Виктор Виткович - Сказки среди бела дня
Аллу Павловну, как вы помните, мы оставили в аптеке. Сперва она сидела на столе возле аптечных весов, мирно беседуя с провизором. Поставив перед ней коробку с витаминным драже, Бахтерев-Разумовский говорил:
— Почему же вы сразу не сказали мне, в чём дело? Я бы вам тут же дал аспирин! Я достаточно старый человек, и потому верю в сказки. Кушайте драже!
Потом Бахтерев-Разумовский сдал дежурство и, бережно держа Аллу Павловну, пошёл в кафе «Красный мак».
Кафе было теперь не узнать: всюду стояли вазы с цветами и сверкал мрамор. Три гипсовые танцовщицы танцевали на красной стене.
В кафе на стульях болтали ногами несколько ребят с мамами и папами. Ну, мамы и папы, те, конечно, ногами не болтали. Посадив Аллу Павловну на свободное место, провизор сел рядом и протёр очки.
— Что для вас? — вежливо осведомилась официантка.
— Для меня — кофе чёрный[1], с лимоном… И сосиски! — сказал Бахтерев-Разумовский. — А для неё, — показал пальцем на куклу, — глазунью из трех яиц.
— Для кого?!
— Для неё. А что?
— Нет, ничего, — сказала официантка, покосилась на провизора и смахнула салфеткой пыль с чистого столика.
Она ещё раз выглянула из кухни и поглядела на странную пару.
Старый провизор, перегнувшись через столик, тихо говорил кукле:
— При ангине самое лучшее средство — кукарекуин. Собирают на заре крики петухов и потом полощут этим горло…
Из кухни выплыла официантка с подносом. Она поставила перед чудаковатым стариком кофе и сосиски, а перед куклой, хихикнув, — шипящую глазунью.
Вот тут-то всё и произошло: из рук официантки с грохотом упал пустой поднос, папы и мамы, потрясённые, поднялись со своих мест, а на стуле сидела увеличившаяся в десять раз управдомша..
— Значит, Тата выздоровела! — воскликнула она и весело принялась за яичницу из трёх яиц.
* * *
С Петром Петровичем было так. Он лежал в коробке, когда в игрушечный магазин впорхнула какая-то толстенькая покупательница.
— Покажите мне вон те «фокусы»! — сказала она.
Продавщица положила на прилавок коробку с надписью «Фокусы» и открыла крышку. Сверху лежало объяснение. Толстушка недоверчиво прочла вслух: «При производстве фокусов, предусмотренных настоящей игрой, следует большим и безымянным пальцами взять волшебную палочку и сказать: “Тоби-Лоби-Кукунор”».
Снисходительно улыбнувшись, покупательница взяла волшебную палочку, взмахнула ею и сказала:
— Тоби-Лоби-Кукунор!
В то же мгновенье на полке с игрушками раздался страшный треск. Лопнула какая-то коробка, с одной стороны показались ноги, с другой — колпак…
Продавщица кинулась в сторону, рыжая кассирша подскочила, как ужаленная, а толстушка попятилась к двери. Перед ними слезал с полки какой-то повар в колпаке, в полный человеческий рост.
— Виноват! — сказал он и, степенно откашлявшись, выбежал из магазина.
Толстушка проводила его глазами, помолчала и сказала:
— Довольно удачная игрушка! Заверните, пожалуйста! — и вытащила из сумочки рубль.
Что касается Валентины, — она долго валялась на столе начальника милиции. Он показывал её всем, и все смеялись. Потом она пошла по другим столам, и там тоже смеялись. Но Валентина стойко держалась куклой, молчала и ни разу не сказала «неправда», хотя про неё выдумывали чепуху. В результате всей этой истории старшина Карасёв получил путёвку в дом отдыха на две недели — подлечить нервы. А куклу ему приказали вернуть владельцу.
Когда мотоцикл с бравым старшиной подлетел к подъезду Кракса, там, томясь в ожидании, ходила Татина мама. Подозрительно покосившись на неё, старшина с куклой в руке позвонил в дверь.
— Профессора нет, — нервно сказала Галина Ивановна. — Я сама его жду.
Карасёв ничего не ответил, мрачно отодвинул сапогом валявшуюся у водосточной трубы кукольную красную туфельку и постучал кулаком в дверь. Из деликатности Татина мама отошла и отвернулась. И хорошо, что отвернулась! А то бы она решила, что сошла с ума.
Старшина отступил на тротуар и посмотрел на окно Кракса. Убедившись, что форточка не закрыта, он подошёл поближе и подкинул куклу, желая забросить её в форточку. Но тотчас же испуганно пригнулся: на него сверху падала Валентина в натуральную величину. Подхватив её на руки, милиционер сёл на тротуар.
Как раз в это время Татина мама повернулась и увидела, что на тротуаре сидят милиционер и какая-то девушка, уставившись друг на друга. Старшина открыл рот, чтобы сказать неизвестно что, а девушка весело спросила:
— Будете на меня составлять протокол? Или как?
Старшина Карасёв встал, пробормотал что-то нечленораздельное, всхлипнул, сел на мотоцикл и уехал. Девушка поднялась и весело помахала ему вслед.
Ничего не понимая, Татина мама смотрела склонив голову набок. Странности продолжались: заметив у водосточной трубы какую-то красную туфлю с помпоном (кстати, она тоже увеличилась в десять раз), девушка радостно вскрикнула, прижала туфлю к сердцу и убежала.
20
Время шло. Солнце сверкало среди нитей серпантина. А Тата и Лиля отчаянно спорили: кого спасать раньше и куда раньше бежать? Тата говорила — сначала в милицию, а потом в игрушечный магазин; Лиля говорила — сначала в игрушечный, а потом в милицию. Наконец они помирились на том, что начнут с аптеки.
Но едва они бросились к двери и открыли её, как увидели на пороге повара Петра Петровича, в белом хрустящем, накрахмаленном колпаке, и Аллу Павловну, в платье с цветочками. У обоих в руках были подарки.
Повар вынул из пакета пирог с яблоками, пахнущий миндалём, тмином и шафран-ранетом.
— Это тебе, Тата! Теперь я буду печь такие пироги! И в десять раз вкусней!
А управдомша дала ей расшитого петуха.
— На, Тата, — сказала она. — А то у вас теперь некому сидеть на чайнике!
Они степенно вошли в комнату, засыпанную конфетти и запутанную серпантином.
— Ах, мои милые, без вас бы я умерла! — сказала Тата, чихнув в последний раз.
— Ну, чего там… — сказала управдомша и напялила на чайник петуха.
Но и это было ещё не всё. Пришли Татина мама с доктором Краксом.
Галина Ивановна открыла дверь и остолбенела.
В комнате, разноцветной от дрожащих нитей серпантина, солнечных зайчиков и конфетти, она увидела весёлую, счастливую дочку. И около неё — Лилю, какого-то повара в колпаке и прошлогоднюю управдомшу.
— Тата здорова! — воскликнула Лиля, увидев Татину маму. — У неё тридцать шесть и шесть!
Галина Ивановна не находила слов. Кракс выпустил облако дыма и сказал ей:
— В таких случаях я получаю удвоенный гонорар.
Табачный дым тёк, разбиваясь о нити серпантина, тая в солнечных лучах. Кракс расстегнул пиджак и — как когда-то — от металлической защёлки его подтяжки на потолке опять заиграл зайчик.
— Доктор Кракс! — крикнула Лиля с пылающими щеками. — Вы плохой человек! У вас нет сердца!
— Когда Тате было плохо, — сказала управдомша Галине Ивановне, — он нас выбросил из окна!
— Шантаж… — невозмутимо сказал Кракс.
— Мама! — сказала Тата. — Это не доктор меня вылечил! Это они меня спасли!
Кракс повернулся к Татиной маме, которая как будто начинала что-то понимать.
— В общем, мне некогда! Платите деньги!..
В передней задребезжал звонок, Лиля кинулась открывать, и Галина Ивановна увидела, как в комнату вошли та самая девушка, что сидела на тротуаре, и с нею худощавый, человек с серыми проницательными глазами. Заметив, как все обрадовались, мама тихо спросила Тату:
— Кто это?..
— Добрый волшебник Могэс, — прошептала Тата.
А девушка, которую мама видела на тротуаре, сказала:
— Лиля! Ты потеряла… — И протянула ей красную туфлю с помпоном.
В комнате на мгновенье стало тихо. В окне забилась вчерашняя оса. Где-то в стороне пролетел самолёт. И чей-то голос во дворе крикнул: «Федя! Иди завтракать!»
Могэс вынул волшебные очки. Краксу стало не по себе, он весь съёжился. А Могэс негромко сказал ему:
— Вы плохой человек. Вы бросили тень на всех хороших и добрых врачей. Вам было всё всё равно…
— Не имеете права… — забормотал Кракс, пытаясь закрыться локтем и пятясь к дверям.
Но волшебник уже надел очки; в них вспыхнули синие огоньки, они заплясали, перепутавшись с конфетти и солнечными зайчиками. И голос Кракса — такой грубый — стал тоненьким. А сам Кракс уменьшился в десять раз, и трубка его уменьшилась в десять раз, и дым уменьшился в десять раз.
— Это нахальство! — крикнул он петрушечьим голосом.
Могэс двумя пальцами взял его за шиворот, спрятал в чемоданчик и сказал:
— Тата и Лиля, девочки, не бойтесь Кракса! И скажите другим девочкам и мальчикам: я превратил его в куклу раз и навсегда. Теперь, если кто-нибудь из вас заболеет, к вам придёт добрый, хороший, настоящий доктор!
