Народные сказки - Зеленая Роза или Двенадцать вечеров
Они с дерева и посыпались, а Тарро как зарычит, как кинется — штаны бедолагам порвал.
И с тех пор, как ни хотелось сорванцам груш, никто к тому дереву, что у старухиной развалюхи росло, и близко не подходил. Всласть они с сыном в тот год груш поели! И не знали с тех пор хлопот с урожаем.
Прошло время. Совсем уж состарилась тетка Нищета. Вышла как-то на порог и видит — стоит у самых дверей скелет с косой на плече:
— Пришел твой час, тетка Нищета! Собирайся!
А Нищета заупрямилась:
— Да мне бы теперь только жить да жить! Дай хоть на старости лет покою порадоваться!
Но Смерть не отстает:
— Идем!
И решила тетка Нищета попросить напоследок об услуге. Да так жалостливо просила, что согласилась костлявая:
— Чего тебе надобно? Говори!
— Я пока в дорогу соберусь, а ты, сделай милость, сорви мне четыре груши с верхней ветки! Мне не достать, а оставлять жалко!
— Ладно, достану. Иди, собирайся!
Влезла Смерть на дерево, сорвала груши — еле дотянулась! А слезть не может. И так и сяк пробовала — не получается. Глянула вниз, а под деревом тетка Нищета стоит, хохочет:
— Ты уж там посиди, — кричит, — а я пока поживу в свое удовольствие!
Так Смерть на дереве и осталась. А время идет, — не знают люди, что и думать. Старикам дряхлым да больным уж и свет не мил, так измучились, — а смерти все нет. Иным уж за двести лет перевалило. В больницах теснота страшная, стон стоит — все Смерть зовут, а ее нет как нет. Уж и с ножами кидаться друг на друга стали, да изувечились только. И в окна бросались, да что толку — руки-ноги переломали. Даже на войне люди погибать перестали — только калечились. А все потому, что сидит Смерть на груше у тетки Нищеты и слезть не может.
И решили люди Смерть отыскать. Ходят, ищут — куда она запропастилась? И вот как-то один лекарь слышит знакомый голос (а были они с костлявой друзья закадычные):
— Эй, приятель!
Он голову поднял и видит: сидит Смерть на дереве.
— Пособи! — говорит. — Слезть не могу!
Побежал он к соседям за топором. Хотели срубить чертово дерево, да не вышло, — стоит себе целехонькое, не берет его топор!
Нашлись и такие, что на дерево полезли: думали, стащат Смерть, но не тут-то было, — сами повисли, как груши! А тетка Нищета в окошко глядит да посмеивается:
— Повисите пока, потрепыхайтесь! Все равно не слезете, пока я не велю!
И поняли люди, какая у тетки Нищеты власть. Из каких только городов, из каких только стран гонцов к ней не выслали!
— Сжалься, — просят, — исстрадались люди!
И сжалилась тетка Нищета, но поставила свое условие:
— Пусть Смерть о нас с сыном навеки забудет. И пока я сама ее трижды не позову, пусть не приходит за мной!
Смерть приняла теткино условие, и та позволила ей с дерева слезть. А уж как спустилась костлявая, как взялась за косу, так по всей земле мор пошел — умирали все: кто зажился, и кто смерти искал, и кому срок пришел. Только тетка Нищета с сыном Голодом до сих пор живут.
Может, и так
Жил на свете король, и была у него дочка-упрямица. Что ни спросят, она отвечает: «Может, и так!» — будто слов других не знает. Тревожится король — ей замуж пора, а кто ж ее возьмет, когда она одно, как попугай, твердит? Думал он, думал и придумал: велел объявить, что за того дочку отдаст, кто заставит ее другие слова вымолвить.
— А того, — говорит, — у кого не выйдет, жизни лишу!
Много рыцарей съехалось к дворцу попытать счастья, но, как ни старались, ничего не добились. Всем одно отвечала принцесса: «Может, и так!» Пришлось королю казнить незадачливых женихов. А один сеньор побоялся сам свататься. «Дай, — думает, — слугу найму, пускай попробует. Вдруг заставит заговорить принцессу? Если не выйдет, так его казнят, не меня, а если выйдет, разве отдаст король дочь свою за слугу? Ни за что! Тут я и объявлюсь. Решено! Теперь надо слугу смышленого подыскать».
И пошел сеньор по постоялым дворам да рынкам. Ходит, приглядывается, — а подходящего слуги нет как нет. Один слишком боек, другой глуп, третий и вовсе пройдоха. Наконец увидал пастуха. Сидит, олью готовит, — похлебка кипит, он ее помешивает.
— Чем занят? — спрашивает сеньор.
— Да вот выскочек топлю!
— Что-что?
— Фасолины в кипятке прыгают, того и гляди выскочат, а я их на место!
— Ну, ты молодец! А отец твой чем занят?
— Отец мой окольным путем пошел, чтоб побыстрей вернуться.
— Как так?
— Ну, не в гору же идти!
— И то правда! А мать чем занята?
— Тесто месит, чтобы хлеб испечь, который мы на прошлой неделе съели.
— Как так?
— А вот так. На прошлой неделе взяли мы хлеба в долг, а теперь отдавать надо!
— Понятно. А брат?
— Брат на охоте. Кого убьет, бросит, а кого не изловит, домой принесет.
— Да на кого ж он охотится?
— На блох, сеньор. Каких придавить не сумеет, тех назад на себе притащит.
— Ай да брат! А сестра?
— Сестренка слезы льет. Прошлогоднее веселье оплакивает.
— Это почему же?
— В праздники так славно повеселилась, что не сегодня-завтра родит!
Понравились сеньору речи пастуха. Рассказал он ему про принцессу: «Надо бы ее разговориться заставить».
— Ладно! — отвечает пастух. — Можно и попытать счастья. Только давай писаря с собой возьмем, чтоб слова ее записать, если будет что записывать.
— Это ты хорошо придумал. Пойдем за писарем!
Отыскали писаря и отправились втроем во дворец. Попросили у короля позволения с принцессой поговорить. Он велел их в тронный зал провести. Пастух поклонился принцессе и говорит:
— Ваше Высочество! Позвольте вам такую историю рассказать, какой вы еще не слыхали!
— Может, и так.
И начал пастух плести свои небылицы.
— Отец мой до того богат, что овец у нас и не считано: коз одних две тысячи, а коров не меньше пяти сотен!
— Может, и так! — отвечает принцесса.
— И столько они молока дают, что пруд пришлось вырыть, глубокий-преглубокий. Там молоко и плещется.
— Может, и так.
— А я иду как-то по лесу, грызу орешки. Выронил один, гляжу, а он уже пророс. Я оглянуться не успел, как из росточка кедр громадный вымахал — ветками за небо цепляется.
— Может, и так.
— Вернулся домой. Говорю матери: «Дай поесть!» А она меня за птичьими яйцами посылает. Увидел я гнездо на кедре и полез за ним, точно кошка. Лез, лез и вижу — врата передо мной райские, а рядышком Святой Петр сидит, башмак починяет.
— Может, и так.
— А поодаль старик арбузами торгует. Пить мне захотелось, я и купил арбуз. Стал резать, а он такой громадный, что нож мой внутрь провалился. Я за ним прыгнул — надо ведь нож отыскать! Хожу, ищу, а навстречу мне крестьянин. «Что тебе здесь понадобилось?» — спрашивает. «Нож, — говорю, — ищу. А ты?» — «А я уж вторую неделю соху отыскать не могу!» Ну, думаю, надо мне назад выбираться. Вылез, огляделся. Говорю Святому Петру: «Мне бы вниз спуститься». Он отвечает: «Оно бы и можно, да пока ты ножик искал, буря внизу разыгралась — кедр с корнем вырвала. Не знаю, чем тебе и помочь! Вот есть у меня удочка, да коротковата — до земли не достает. Впрочем, попробуй!» Удочка и правда коротковата оказалась. Повис я на ней — а земли не видно; как руки-ноги не переломал, ума не приложу. Однако сама видишь, живой остался!
— Может, и так.
Разозлился пастух, поглядел на короля и говорит:
Может, в том-то и секрет,
что секрета вовсе нет?
А принцесса, Ваша милость,
дура дурой уродилась!
И тут принцесса как закричит: «Вон отсюда, бесстыдник!» А пастуху только того и надо:
Шпарь, чернильная душа,
я добыл себе невесту.
А хозяин — ни шиша!
Мне — два, тебе — одно
Рассказывают, будто жили на свете старик со старухой, а детей у них не было. Жили они вместе не год, не два, а много-много лет. Раз под вечер сели они ужинать. Как обычно, сварила старуха три яйца: одно — себе и два — мужу.
Кто знает, какая муха ее укусила, только она вдруг возьми да и скажи старику:
— Надоело мне это: ты каждый вечер ешь два яйца, а я одно. Нынче будет наоборот: мне — два, тебе — одно.
— Вот еще! — говорит муж. — И не надейся! Мне — два, тебе — одно. Как заведено.
— Это почему же?
— Потому что я так хочу — муж в доме всему голова.
— А вот и нет! Сегодня мне — два, тебе — одно.
— Нет!
— Да!
Спорили они, спорили, и никто не хотел уступить другому.
Устал муж настаивать и говорит:
— Лучше умереть, чем жить с такой упрямицей!
— Ну и умирай! — говорит жена.
Тогда он лег и притворился мертвым. Увидала это жена и выбежала на улицу с криком: