Милош Мацоурек - Плохо нарисованная курица
И все воскликнули:
— До чего же умный мальчик этот Микулаш! Он знает, где находится слепая кишка и что делают в Испании во время боя быков. Да, он многое знает и умеет найти выход из трудного положения.
А Микулаш вернул Леопольду книжки и сказал:
— Эти книжки были то, что надо. Пожалуй, завтра я возьму у тебя еще.
В три часа они вместе отправились в цирк. А усыпленного мамонта зашили, поставили в школьный кабинет, и пан сторож трижды в день давал ему снотворное, чтобы он все время спал и больше не просыпался.
Гусеница
Гусеница есть гусеница. Гусенице постоянно хочется есть. И если кто-либо приглашает ее к столу, она не заставляет повторять приглашение дважды. Но очень скоро она вновь чувствует голод.
И вот одна такая гусеница решила поступить продавцом в овощной магазин, где имелся большой склад. Стала торговать овощами, но продавала немного, что неудивительно, все-таки гусеница оставалась гусеницей. Впрочем, и торговать-то особенно было нечем. А с тем, что поступало в продажу, гусеница и сама спокойно управлялась.
Выглядела гусеница превосходно, работа шла ей на пользу, настроение было прекрасное. Мысленно она хвалила сама себя: «Хорошо я придумала — поступить продавцом в овощной магазин. Так лакомиться мне еще никогда не доводилось».
Ничто, однако, не длится вечно. В один прекрасный день ее заставили отчитываться — порядок есть порядок, не может каждый делать то, что ему вздумается. Гусеница на это лишь улыбнулась и как ни в чем не бывало говорит:
— Обождите минуточку, не вовремя вы со своим переучетом. У меня как раз настало время превращаться в куколку. Не могу же я до бесконечности оставаться гусеницей. Ничто ведь не длится вечно, а порядок есть порядок. Впрочем, переучет не горит! Потом разберемся.
И превратилась в куколку. Ничего не поделаешь, пришлось ждать. Проходят недели, месяцы. А затем вдруг на свет является очаровательная бабочка, элегантная такая бабочка.
— Простите, что мне за дело до какой-то недостачи, что мне до какой-то зеленой гусеницы, я ее в глаза не видела.
И улетела как ни в чем не бывало.
Черепаха
У жирафа есть уши, у кошки есть уши, и у кенгуру есть уши. А у черепахи ушей нет. А могла бы их иметь, могла бы быть похожей на любое другое животное. Но сама виновата: она не любила песен. И сейчас вы убедитесь, до чего можно дойти, если жить бирюком.
Черепаха жила в одной комнате с птицей, а птица пела. Пела, как всякая другая птица, которая видит весну впервые, пела с утра до вечера. Черепаха же любила спать, время у нее в запасе было, могла спать хоть сто лет, она никуда не спешила, ничто ее не радовало, на этом свете она жила уже очень давно, и птица действовала ей на нервы.
Сперва она успокаивала себя: «Еще несколько лет потерплю. Не может же птица петь бесконечно! В будущем столетии и для меня покой наступит. К счастью, я черепаха».
Но уже через каких-нибудь семнадцать лет это ей смертельно надоело, и она пригласила на ужин кошку, которая питалась птицами.
Кошка пришла. Кошка была голодна, но вела себя по-светски. Она говорила:
— Хорошо тут у вас. Вид с крыши великолепный. Мне тут нравится.
А птица пела, как поют птицы, которые видят весну в семнадцатый раз. Кстати, а почему бы ей не петь? Гости ведь пришли не к ней.
Черепаха же хотела дать кошке понять, что если она приложит немного усилий, то поужинает птичкой.
Представьте себе, однако, кошке этого не хотелось. Она сказала:
— Я уже съела много птиц. Так что теперь они распевают у меня в желудке, вот послушайте!
И черепаха почувствовала себя совершенно несчастной — и там тоже поют! Она жаждала покоя, а вечер оказался испорченным. Этого она не вынесла. И сказала кошке:
— Простите, я должна привести себя в порядок, в таком виде я не могу сесть за ужин.
Она пошла в ванную и отрезала себе уши.
После этого для нее наступил покой. Она не слышала ничего, кроме тишины. Уши же ее лежали под умывальником, годные разве что кошке на закуску.
Кошка нисколько не обиделась. Давно уже ей не приходилось ужинать черепаховыми ушами.
Птица продолжала петь, кошка ела черепаховы уши. А когда доела, сказала:
— Отлично поужинала, до свиданья.
Черепаха на это ничего не ответила, потому что ничего не слышала. Кошка же подумала:
— Какая невоспитанная черепаха! И как только эта птица может жить рядом с нею?
Павлин — это старая прима-балерина
Кое-кто считает павлина красивой птицей. Но это неправда. Павлин не птица. Павлин — это старая прима-балерина, которая злится, что ей никто не аплодирует. Вам ведь доводилось видеть павлина?
Он и ходит-то, как старая прима-балерина, кричит, как старая прима-балерина, да и подпрыгивает так же. Многие глаз от него оторвать не могут. Ну и что! Многие жить не могут без балета. Многие так и не сумели оторвать глаз от павлина, и он прикрепил их себе на хвост, туда, где оказалось свободное место, чтобы глаза все время любовались им, когда он, словно старая прима-балерина, вышагивает, неся на голове маленькую корону, потому что хочет, чтобы им всегда восхищались.
Глазам этим очень нравилось глядеть на павлина: он красиво движется, выражение лица делает такое, словно в этот момент принимает перуанскую делегацию или же слушает поздравительные телеграммы. Глазам это нравилось, но все, что длится слишком долго, в конце концов надоедает. В один прекрасный день глаза прозрели и стали смотреть в другую сторону. Павлин не единственное, чем можно любоваться. На свете столько интересного — ласточки, тюльпаны, бабочки. И глаза, которым стало неинтересно глядеть на павлина, стали смотреть на ласточек и на тюльпаны, на белых, желтых и синих бабочек.
Но павлин обратил на это внимание, оглянулся на хвост и тут же увидел, что глаза смотрят в другую сторону. Это его очень удивило. Ничего подобного он не допускал даже в мыслях. Павлин поднял крик: что это такое, как глаза смеют глядеть на бабочек вместо того, чтобы любоваться его гордой головой старой примы-балерины. И он не постеснялся кричать об этом весь день.
Кому охота слушать павлиний крик, приятного в нем мало. Глаза подчинились и опять стали смотреть на павлина, а он с еще более важным выражением лица делал вид, будто принимает орден Голубого кита.
Но смотреть на павлинью голову с маленькой короной было тягостно, хотя она и делала вид, будто принимает высокую награду. Это было тягостно еще и потому, что ласточки в небе показывали самые смелые свои номера, красные тюльпаны горели, как заходящее солнце, а бабочки летали над цветами, прощались с ними, махали им крыльями, словно платочками, и улетали.
«Чего только не насмотрятся эти бабочки, — думали про себя глаза. — Наверняка они видят реку и большой парк, а может, и луг со множеством цветов, видят весь этот веселый мир, которого мы уже давно не видели». Трудно было смотреть на бабочек, удержаться глаза не могли, все же они взглянули, хотя и знали, что им попадет.
Павлин действительно следил за глазами. Он разозлйлся и закричал, что он еще им покажет. Затем сломя голову помчался в город, так, что только пыль за ним столбом стояла, купил в магазине целый ящик черных очков, надел их на хвост, и глаза вместо синего неба стали видеть мир черным и печальным. А довольный павлин смеялся: вот как он наказал глаза за то, что не хотели им восхищаться. Он смеялся своим мерзким смехом старой примы-балерины, злой оттого, что ей никто не аплодирует.
«Кажется, мы уже больше никогда не увидим белых, желтых и синих бабочек», — думали про себя глаза, и им хотелось плакать. Но они решили, что плач последнее дело, что плачем ничего не изменишь, что лучше всего оставить павлина таким, какой он есть.
«А что, если улететь от него? — подумали глаза. — Что, если превратиться в ласточек?»
— Тогда уж лучше в бабочек! — решили некоторые. Остальным это понравилось.
— Вот только сумеем ли мы летать? — засомневался кое-кто.
Но потом пришли к выводу, что коль уж столько бабочек научились летать, должно быть, это не так трудно. Стоит только захотеть, и все получится.
— Улетим ранним утром! — договорились они между собой. — Пока павлин еще спит крепким сном. А когда проснется, мы будем далеко.
Когда утром павлин проснулся, глаз уже не было, хвост опустел, и вы не представляете себе, как это было некрасиво. Хвост походил на старый, дырявый веер, и каждый, кто его видел, спрашивал удивленно:
— Скажите, пожалуйста, что это за облезлая курица? И почему она так злится?
А глаза уже были далеко, они не слышали крика, летели над лугом, где стояла тишина и тысячи цветов источали аромат. Цветов, которые не делали вид, будто им вручают орден Голубого кита, цветов, которые улыбались, поворачивали свои головки в сторону летящих бабочек и говорили:
