Худайберды Тухтабаев - Волшебная шапка
Семиклассник Рафик, хромой на правую ногу, говорил, что видел в городе негров, даже обедал с ними за одним столом. Шахида, которая теперь будет учиться со мной, всё лето, оказывается, работала на ферме, где моя мама дояркой. А когда уходила, то завфермой будто чуть не плакал, так не хотелось ему с ней расставаться. Отпустил с условием, что после десятилетки она придёт работать на ферму. «Я тебя назначу дояркой, а через год в газете напечатают твою фотографию», – будто бы пообещал он. Шахида рассказывает, а сама краснеет, как помидорина.
Но вот зычным голосом наш физрук, который ещё ни разу не смог подтянуться на турнике, приказал построиться по классам. Мы долго толкались, спорили, кому куда встать. Наконец распахнулись школьные двери и во двор вышли мои любимые учителя: Вахид Салиевич, математик Кабулов, Атаджан Азизович. Я встал на цыпочки, вытянул шею, чтобы наш дорогой директор смог заметить меня.
Директор поздравил нас с началом нового учебного года, потом начал говорить, что мы все должны учиться на «отлично» и вести себя отлично, быть достойным примером для младших. На это ушла у него ровно двадцать одна минута. Потом он говорил ещё семь минут про то, что человек не станет человеком, если он неуч. И закончил свою речь вопросом:
– Правильно я говорю, Хашим?
– Правильно, очень правильно! – ответил я с готовностью, счастливый его вниманием. А я-то думал, что он меня и не заметил в строю.
– Но отлично учиться – это тебе не на дойре играть! – тут же вступил в мирную беседу математик Кабулов.
– В этом году я буду знать математику лучше, чем играю на дойре! – не растерялся я в свою очередь.
Собрание закончилось. Все стали расходиться по классам. Как вы сами понимаете, не без шума, гама и толкотни. Мы с Мирабиддинходжой уговорились захватить парту у окна и сломя голову понеслись в класс. Сидеть у окна – одно удовольствие: светит солнышко, видно всё, что происходит на улице.
Когда расселись, Вахид Салиевич попросил нас угомониться, поправить галстуки.
– Аббасов, почему ты надел старый галстук? – спросил вдруг учитель.
– Чтобы новый не залоснился, – попробовал отшутиться Акрам.
Кое-кто засмеялся. Но Вахид Салиевич и не улыбнулся. В классе тотчас установилась тишина.
– Не хотелось бы судить о тебе по твоей опрятности, – раздельно произнёс учитель.
– Завтра я приду в новом галстуке, – пообещал Акрам упавшим голосом.
Только он сел, как вдруг дверь распахнулась, и показалась голова маленькой Хаджар, сестрёнки Акрама. Той, что пошла в этом году в первый класс.
– Ака, я забыла, как наша фамилия… – проговорила она робко.
Я думал, сейчас все опять загогочут, но ребята молчали. Видно, не хотели сердить нового учителя. Акрам напомнил сестрёнке их фамилию, и девочка тихо притворила за собой дверь. Учитель произвёл перекличку.
– А теперь давайте выберем старостукласса. Кого вы предлагаете, ребята? – спросил он.
В классе я повыше ростом многих да и знаменит по-своему, так что не мне ли было надеяться на этот пост? Я покраснел и вспотел от волнения, но всё же решил поломаться малость, поотнекиваться, когда выдвинут мою кандидатуру.
– Пусть старостой опять будет Хамрокул! – выкрикнул кто-то.
Вот тебе раз! И пошло и посыпалось отовсюду:
– Да, да, надо выбрть Хамрокула!
– Он очень хорошо справляется. К тому же и отличник.
– И поведения хорошего.
Вот так! Ребята галдят, а я всё сильнее втягиваю голову в плечи. И лицо горит, точно сотворил что-то постыдное. Выбрали Хамрокула.
– А кого выберем председателем санитарной комиссии? – спросил опять Вахид Салиевич.
Все молчат. Прикидывают, по-видимому, кто у нас чистюля самый, умный да толковый. Но не-ет уж, эту должность мы не упустим. Тем более что я обещал парню назначить его на это место, когда стану класкомом.
– Председателем санкомиссии мы выберем Мирабиддинходжу, – сказал я твёрдо. – Вы только взгляните на него – весь так и светится: уши и шея сверкают чистотой, зубы, как рисинки, волосы причёсаны, штаны и рубаха выглажены. Думаете, это легко ему даётся? Его мама сроду утюга и иголки в руках не держала, а мыло считает от нечистого. Мирабиддинходжа, бедняга, сам себе всё гладит, стирает и штопает. Скажем, вот у вас у кого-нибудь пуговица отлетела, что вы будете делать? Обратитесь к Мирабиддинходже. – Я выхватил из-под парты тюбетейку друга, вывернул её наизнанку. – Видите иголку с ниткой, приколотую к тюбетейке? Вот какой у нас предусмотрительный председатель санитарной комиссии.
Ребята засмеялись, захлопали в ладоши, как бы единогласно голосуя за Мирабиддинходжу. После этого наш новый учитель сказал, что мы, учащиеся, должны соревноваться между собой, сильные ученики должны взять шефство над слабыми, помогать им.
Первым, конечно, вскочил Хамрокул – вызвал на соревнование Акрама.
– А кто будет соревноваться с Кузыевым? – спросил вдруг учитель, взглядом велев мне встать.
Ну, думаю, будет сейчас драка за меня, по частям растащут. Жутковато стало и радостно. Вы же знаете, люблю я быть на виду. А тут… проходит минута, другая, третья… Все молчат. Мне чуть плохо не стало. Я так стиснул кулаки, что ногти в ладони вонзились.
– Неужели среди вас нет никого, кто хотел бы по-товарищески помочь Кузыеву? – удивился учитель.
А я, так и не дождавшись себе шефа, только собрался сесть, как вдруг кто-то сказал:
– Я возьму над ним шефство!
Гляжу, а это Саддиниса, девчонка, что сидит за первой партой, только макушка торчит. Вначале – вот с места не сойти! – я подумал, что она издевается надо мной. Потому что на днях я здорово напугал её. Дело было под вечер. Саддиниса с охапкой травы на голове шла с поля домой. Я юрк в арык, притаился, а когда она поравнялась со мной, ка-ак залаю! Она с перепугу уронила траву на дорогу и давай ходу. Пришлось взвалить тяжеленный сноп на плечо и побежать следом. Тогда она ещё пригрозила мне, чтопожалуется моему отцу и попросит хорошенько всыпать. Но папа мне слова не сказал. И я подумал тогда, что Саддиниса просто забыла наябедничать. Но сейчас мне стало ясно, что она и не думала мстить, а, наоборот, хотела помочь мне в эту трудную минуту, когда все от меня отвернулись.
– Ты не шутишь? – робко спросил я.
– Не шучу, – ответила она, глядя не на меня, а на учителя.
Как раз в этот момент раздался звонок.
Так началось первое сентября. Как вы знаете, уроки в этот день сплошь из одних вопросов и ответов. В основном спрашивали по прошлогоднему материалу. Ребята тараторили вовсю. Я скромно отмалчивался и поглядывал в окно. Потому что отвечать-то мне было нечего: всё вылетело из головы за время странствий и учёбы у муллы. Именно поэтому, наверно, учитель географии ехидно заулыбался, завидев меня:
– Ия, Хашим-странник, какими судьбами, братец?
После уроков Саддиниса подошла ко мне.
– Хашимджан-ака, где мы будем готовить уроки? У нас или мне прийти к вам?
Настроение у меня было благодушное: светило яркое солнце, я благополучно влился в новый коллектив, за целых четыре урока не получил ни единой двойки, ни один из учителей не назвал меня разгильдяем – какие же тут могут быть «готовить уроки»?!
– Ничего, – ласково потрепал я её по плечу, – ничего, уроки будем готовить завтра.
– Смотри, как знаешь, – пробормотала Саддиниса. – Видно, маме твоей опять придётся плакать…
– А когда она плакала?
– На днях. Когда зашла к моей маме.
– Почему она плакала?
– Потому, говорит, что сыночек её Хашим – разгильдяй, немало ей горя принёс, что опять воз двоек понатаскает.
– Ничего, приду вот сейчас и развеселюеё – сегодня ни одной хвостатой! – С этими словами я включил скорость.
На улице, за школьным садом, меня ожидал Акрам.
Саддиниса
Хотите, теперь опишу вам эту девчонку? У неё большущие глаза, лицо удлинённое, белое, волосы заплетены во много-много косичек, такая тоненькая, что кажется, кашлянешь – и она улетит. А какая умная! Наш мудрый Ариф – шишкоголовый, нынешний семиклассник, ей в подмётки не годится. У неё хоть по арифметике, хоть по геометрии, хоть по русскому, хоть по немецкому – по всем предметам пятёрки. Девчонка что надо, если бы не одна её вредная привычка: всё время недовольно морщит нос. Так хочется ей сделать много хорошего! Неутомима, как муравей. Тоненькие ручки её постоянно чтото делают: переписывают, стирают, разглаживают, поправляют. А прилипчива до невозможности! Знаете, в весеннюю дождливую пору на урючинах появляется липучка – елим называется, пристанет – не отдерёшь. Саддиниса точно вот такая липучка. Опять и опять:
– Хашимджан-ака, когда будем готовить уроки? Хашимджан-ака, сегодня гулять не пойдёшь!
– Не мучь меня, курносая, – огрызаюсь я иногда.
– Почему ты так говоришь? – обижается она.
– Да потому что ты в самом деле курносая.
– Если и курносая – не твоё дело! – сердито поворачивается она и уходит прочь, тогда мне её становится жалко.
