Меган Тернер - Вор (ЛП)
Она заговорила, и ее прекрасный голос звучал тихо и безмятежно.
— Халдей Суниса сообщил мне, что ты вор, обладающий исключительным мастерством.
Она мягко улыбнулась.
— Это так, — честно ответил я.
— Однако, он полагает, что твоя преданность твоей собственной стран не так сильна.
Я поморщился.
— Я не испытываю особой преданности царю Суниса, Ваше Величество.
— Какое счастье. Для тебя. Не думаю, что он высоко ценит твой талант.
— Нет, Ваше Величество. Он, наверное, не ценит.
Она снова улыбнулась. Блеснули ее идеальные зубы.
— Тогда ничто не мешает тебе остаться в Аттолии и стать моим вором.
Я посмотрел на халдея. Вот какое одолжение он мне сделал: убедил царицу, что я слишком ценен, чтобы выкинуть меня на помойку.
— Э-э-э, — сказал я. — Есть одно препятствие, Ваше Величество.
Брови королевы удивленно приподнялись округлыми арками.
— Какая же?
Надо было придумать что-то очень быстро. Благоразумие помешало мне сказать, что я считаю ее исчадием ада, и что даже горные львы не загонят меня к ней на службу. В поисках чего-нибудь более безопасного я вспомнил шутку халдея на берегу Арактуса.
— У меня есть возлюбленная, — уверенно заявил я. — Ваше Величество, я обещал вернуться к ней.
Королева была удивлена. Халдей был потрясен. Он не мог понять, почему я отказался от шанса на спасение. Конечно, он ознакомился с любовными стихами в моем личном деле. Я был уверен, что в них превзошел самого себя. Впрочем, это был всего лишь еще один способ подтвердить свою профессиональную репутацию, потому что эти стихи я оставил среди бумаг царя. Любой, кто может украсть царскую печать, сможет взломать замок на двери его кабинета.
— Ты дал обещание? — недоверчиво спросила царица.
— Да, Ваше Величество, — твердо повторил я.
— И ты не нарушишь его? — она печально покачала головой.
— Я не могу, Ваше Величество.
— Разве я не лучше нее?
— Вы красивее, Ваше Величество. — королева улыбнулась прежде, чем я закончил. — Но она добрее.
Взгляд стал жестким, улыбка исчезла. Слышно было, как трещит в фонаре масло. Ее алебастровые щеки покраснели. Впрочем, никто не мог обвинить царицу Аттолии в избытке доброты. Она снова улыбнулась мне, но более тонкой улыбкой, и склонила голову, словно принимая мой отказ. Я довольно улыбнулся в ответ, но тут она повернулась к капитану охраны.
— Отнесите его наверх и пошлите за врачом, — приказала она. — Мы дадим ему возможность передумать. — край ее красного пеплума скользнул по моей руке, когда она повернулась, чтобы уйти, и я поморщился.
Бархат был мягким, но вышивка царапалась.
* * *В комнате несколькими этажами выше подземелья я лежал в кровати. У меня началась лихорадка, я бредил и краем сознания понимал, что брежу. Мойра пришла, чтобы посидеть у моей постели. Она заверила меня, что я не умру. Я ответил ей, что хотел бы умереть.
Тогда из темноты вышел Евгенидес, и Мойра исчезла. Евгенидес тоже был терпелив. Он напомнил мне, что жизнь иногда может быть такой же вещью, как все остальное, и ее можно украсть. Он спросил, предпочел бы я сам оказаться мертвым? Я ответил «да», и тогда он поинтересовался, что случилось бы с моими планами прославиться и оставить свое имя высеченным в камне? И готов ли я оставить на смерть моих товарищей?
Мне не очень нравилось считать халдея своим товарищем. Но если он мне никто, зачем же я рисковал ради него своей жизнью? Я вздохнул. Кроме того, за Софоса я действительно беспокоился. Я сказал, что если бы мне повезло умереть, когда солдат вытащил из меня свой меч, мне не пришлось бы сейчас мучиться угрызениями совести.
Бог рядом со мной молчал, его молчание напомнило мне о выжженной долине на другой стороне Аттолии, и я подумал о Леонидисе, умершем у брата на руках. В молчании я считал удары сердца в груди, бессмысленный глупый стук. Наконец Евгенидес произнес словно издалека:
— Его жена умерла зимой. Его трое детей живут с тетей в Овосе.
Когда я решился протянуть к нему руку, он исчез. Я снова заснул, а когда проснулся, голова была почти ясной. Я не примирюсь со своей совестью, если брошу Софоса и халдея на верную смерть, даже если сам умру вслед за ними. От славы и богатства тоже отказываться не стоило. Я выполз из постели и начал осматривать комнату.
* * *Замок в двери камеры щелкнул, и дверь распахнулась. Лампа перед входом не горела, и ни халдей ни Софос не могли разглядеть, кто стоит в дверном проеме.
— Это я, — прошипел я, прежде чем они успели зашуметь и привлечь внимание стражников в караулке.
Я слышал, как они идут на мой голос и попятился, чтобы не столкнуться с ними. Когда они уже были в коридоре, я спросил Софоса, на нем ли его туника.
— А что?
— Дай ее мне.
— Зачем?
— Затем, что на мне ничего, кроме бинтов, нет. Они забрали всю мою одежду.
Софос стянул рубаху через голову и протянул в мою сторону, чуть не ткнув мне в глаз.
— Хочешь взять мои сапоги? — предложил он.
— Нет, мне удобнее босиком.
— Ген, — сказал халдей. — Ты не должен делать это.
— Одеваться?
— Ты понимаешь, о чем я. — по крайней мере, ему хватило ума спорить со мной шепотом. — Спасибо, что открыл дверь, но лучшее, что ты можешь сделать сейчас, это забыть о нас. Возвращайся туда, откуда пришел, и сделай вид, что не вставал с постели.
— А как вы выберетесь отсюда? Через дверь?
— Мы справимся.
Я тихо фыркнул.
— Нет, не справитесь.
— Если нас поймают, мы будем утверждать, что подкупили охранника.
Я постучал пальцем себе по лбу, впрочем, он не мог меня видеть.
— Надо идти, — сказал я, сделав рукой приглашающий жест, чего он тоже видеть не мог.
— Ген, прошло всего два дня. Три с момента ареста. Ты не сможешь.
— Я считаю, — сухо сказал я, — Что смог сделать уже достаточно, чтобы заслужить ваше доверие.
— Ген, я не это имел ввиду. — он протянул руку в темноте, чтобы коснуться моего плеча, но я отодвинулся. — Ген, мы не можем снова просить тебя рисковать собой.
— Это отступление от вашей прежней позиции, — заметил я.
— Я был неправ.
— И теперь тоже.
— Ген, царица Аттолии не причинит тебе зла.
Я вспомнил ее прощальную улыбку.
— Еще как причинит, — сказал я.
— Единственное, чего она хочет, получить от тебя обещание служить ей.
— Ну, вряд ли она его получит. — я слышал слишком много историй о том, что случилось с людьми, которые служили ей. — Мы можем хоть сейчас прекратить наши споры?
Я пошел вперед, и они последовали за мной в темноте. Без обуви я ступал очень осторожно, тем более, что каждый шаг отдавался болью в раненом плече.
— Как ты добыл ключи? Где охрана? — Софос не переставал болтать, пока мы двигались в кромешной темноте. — И почему фонари не горят?
Я вздохнул.
— У меня нет ключей. Они унесли мою одежду и, вероятно, сожгли ее. Но они оставили мои отмычки и другие вещи из карманов на столе в моей комнате.
Я не стал брать плащ халдея и гребень Амбиадеса, но на всякий случай захватил нож. Мы подошли к углу, и я решил, что надо свернуть, затем протянул руку назад, чтобы взять Софоса за локоть.
— Молчи, — прошептал я, — И постарайся не дергать меня.
Я несколько неустойчиво держался на ногах и опасался, что он потянет меня за собой, если споткнется.
— Так что с охраной, — настаивал он. — И с фонарями?
— Охранники сидят в конце коридора, — объяснил я ему, — И охраняют колоду карт. А фонари я попросту потушил, чтобы они не смогли найти нас, — прошипел я сквозь зубы, — когда услышат, как ты чирикаешь, словно счастливый воробей в гнезде.
— А там, куда мы идем?
— Не мог бы ты заткнуться?
Моя левая рука, раненая, шарила вдоль стены, пока не наткнулась на дверную ручку. Боль заставила меня остановиться, и я резко сжал плечо Софоса, чтобы он не ткнулся в меня всем телом.
— Стойте, — прошептал я, и они стояли спокойно, пока я работал над замком в двери.
К счастью, у меня нашлась хорошо подходящая отмычка, и я мог справиться одной рукой.
— Осторожно, дверь, — сказал я и потянул ручку на себя. Дверь была тяжелая, но петли не скрипели. — Не ударьтесь головой, — предупредил я халдея.
Мы спустились в узкий, не шире дверного проема, тоннель. Стены смыкались в арочный потолок в нескольких дюймах над моей головой. В конце коридора нас ждала еще одна дверь, но она была заперта на простую перекладину со скобами на внутренней стороне. Через нее мы вышли на узкий каменный уступ, который окаймлял стены замка снаружи. В тишине слышался плеск волн о скалу в нескольких футах под нами, а в реке колебались отражения факелов, установленных на стене высоко над нашими головами.
