Памела Трэверс - Мэри Поппинс возвращается
— Но как он сюда попал? — удивился Майкл. — Ведь утром он был совсем в другом конце Парка!
Джейн не ответила. Она во все глаза смотрела, боясь что-нибудь пропустить.
Крыша Ковчега была открыта. На верхней ступеньке лестницы слегка покачивалась на своем диске Нелли-Рубина. Изнутри дядюшка Доджер передавал ей крашеные ветки. Связку за связкой.
— Мэри, ты готова? — спросил звонкий голосок Нелли-Рубины. Мэри Поппинс кивнула и стала помогать им.
Воздух был таким тихим и прозрачным, что Джейн с Майклом, пристроившись на подоконнике, слышали все, до самого последнего слова. Внезапно из ковчега донесся какой-то грохот. Словно что-то деревянное уронили на пол.
— Дядя Доджер! Осторожнее, пожалуйста! Они очень хрупкие! — строго сказала Нелли-Рубина.
— Пардон, моя дорогая! — виновато отозвался дядя, появляясь на лестнице с охапкой деревянных облаков в руках.
За облаками последовали барашки. За ними — бабочки и птицы. Самыми последними были цветы.
— По-моему, достаточно, — подытожил дядюшка и вылез из Ковчега. Под мышкой он держал деревянную кукушку, теперь уже полностью выкрашенную в серый цвет. Другой рукой он сжимал большую банку краски.
— Очень хорошо, — улыбнулась Нелли-Рубина. — Мэри, если ты готова, мы приступаем!
И тут началась работа, какой ни Джейн, ни Майкл еще в жизни не видели.
Из кучи крашеных деревяшек Нелли-Рубина и Мэри Поппинс взяли по большому пучку листьев и, взлетев в воздух, стали быстро приклеивать их к покрытым ледяной коркой ветвям деревьев. Казалось, что листья приклеиваются сами собой. Дядюшка Доджер, тоже взмыв вверх, ставил кисточкой маленькие зеленые точечки на те места, где листья прикреплялись к веткам.
— Боже мой! Боже мой! — невольно вырвалось у Джейн, когда Нелли-Рубина, легко поднявшись к вершине высоченного тополя, рассыпала по его ветвям зеленые листочки.
Майкл был так изумлен, что не мог выговорить ни слова.
Скоро все деревья в Парке покрылись зелеными листочками.
Время от времени до Джейн и Майкла доносился писклявый голосок Нелли-Рубины:
— Дядюшка Доджер! Будь осторожней!
И дядин голос, отвечающий ей:
— Пардон, моя дорогая! Пардон!
Дошла очередь и до выкрашенных белой краской облаков. Взяв сколько смогли, Нелли-Рубина и Мэри Поппинс взмыли еще выше и стали расклеивать облака по небу.
— Они их приклеивают! Приклеивают! — восторженно завопил Майкл, танцуя у окна.
Скоро облака закончились.
— Хоп-ля! — весело крикнула Нелли-Рубина, опускаясь вниз. — А теперь — барашки!
Очень осторожно они разместили все стадо на покрытой снегом лужайке. В середине оказался самый большой барашек.
— Все, готово! — услышали Джейн и Майкл голос Мэри Поппинс, когда последний барашек занял свое место на лужайке.
— Не знаю, что бы мы делали без тебя, Мэри! — сказала Нелли-Рубина с благодарностью.
— Дядюшка Доджер, цветы, пожалуйста! — крикнула она затем, и ее голос зазвучал уже совсем по-иному.
— Иду, дорогая! — откликнулся дядюшка, торопливо подкатываясь к ней с полным фартуком нарциссов, подснежников и колокольчиков.
— Ой, смотри! Смотри! — вскричала Джейн, подпрыгивая от восторга.
Нелли-Рубина цветок за цветком втыкала в пустую заснеженную клумбу. Она передвигалась по кругу, и рука ее то и дело поднималась, чтобы взять очередной цветок из дядюшкиного фартука.
— Как аккуратно! — восхищенно проговорила Мэри Поппинс, и Джейн с Майклом поразились ее мягкому, дружелюбному тону.
— Правда? — рассмеялась Нелли-Рубина, отряхивая руки от снега. — Просто загляденье! Что-нибудь осталось, дядя Доджер?
— Птицы, моя дорогая, и бабочки! — ответил дядюшка и тряхнул фартуком.
Нелли-Рубина и Мэри Поппинс схватили по горсти изящных фигурок и помчались по Парку, рассаживая птиц на деревья, а бабочек подвешивая прямо в воздухе. Самым удивительным было то, что они не падали, а спокойно висели, сверкая чистыми, свежевыкрашенными крылышками.
— Ну, теперь, похоже, все! — вздохнула Нелли-Рубина, с удовлетворением оглядываясь по сторонам.
— Еще одно, моя дорогая! — возразил дядюшка Доджер.
Медленно, словно работа утомила его, дядюшка подкатил к рябине, росшей прямо у Парковых Ворот. Вынул из под мышки серую кукушку и посадил на покрытую раскрашенными листочками ветку.
— Вот так, дорогуша! Вот так, голубок! — сказал он, кивая птице.
— Дядя Доджер! Когда вы только исправитесь! Это не голубь! Это кукушка!
— Конечно, кукушка. Пардон, моя дорогая!
— А теперь, мисс Поппинс, боюсь, нам действительно пора! — сказала Нелли-Рубина и, подкатившись на своем диске к Мэри Поппинс, обняла ее деревянными руками и поцеловала.
— Еще увидимся! — крикнула она уже с лестницы, ведущей внутрь Ковчега. Помахав на прощание рукой, она с легким стуком спрыгнула вниз.
— Дядя Доджер! Поспешите! Не заставляйте меня ждать! — донесся до ребят ее голос.
— Иду, моя дорогая, иду! Пардон!
Дядюшка пожал руку Мэри Поппинс и взобрался на палубу. Деревянная кукушка смотрела ему вслед. Дядюшка Доджер обернулся и бросил на нее последний, исполненный грусти взгляд. Затем поднялся в воздух и скрылся в Ковчеге. Крыша со стуком захлопнулась за ним.
— Отдать концы! — донеслась изнутри пронзительная команда Нелли-Рубины.
Мэри Поппинс шагнула вперед и отвязала веревку от дерева, которая тут же скрылась в одном из окон.
— Дорогу! Дорогу! Пожалуйста, дорогу! — кричала Нелли-Рубина.
Мэри Поппинс торопливо отступила.
Майкл от волнения сильно сжал руку Джейн.
— Поплыли! — не смог сдержаться он, когда Ковчег, оторвавшись от земли, полетел, петляя между деревьями. Затем он выровнялся, набрал высоту и завис над вершинами деревьев.
На мгновение в одном из окон Ковчега появилась чья-то прощально машущая рука, но чья именно — дяди Доджера или Нелли-Рубины — дети так и не узнали.
Ковчег плавно устремился ввысь и скоро растаял среди звездного, неба.
Мэри Поппинс некоторое время стояла у Ворот Парка и махала рукой. Потом перешла через улицу и открыла Парадные Ворота дома № 17. Через минуту ключ щелкнул в замочной скважине входной двери, и на лестнице раздались уверенные шаги.
— В кровать, быстро! — скомандовала Джейн. — Она не должна нас видеть!
Оба кинулись в Детскую Спальню и в два прыжка очутились в кроватях. Они даже успели натянуть на головы одеяла.
Дверь тихо открылась, и Мэри Поппинс на цыпочках вошла в комнату.
Бум! — шубка повисла на крючке.
Шмяк! — шляпка легла на свое место в коробке.
Больше дёти ничего не слышали. Раздевшись, Мэри Поппинс улеглась на раскладушку.
Одеяла приятно согревали их, и скоро Джейн с Майклом крепко спали…
Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
По улице плыло мелодичное птичье щебетанье.
Мистер Бэнкс брился в ванной.
— Ах, жирафы-многоножки! Весна пришла! — обрадовался он и, отбросив в сторону помазок, выбежал в сад. Одного взгляда было достаточно. Запрокинув голову и приложив ладони ко рту рупором, мистер Бэнкс закричал в окна Детской:
— Джейн! Майкл! Джон! Барбара! Идите сюда! Весна пришла!
Дети с грохотом спустились по ступеням и, выбежав наружу, увидели, что улица полна народу.
— Полный вперед! — ревел Адмирал Бум, размахивая шарфом. — Фок, бизань и бом-брамсели! Раки-креветки! Весна пришла!
— Как хорошо! — говорила мисс Ларк, выходя из ворот своего дома. — Наконец-то ясный день! А я уж было собиралась купить Эндрю и Варфоломею по две пары кожаных ботинок! Но теперь не буду — снег-то растаял!
От этих слов обе собаки пришли в восторг и в знак признательности стали лизать руки мисс Ларк.
Мороженщик медленно разъезжал туда-сюда по улице, высматривая покупателей. Сегодня на его плакате было написано:
Весна пришла!
Ля — ля-ля!
Эй, не зевай,
Смелей покупай!
Весна пришла!
Трубочист нес только одну щетку. Он шел вдоль по улице, такой важный и довольный, словно солнечный день был его личной заслугой.
Майкл и Джейн, открыв рты, глядели вокруг.
Все сверкало и переливалось на солнце. Ничто не напоминало о вчерашнем снеге. Ветви деревьев были усыпаны желто-зелеными почками и уже распустившимися первыми листочками. На цветочной клумбе зеленели, желтели, синели бутоны нарциссов, подснежников и колокольчиков.
Откуда-то пришедший Смотритель Парка нарвал себе маленький букетик и вставил в петлицу.
От цветка к цветку порхали пестрые бабочки, а в ветвях деревьев дрозды, синицы, ласточки и зяблики весело пели и вили гнезда.
Стадо барашков, громко блея, прошло мимо.
А с ветки рябины, росшей у самых Парковых Ворот, отчетливо доносилось:
Ку-ку! Ку-ку!
