Иван Белышев - Тридцать три желания (сборник)
— Ну что вам стоит, — клянчил он, — а мне это очень-очень нужно.
Но, к сожалению, ни у кого никакой подходящей азбуки не находилось.
Так до выходного дня и пришлось Роме проскучать.
В выходной день с утра шел дождь, и потому Рома не пошел гулять, а лег на кушетку и стал читать книгу.
Читал он, читал, и вдруг попались ему такие выражения: «мало ли что» и «тем более». Понравились они ему. Попробовал сказать в уме — вышло хорошо. И решил Рома говорить их всегда. А чтобы не забыть, на бумажке записал.
Отца дома не было, а мама собиралась итти в кооператив.
— Рома, — сказала она, надевая галоши, — закрой за мной дверь.
— Мало ли что, — ответил Рома.
— Что? — строго прикрикнула мама. — Разлегся с ногами на диване да еще грубит.
— Тем более, — ответил Рома.
Это так рассердило маму, что она закричала:
— Немедленно прекрати свои грубости! — и с силой захлопнула входную дверь.
— Действует, — усмехнулся Рома. — Идея! Чем это не дразнилка? Да еще какая это будет мировая дразнилка, если ее разучить на разные голоса.
Рома, быстро встав с дивана, подошел к зеркалу.
Он сначала сказал спокойно, обыкновенным голосом: «мало ли что», потом угрожающим шопотом и наконец, постучав по столу указательным пальцем, протянул долго и тоненько.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Рома.
В комнату вошла соседка Мария Ивановна.
— Здравствуй, Ромочка! Можно позвонить по телефону? Мне очень нужно?
— Мало ли что, — ответил улыбаясь Рома.
— Удивляюсь, — сказала Мария Ивановна, — телефон не занят, а ему жалко.
— Тем более, — ответил Рома спокойно.
— Это просто хамство! — вспыхнула соседка.— Не съем же я ваш телефон?
— Мало ли что, — повторил Рома, скрестив на груди руки.
Мария Ивановна быстро повернулась и, выскочив из комнаты, сердито хлопнула дверью. Было слышно, как она на кухне загрохотала посудой и ругала Рому грубияном.
Рома от удовольствия потер руки и снова подошел к зеркалу.
Откинув в сторону руку, как это делают на сцене артисты, он набрал в грудь как можно больше воздуха и только хотел пробасить, как зазвонил телефон.
— Слушаю, — сказал Рома, быстро взяв трубку.
— Рома, — говорил в трубке голос Лени, — я хочу с тобой в кино пойти.
— Мало ли что, — ответил Рома.
— Слушай, если ты сердишься за голубя, так ведь у ней птенцы вывелись, — оправдывался Леня.
— Тем более, — холодно ответил Рома.
— Что же, по-твоему, я должен отдать тебе голубку, а птенцы пусть дохнут? Так? Да?
— Мало ли что, — повторил Рома, как попугай.
— Как мало ли что? — закричал Леня. — Это просто безобразие! Зверством это называется — вот как!
— Тем более, — сказал ему Рома ехидным голосом.
— Ну, знаешь, — зашипело в трубке, — после этого ты мне не товарищ, и вообще я с тобой даже разговаривать не желаю. — И Леня с сердцем бросил трубку.
Разговор сразу оборвался, но Рома был очень доволен своей выдумкой.
За обедом мама жаловалась отцу.
— Что с ним случилось? — говорила она.— Грубит, стал совершенно невозможным.
— Мало ли что, — заметил Рома, по своему обыкновению.
— Роман, — сказал строго отец, — чтобы это было в последний раз.
— Тем более, — ответил Рома, запихивая в рот кусок котлеты.
— Немедленно выйди вон из-за стола, грубиян! — крикнул отец и постучал по тарелке ложкой.
Рома встал и, надув губы, вышел из комнаты.
— Безобразие! — возмущался отец. — Откуда у него эта напускная грубость?
Роме одному сидеть в комнате скучно. Отец после истории за обедом не разговаривает, мама — сердится, а соседи по квартире демонстративно Рому не замечают, — будто бы и нет Ромы. Не только не говорят, а даже глядеть на него не желают.
— Ну, и пусть, — сказал Рома,— я в кино пойду.
Когда Рома вышел на улицу, уже зажигались огни. Дойдя до угла, он быстро перебежал дорогу и на ходу впрыгнул в проходящий трамвай.
Не успел Рома войти в вагон, как раздался свисток. Трамвай остановился, а подошедший осодмиловец сказал:
— Мальчик, зачем ты на ходу в трамвай скачешь?
— Мало ли что, — махнул рукой Рома.
— Полюбуйтесь, — сказал обидчиво осодмиловец, — в трамвай на ходу прыгает, да еще и грубит. А ну, выходи!
Рома сердито вышел из трамвая.
«Эх, — с досадой думал он, — и так на льготный вечерний сеанс опаздываю, а тут еще этот придира лекцию собирается читать. Ну, ничего, я его отбрею».
А осодмиловец спокойно продолжал убеждать Рому.
— Неужели тебе не стыдно, — говорил он,— безобразить? А если бы ты под трамвай попал?
— Тем более, — сказал Рома.
— Как тем более? Да знаешь ли ты, сколько кутерьмы бы тут было? Да и вожатому тюрьма.
— Мало ли что.
Осодмиловец удивленно заморгал глазами.
— Вот бесчувственный. Может, у вожатого семья и дети есть...
— Тем более, — ответил Рома, пожимая плечами.
— Ах, так? — сказал угрожающе осодмиловец и повел Рому в пикет.
Когда они вошли в маленькую комнату пикета, там был только один дежурный. Он сидел за письменным столом и читал какую-то бумагу.
— Чуть под трамвай не попал, — сказал сердито осодмиловец, указывая на Рому, — да еще всю дорогу грубил.
— Хорошо, — ответил спокойно дежурный. — Садись, мальчик.
Рома осторожно сел на кончик стула и посмотрел на висевшие против него большие круглые часы.
«Ясно, — подумал он, — на льготный сеанс не попаду, а на следующий денег нехватит».
Осодмиловец ушел. Дежурный продолжал читать, изредка поглядывая на Рому. Рома беспокойно ерзал на стуле.
Наконец дежурный отложил бумаги в сторону, вынул из пачки папиросу и, закуривая, сказал:
— Ну, рассказывай.
Но Рома был зол на всех за то, что опоздал в кино, и решил грубить.
«Вот буду молчать, и все тут», подумал он. И, сердито нахмурив брови, он недовольно передернул плечами.
— Ну, что же ты молчишь! — повторил дежурный. — Рассказывай, я слушаю.
Но Рома продолжал упорно молчать.
— Вот как, — сказал улыбаясь дежурный, — ты даже со мной и разговаривать не хочешь? Придется тогда тебе тут посидеть и подумать. — И дежурный снова принялся за чтение бумаг.
Прошло десять, двадцать минут, а дежурный все продолжал читать. За окном стало совсем темно.
Где-то в углу скреблась мышь. Рома забрался с ногами на стул. Он со страхом смотрел в темный угол, откуда слышались писк и возня.
«Ночью тут, наверное, крысы бегают, — думал он, — а они, говорят, на людей кидаются, особенно когда голодные».
Он с тоской перевел глаза на циферблат часов. Было без четверти девять.
Вдруг дежурный встал из-за стола.
«Неужели уйдет, — испугался Рома, — а я тут один останусь?»
И он готов был уже разреветься. Но дежурный, весело подойдя к Роме, взял его за плечо.
— Ну как? — спросил он, заглядывая ему в глаза. — Может быть, все-таки, скажешь, почему ты в трамвай на ходу прыгал?
Когда Рома увидел, что милиционер и не думает уходить, у него весь страх сразу прошел, и он со злостью ответил:
— Мало ли что.
— А если бы тебе ноги отрезало?
— Тем более, — сердито буркнул Рома.
— Как тем более? — удивился милиционер. — Вот теперь из-за тебя придется родителей оштрафовать на сто рублей.
— Мало ли что.
Тут милиционер хотел ему что-то ответить, но остановился и, внимательно посмотрев на Рому, отошел и сел за стол.
— Нет, — сказал он решительно, хлопнув ладонью по столу, — не буду штрафовать родителей — сам отвечай за свои шалости. Вот возьму и продержу тебя целую ночь в пикете.
— Не имеете права, — сказал Рома.
— Мало ли что, — ответил дежурный. — Других не имею права, а тебя продержу.
«Еще и правда посадит, — подумал Рома,— вон какой злющий. Усы так и топорщатся».
И он уже сказал не с такой смелостью:
— Как же так, товарищ милиционер, мне завтра утром в школу нужно итти.
— Мало ли что, — ответил дежурный.
— Как мало ли что? — закричал Рома. — Да у нас завтра по географии будут кино показывать!
— Кино! — повторил милиционер. — Ну, тогда тем более.
«Что это? — удивился Рома. — Он меня изводить принялся, что ли?»
Но дежурный не обращал на него никакого внимания. Он вынул из стола новую пачку бумаг и снова принялся за чтение.
— Дяденька, товарищ дежурный, — начал Рома, — честное слово, больше не буду.
— Мало ли что, — недовольно отмахнулся дежурный, — все вы честное слово даете.
— Да неужели вы мне не верите? — сказал Рома, вскакивая со стула, и почувствовал, как слезы подступили у него к горлу. — Если я целую ночь домой не приду, мама с ума сойдет.
