Древневосточная литература - Тысяча и одна ночь. Том III
И через пять дней они достигли города Хама и остановились и пробыли там три дня…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят первая ночь
Когда же настала семьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что они провели в городе Хама три дня, а потом поехали и ехали беспрерывно до тех пор, пока не достигли другого города, в котором провели три дня, а затем они поехали и вступили в Диар-Бекр, и на них повеял ветерок Багдада. И Дау-аль-Макан вспомнил о своей сестре Нузхат-аз-Заман, об отце и о матери и подумал, как он вернется к отцу без сестры, и заплакал и застонал и начал жаловаться, и его печали усилились. И он произнес такие стихи:
«О други, доколь терпеть и медлить придется мне?
И нету ко мне от вас гонца, чтоб поведать мне.
Ведь дни единения так кратки, поистине!
О, если б разлуки срок короче мог сделаться!
Вы, за руку взяв меня, откиньте одежд покров –
Увидите, как я худ, но скрыть худобу хочу.
И если кто скажет мне: «Утешься!» – скажу ему:
«Клянусь, не утешусь я до дня воскресенья».
И истопник сказал ему: «Прекрати этот плач и стенания, мы близко от шатра царедворца». Но Дау-аль-Макан воскликнул: «Я обязательно должен говорить какие-нибудь стихи, быть может огонь в моем сердце погаснет». – «Ради Аллаха, – сказал истопник, – оставь печаль, пока не прибудешь в свою страну, а потом делай, что хочешь. Я буду с тобою, где бы ты ни был». – «Клянусь Аллахом, я не перестану», – воскликнул Дау-аль-Макан и обратился лицом в сторону Багдада.
А луна сияла и изливала свой свет, и Нузхат-аз-Заман не спала этой ночью; она беспокоилась и вспоминала о своем брате Дау-аль-Макане и плакала. И, плача, она вдруг услыхала, как ее брат Дау-аль-Макан плакал и говорил такие стихи:
«Луч блеснул зарниц йеменских,
И тоскою я охвачен
По любимом, бывшем близко,
Что поил привета чашей.
Он напомнил о метнувшем
Мне стрелу в моем жилище,
О сияние зарницы,
Возвратятся ль дни сближенья?
О хулитель, не брани же!
Испытал меня Господь мой
Тем возлюбленным, что скрылся,
И судьба меня сразила,
И ушла услада сердца,
Когда время отвернулось.
Поит он меня заботой,
Неразбавленною в чаше,
И себя я вижу, друг мой,
Мертвым прежде единенья.
Время! К нам с любовью детской
Воротись скорей с приветом,
С безопасностью счастливой.
От стрелы, меня сразившей,
Кто поможет чужеземцу,
Что с испуганным спит сердцем?
Одинок в своем он горе,
Потеряв Усладу Века[69].
Овладели нами силой
Руки сыновей разврата».
А окончив свои стихи, он закричал и упал без чувств. Вот что было с ним.
Что же касается Нузхат-аз-Заман, то она этой ночью бодрствовала, так как ей вспомнился в этом месте ее брат. И, услышав среди ночи голос, она отдохнула душой и поднялась, обрадованная, и позвала евнуха. «Что тебе надо?» – спросил он. И Нузхат-аз-Заман отвечала: «Пойди и приведи мне того, кто говорит эти стихи». – «Я не слышал его», – сказал евнух…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят вторая ночь
Когда же настала семьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Нузхат-аз-Заман услыхала стихи своего брата, она позвала старшего евнуха и сказала ему: «Пойди приведи мне того, кто говорил эти стихи». – «Я не слышал его и не знаю, кто он. И все люди спят», – отвечал евнух. Но Нузхат-аз-Заман сказала: «Всякий, кого ты увидишь бодрствующим, и есть тот, кто говорил стихи».
И евнух стал искать и увидал, что не спят только истопник и Дау-аль-Макан (а он был в забытьи). И когда истопник увидал, что евнух стоит над его головой, он испугался его, а евнух спросил: «Это ты говорил стихи? Моя госпожа услыхала тебя». И истопник подумал, что госпожа рассердилась из-за того, что говорили стихи, и испугался и отвечал: «Клянусь Аллахом, это не я!» – «А кто же это говорил? – спросил евнух, – укажи мне его, ты его знаешь, так как ты не спал».
И истопник испугался за Дау-аль-Макана и подумал: «Может быть, этот евнух ему чем-нибудь повредит». – «Клянусь Аллахом, я не знаю его», – сказал он. И евнух воскликнул: «Клянусь Аллахом, ты лжешь! Здесь нет никого, кто бы сидел и не спал, кроме тебя. Ты знаешь его!» – «Клянусь Аллахом, – отвечал истопник, – я скажу тебе правду. Тот, кто говорил стихи, – человек, проходивший по дороге; это он испугал и встревожил меня, воздай ему Аллах!» – «Если ты знаешь его, – сказал евнух, – проведи меня к нему, я его схвачу и приведу к носилкам, в которых наша госпожа, или ты сам схвати его своей рукой». – «Уйди, а я приведу его к тебе», – сказал истопник.
И евнух оставил его и удалился. Он вошел к своей госпоже и сообщил ей об этом и сказал: «Никто его не знает, это только прохожий на дороге». И Нузхат-аз-Заман промолчала. Что же касается Дау-аль-Макана, то, очнувшись от обморока, он увидал, что луна достигла середины неба, и на него повеял предрассветный ветерок и взволновал в нем горести и печали.
И Дау-аль-Макан прочистил голос и хотел говорить стихи, а истопник спросил его: «Что это ты хочешь делать?» – «Я хочу сказать какие-нибудь стихи, чтобы погасить огонь моего сердца», – ответил Дау-аль-Макан. А истопник сказал: «Ты не знаешь, что со мной случилось! Я только потому спасся от смерти, что уговорил евнуха». – «А что же было? Расскажи мне, что случилось», – спросил Дау-аль-Макан.
И истопник ответил: «О господин, ко мне пришел евнух, когда ты был без чувств, и у него была длинная палка миндального дерева. Он всматривался в лица людей, которые спали, и спрашивал, кто говорил стихи, но никого не нашел бодрствующим, кроме меня. И когда он спросил меня, я сказал: «Это прохожий на дороге». И евнух ушел, и Аллах спас меня от него, а иначе он убил бы меня. И он сказал мне: «Когда ты услышишь его еще раз, приведи его к нам».
Услыхав это, Дау-аль-Макан заплакал и воскликнул: «Кто помешает мне говорить стихи! Я буду говорить, и пусть со мной случится то, что случится! Я близко от моей страны и не стану ни о ком думать». – «Ты хочешь только погубить свою душу!» – воскликнул истопник. Но Дау-аль-Макан сказал: «Я непременно буду говорить!» И тогда истопник вскричал: «С этого места между нами легла разлука! Я намеревался не расставаться с тобою, пока ты не вступишь в твой город и не встретишься со своим отцом и матерью! Ты пробыл у меня полтора года, и я не причинил тебе ничего дурного. Что это тебя подняло говорить стихи, когда мы до крайности устали от ходьбы и бессонницы! Все люди прилегли отдохнуть от усталости, и они нуждаются во сне». – «Я не отступлюсь от того, что делаю!» – воскликнул Дау-аль-Макан. И горести взволновали его, и он обнаружил затаенное и произнес такие стихи:
«Постой у жилища ты, приветствуя стан пустой,
И к ней воззови – ответ, быть может, подаст она.
И если обитает тебя ночь тоски по ней,
Во урагане зажги огонь от пламени страсти ты.
Не диво, что коль шуршит змеею пушок его,
Я жгучий укус сорву, срывая румянец губ.
О рай! Ты покинут был душой моей нехотя!
Блаженства навек я жду, не то б я погиб в тоскою».
И еще он произнес такие два стиха:
«Мы жили, и были дни нам верными слугами.
И жили мы вместе все в жилище прекраснейшем.
А окончив свои стихи, он издал три крика и упал на землю без чувств, и истопник поднялся и накрыл его. А Нузхат-аз-Заман, услыхав первые стихи, вспомнила своего брата, отца и мать, а услышав вторые стихи, заключавшие упоминание ее имени, имени ее брата и их общего обиталища, она заплакала и кликнула евнуха и сказала ему: «Горе тебе! Тот, кто произнес стихи в первый раз, произнес их и во второй раз, и я слушала его близко от себя. Клянусь Аллахом, если ты не приведешь его ко мне, я разбужу царедворца, и он тебя побьет и выгонит! Но возьми эти сто динаров, отдай их тому человеку и приведи его ко мне, только ласково, не причиняя ему вреда. А если он не согласится, дай ему этот мешок с тысячей динаров; если же он откажется – оставь его и узнай, где он находится и какое его ремесло и из каких он земель. И возвращайся ко мне скорее и не пропадай…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Семьдесят третья ночь
Когда же настала семьдесят третья ночь третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нузхат-аз-Заман послала евнуха искать того человека и сказала ему: «Берегись возвратиться ко мне и сказать: «Я не нашел его!» И евнух вышел и стал колотить людей и топтать их в палатках, но не нашел никого бодрствующим, – все люди от усталости спали. Но, дойдя до истопника, он увидал, что тот сидит с непокрытой головой, и, приблизившись к нему, схватил его за руку и спросил: «Это ты говорил стихи?» И истопник испугался за себя и сказал: «Нет, клянусь Аллахом, о начальник людей, это не я!» – «Я не оставлю тебя, – сказал евнух, – пока ты не покажешь мне того, кто говорил стихи. Я боюсь гнева моей госпожи, если вернусь к ней без него».
