Филип Пулман - Граф Карлштайн
Все удивленно на меня посмотрели, и теперь уже я принялась рассказывать, что произошло вскоре после полуночи в башне замка. Впрочем, кое-какие подробности я опустила: сказала, например, что у графа от страха случился апоплексический удар и умер он почти мгновенно. Девочки слушали, не проронив ни слова, не двигаясь и не сводя глаз с моего лица. Когда я умолкла, они тоже продолжали молчать, глядя в пол, а потом Люси жалобно спросила тоненьким, тихим голоском:
— Значит, теперь мы действительно совсем одни на белом свете?
— Ах, какая чушь! — громко воскликнула моя мать. — Уж здесь-то вам всегда рады, дорогие мои! Да как вы могли подумать, что мы можем вас за порог выставить да еще и ручкой помахать на прощанье? Вы ведь так не думаете, правда?
— Мадам, я, конечно, прошу прощения, да только все куда сложнее, — заметил Макс. — Видите ли, я и сам сирота, да и опыта у меня, бывшего возницы, накопилось немало. Я кое-что в таких делах понимаю. Если у девочек не найдется ни одного живого родственника, им так или иначе придется отправиться в сиротский приют. Таков закон. Хотя приют — это совсем не так страшно, — продолжал он, повернувшись к Люси и Шарлотте. — Мы, например, здорово время проводили, когда я мальчишкой в женевском приюте жил. Играли во всякие игры, забавлялись, пугая директора и воспитателей… А один раз, помнится…
— Помолчи, Макси, — прервала его Элиза. — Позже мы непременно постараемся все это как следует обсудить. Теперь важно другое. Когда начинаются соревнования? — спросила она у моей мамы, стараясь казаться бодрой и веселой, хотя это у нее и не очень хорошо получалось.
У Люси на глазах явно блестели слезы, но она старательно стряхивала их с ресниц, не давая пролиться, и делала вид, что ее тоже больше всего интересуют соревнования по стрельбе, а Шарлотта была слишком измучена, чтобы хоть чем-то интересоваться.
— Мадам! — воскликнул вдруг Макс, глядя на мою мать. — Простите, мадам, но не найдется ли у вас сухой горошины?
Его неожиданный вопрос разрядил обстановку, заставив всех рассмеяться. Мама сказала, что, конечно же, найдется, и сколько штук ему нужно? А он сказал, что всего одна, спасибо большое, что звучало совсем уж странно. В общем, нашла она для него горошину, и он даже попытался за нее заплатить, но мама наотрез отказалась брать деньги и даже рассердилась немного, а потом мы все пошли на луг.
Там уже собралась целая толпа. Похоже, зрителями решили стать все жители нашей деревни, которые сами стрелять не собирались. Трибуна для мэра была уже готова. Площадку для участников состязаний отгородили от зрителей колышками с натянутой на них веревкой, и стрелки горделиво прохаживались по свободному участку луга, предоставляя всем остальным возможность ими любоваться. Всеобщее внимание явно им льстило. То один, то другой картинно прикладывал мушкет к плечу и прицеливался или, подняв ружье одной рукой, проверял балансировку, хотя и без того, разумеется, знал свое оружие, как собственные пять пальцев. Каждую пульку стрелки катали на ладони, выбирая самую лучшую и надеясь, что она попадет точно в центр мишени и завоюет им победу. Но Петера по-прежнему нигде не было видно. А Макс и вовсе развлекался черт знает чем: пытался пристроить горошину на краешек своего рожка, а она все время соскальзывала в раструб и, пролетев насквозь, падала в траву, так что приходилось опускаться на колени и разыскивать ее.
— Нет, Элиза, ничего у меня не получится! — каждый раз с отчаянием повторял Макс. — Так мне ни за что не победить!
— Не сдавайся, любовь моя, — утешала она его. — Вот твоя горошина, смотри!
Вдруг Люси схватила меня за руку.
— Ой, Хильди! — тихо сказала она. — Доктор Кадаверецци!
И я увидела, что на лугу, прямо перед построенной для мэра трибуной, появился наш гениальный фокусник собственной персоной и в цепях! С одной стороны его сопровождал констебль Винкельбург, а с другой — сержант Снитч. Многие зрители и участники соревнований видели представление Кадаверецци в «Веселом охотнике» и стали радостно его приветствовать, крича и хлопая в ладоши. Он повернулся лицом к зрителям и попытался поклониться, но полицейские грубо его толкнули. Вдруг Люси, поднырнув под ограждение, бросилась к нему с криком:
— Доктор Кадаверецци! Что происходит? Что это они с вами сделали?
— Принцесса Нефтис! — воскликнул доктор и все-таки умудрился грациозно ей поклониться.
При этом он заставил и сержанта с констеблем тоже поклониться девочке, ибо те не желали ни на секунду выпустить из рук концы цепей, которыми сковали арестованного. Все вместе они выглядели, как три королевских советника, склонившихся перед маленькой принцессой.
— Как я рад вас видеть, моя дорогая! Мне искренне жаль, что я не могу оказать вам должного приема, однако…
— Убирайся! — прикрикнул на Люси сержант Снитч. — Иначе я и тебя арестую, и всех твоих дружков тоже!
— Сержант, — обратился тут к нему доктор Кадаверецци, — имею ли я право на последнюю просьбу?
Теперь зрители смотрели уже только на него. О, доктор прекрасно умел владеть аудиторией! Мне кажется, это был настоящий божий дар, а не просто часть его ремесла.
— Последнюю просьбу? — удивился сержант. — Но ведь это не казнь.
— Разве? — Доктор Кадаверецци изумленно посмотрел на него. — А мне, когда я увидел все эти мушкеты, показалось… Впрочем, не важно. Когда-нибудь я непременно поставлю такой фокус: спасение от целой роты стрелков в самый последний момент перед расстрелом… А еще лучше — попробовать спастись от падающего лезвия гильотины!.. Ах, какой это был бы отличный номер! Но кто это передо мной? Уж не ты ли, мой добрый Макс? Ну да, ты! Дела у тебя, судя по всему, идут прекрасно, не правда ли?
— Увы, доктор, совсем не прекрасно, в том-то все и дело…
— Ну все, довольно болтать! — оборвал арестованного сержант. — В конце концов, ты находишься под стражей! И нам еще предстоит немалый путь.
— А нельзя ли ему немного задержаться и посмотреть соревнования? — спросил Макс у полицейских.
— Да, да, пусть посмотрит! — раздались крики из толпы, и к ним присоединились новые голоса: — Ничего, небось не убежит! Пусть посмотрит! Да и вы вместе с ним!
— Давайте останемся, сержант, — предложил констебль Винкельбург, набравшись смелости. — Я бы и сам не прочь посмотреть.
— Хм? — задумался сержант. — Ну что ж, ладно! Но имей в виду: держи его крепко! Он скользкий, как змея.
— Спасибо, господа полицейские, — поблагодарил их доктор Кадаверецци и снова поклонился — на сей раз вступившейся за него толпе зрителей.
И толпа радостно загудела. Полицейские подвели арестованного к трибуне, и я заметила, что доктор подмигнул Люси. Наконец заиграла труба, и зрители расступились, пропуская судей.
— Макси! — встревожилась Элиза. — Когда же ты успеешь потренироваться на своем тромбоне?
— Это не тромбон, Элиза, — сказал Макс, — это… впрочем, не важно. Придется, видно, мне постараться изо всех сил.
И тут на трибуну поднялся наш мэр, господин Кессель, маленький толстенький человечек, и его супруга, а также полдюжины его помощников, одетых в самое лучшее свое платье. Исключение среди этих нарядных господ составлял один лишь старый охотник с загорелым морщинистым лицом, который, как я знала, учил Петера стрелять.
— Кто это? — прошептала Элиза, глядя на старика.
— Это герр Штангер, — ответила я. — По-моему, он-то и есть главный судья.
Мэр, выйдя вперед, сказал:
— Дамы и господа! От имени муниципальной корпорации, от имени фрау Кессель, от имени «Мануфактуры Кесселя», а также от своего собственного имени я приветствую участников этих крупнейших соревнований по стрельбе, благодаря которым мы сумеем наконец выяснить, кто из метких стрелков не только нашей, но и других горных долин является самым метким!
Мэр помолчал, переводя дыхание, и Шарлотта вытянула шею, чтобы получше его разглядеть. На дальнем конце луга, ближе к «Веселому охотнику», я заметила среди зрителей какое-то странное движение. Неужели подходят еще люди? «Кто бы это мог быть?» — думала я. Похоже, подъехала чья-то карета, но видно мне было плохо, да и мэр снова заговорил, набрав полную грудь воздуха:
— Мы чрезвычайно горды тем, что среди нас, судей, сегодня присутствует человек, чье непревзойденное мастерство стрелка давно завоевало всеобщее восхищение. Я имею в виду, конечно же, господина Йозефа Штангера! А сейчас я передаю ему слово, ибо он как раз и станет главным судьей этих замечательных состязаний.
Старый, морщинистый охотник, смущенно моргая и стараясь держаться наилучшим образом перед столь огромным числом зрителей, вышел вперед и громко сказал:
— Доброе утро, дамы и господа! Поскольку такие соревнования мы проводим нечасто, мне придется для начала напомнить вам о правилах их проведения. Записки с именами всех участников будут сложены вот в эту шляпу, и каждый будет стрелять в соответствии с тем номером, который ему присудят, когда бумажку с его именем вытащит из шляпы его превосходительство наш мэр. Каждому разрешается сделать только один выстрел, и…
