Энрико Новелли - Чуффеттино
Глава третья, в которой Джино, сын содержателя местной харчевни, искренно сочувствует Чуффеттино и приглашает его итти смотреть фейерверк Тозакани
И вот, наш герой в кузнице дядюшки Теодора. Ему поручено раздувать кузнечные меха. Меха раздуваются, пыхтят, и не меньше их пыхтит сам Чуффеттино. Первые дни дело шло еще сносно. Мальчика развлекало, как куют, как накаляется железо, как его сплющивают, строгают, шлифуют. Все это было для него внове, забавляло его и заставляло забывать скучное дело, к которому он был приставлен. Но скоро все опять пошло по-старому. Чуффеттино приходилось являться в кузницу в 6 ч. утра, а он стал приходить к 2-м часам пополудни. Все это было уже не весело и, вместо того, чтобы все время помогать хозяину в его работе, он теперь частенько простаивал у дверей кузнецы, болтая с проходившими мимо приятелями. Дядюшка Теодор не замедлил пожаловаться на это старому башмачнику, а тот в свою очередь тотчас же рассказал все это жене.
— Ну, не говорил ли я тебе, что нечего за него заступаться, — взволнованно восклицал дядюшка Анастасий. — Никакого толку никогда из него не выйдет, как ни старайся, и вместо того, чтобы быть нашим утешением в нашей старости, — он только раньше времени сведет нас в могилу!
Но тетушка. Аспазия была неисправима во всем, что касалось ее ненаглядного мальчика.
— Что мелешь вздор! — горячо возражала она мужу. — Какая тут еще могила! Не понимаю, как язык поворачивается у тебя на такие слова!.. Мальчик шаловлив немножко — это правда. А сердце у него доброе.
В один прекрасный день дядюшка Теодор подозвал к себе Чуффеттино:
— Послушай, — сказал он ему. — Сегодня мне придется поздно работать — нужно кончать один заказ… Ты мне поможешь и за это получишь две новеньких монетки. Сейчас я зайду к твоим и скажу, чтобы не ждали тебя к ужину. Оттуда пройду к аптекарю — поговорить насчет кровати, которую нужно расширить, и от него прямо домой, сюда. Понял? Жди меня и смотри, не делай глупостей.
Чуффеттино сделал недовольную гримасу:
— Я предпочел бы лечь сегодня пораньше спать, — проворчал он.
— Ну, мой милый, когда приходится зарабатывать хлеб собственными руками, тогда надо свою лень оставить в стороне. Советую тебе всегда об этом помнить, так как ты не барский сынок и тебе придется работать всю жизнь, как вьючному ослу.
— Ну уж это, может быть, вы так будете всю жизнь работать, — с запальчивостью возразил Чуффеттино. — Я же с вашего позволения, когда вырасту — буду миллионером!
Дядюшка Теодор на эту выходку ничего не ответил. Не стоило связываться с таким глупым мальчишкой, и, надев пиджак, он вышел из кузницы.
Вечерело. На площади, около фонтана, начинали собираться группы местных жителей, которые приходили сюда поболтать и отдохнуть после жаркого трудового дня. Детишки бегали, прыгали и весело смеялись, толкаясь между взрослыми. Чуффеттино, стоя у дверей кузницы, издали смотрел на них и грустно вздыхал.
Неожиданно глаза его радостно сверкнули. В сумраке улицы он различил знакомый силуэт одного из своих товарищей, Джино — сына местного хозяина харчевни, славившейся своей удивительной «Марсалой», приготовляемой из перебродившей рябины и полевой ромашки. Джино был из рук вон плохим мальчишкой, куда хуже самого Чуффеттино, но этот последний был ему безгранично предан.
— Добрый вечер, Чуффеттино, — сказал Джино, подходя к кузнице.
— Добрый вечер, Джино.
— Что та тут делаешь?
— Я? Считаю светлячков.
— Веселое занятие… Прощай.
— Ты куда же?
— Да, кстати, отчего бы и тебе не пойти вместе со мной? Племянник цырюльника Тозакани купил на целых четыре сольдо ракет и хочет все их пустить сегодня вечером.
— Да ведь для этого надо итти в верхнее Коччапелато?..
— Ну, конечно.
— А я не могу. Я должен ждать здесь дядюшку Теодора. У него много работа на сегодняшний вечер!..
— И ты должен ему помогать?!.
— Ну да! Раздувать меха.
— Бедняжка! Мне тебя жалко. Очень жалко. Серьезно.
Чуффеттино выразительно поднял глаза к небу и вздохнул.
В эту минуту к мальчикам подошла жена кузнеца, тетушка Менике с большим свертком под мышкой и двумя закрытыми и завязанными в салфетки глубокими тарелками в руках.
— Вот, смотри, Чуффеттино, — сказала она, ставя тарелки на скамейку, — я поставила сюда ужин мужу. Скажешь ему, чтобы он не засиживался очень уж долго за своей работой. И без того так устает, бедняга, а пока он будет здесь работать, я докончу дома его рубашки. Добрый вечер, мальчуган. Смотри, будь умник, не отходи от кузницы. Слышишь?!
— Еще что? — сказал Чуффеттино с недовольным видом взрослого человека, которому надоедают с глупостями.
— Знаешь, — сказал Джино после ухода тетушки Менике, садясь на ступеньки у самого порога кузницы и от времени до времени поворачивая голову по направлению к скамейке, на которой стоял ужин кузнеца.
— По-моему это просто-на-просто бесчеловечно заставлять тебя так работать!.. Право!.. Всякий раз, когда я прохожу мимо кузницы и вижу, как ты раздуваешь меха, — я не могу удержаться от слез!..
Растроганный этими словами, Чуффеттино сел на ступеньку рядом с приятелем и осторожно поцеловал его в глаз.
— А разве тебя твой папа никогда не заставляет работать? — спросил он.
— Разумеется никогда. У моего папы голова занята другим. Что же касается мамы, то, что она ни говори, — ее все равно никто никогда не слушает… Вообще, пора бы со всем этим покончить. Зачем, спрашивается, нужно всем этим несчастным детям просиживать целыми часами за книжками йот уставать от непосильной физической работы? Только для того, чтобы разрушать свое здоровье? Разве это справедливо? Это — бесчеловечно!! Дети никогда ни должны ничего делать, иначе не стоит и быть детьми!
Произнося эту тираду, Джино то и дело поворачивал голову по направлению к скамейке и поводил носом.
— Что с тобой? — спросил Чуффеттино. — Ты точно что-то нюхаешь?
— Мне кажется, что я слышу какой-то особенный запах?..
Чуффеттино засмеялся.
— Это ты наверно чувствуешь запах жареного мяса с бобами, которое принесла тетушка Менике.
— Дурачина ты несчастный! Какое тут мясо! Пахнет капустой!
— Еще что! Капуста! просто — жареное мясо!
— Нет — капуста!
— Мясо!
— Посмотрим! Хочешь?
— Посмотрим.
Мальчики встали, подошли к скамейке и приподняли крышку на одной из тарелок.
— Ну что, дурачина? Видел? Картофель вареный в соусе.
— А посмотрим, что в другой тарелке.
— Ладно. Посмотрим.
В другой тарелке оказался кусок жареного мяса с чечевицей, и кусок такой аппетитный, так хорошо поджаренный! Он точно манил к себе, точно говорил: «Да скушайте же меня, пожалуйста! Скушайте!».
Глава четвертая, в которой Чуффеттино и Джино съедают ужин Теодора и хотят зажарить кошку кузнеца
— Курьезно, — сказал Джино после минутного молчания. — Когда смотришь на это жаркое, так вот близко, как сейчас смотрю я, его чувствуется, что оно пересолено!
— А по-моему, так оно чересчур пресно.
— Нет, — пересолено!
— Пресно. Уверяю тебя.
— Попробуем. Хочешь?
— Этого еще только не доставало. Если мы его съедим, то что же останется дядюшке Теодору?
— Да, ведь, мы только немножко попробуем.
— А если он все-таки заметит?
— Ну, как хочешь. Я бы все-таки думал, что лучше попробовать?
— Папа всегда говорит, что чужие вещи трогать не следует.
— Твой папа человек, конечно, хороший, но у него в голове большая путаница. Лучше послушайся меня.
— Нет! Нет! Ни за что. Не хочу.
— До свиданья в таком случал. Пойду любоваться на ракеты. Могу себе представить, как это будет красиво!
— Прощай. Желаю тебе веселиться.
Джино переступил уже порог кузницы. Чуффеттино его остановил.
— Так ты все еще думаешь, что жаркое пересолено? — спросил он.
— Я в этом уверен.
— Да? Мне-то это безразлично, конечно… Так ты что говорить про фейерверк?
— Что ракет куплено на целые четыре сольдо.
— И пустят их все сразу?
— Все сразу.
— Да! Можно себе представить, что это будет за прелесть!.. Ну, все равно, прощай, Джино! До завтра.
Чуффеттино вздохнул. Вздох его был длинный, длинный. С целую милю, по крайней мере. Джино прошел уже несколько шагов, как его приятель опять его окликнул:
— Подожди, Джино… Скажи… а что, много детей идут отсюда на этот фейерверк?
— Все, сколько только их есть в Коччапелато. Все решительно! — ответил Джино, возвращаясь и снова входя в кузницу. Там ведь будет на что посмотреть и о чем потом порассказать!
— А, знаешь, маленький кусочек жаркого я бы, пожалуй, попробовал. Только самый маленький…
