Софья Прокофьева - Оставь окно открытым
— Так вы?.. Оказывается, вы!.. О, как я рад! — не себя от волнения воскликнул Василий Семенович.
— Да, — вздохнул человечек. — Я же тебе говорил: ничего особенного.
— Так вы?.. Так вы… луч?
— Ну, конечно, — снисходительно улыбнулся человечек.
— Тогда я могу ехать в отпуск! — с облегчением воскликнул Василий Семенович.
— А почему это раньше ты не мог? — нахмурился Веснушка, подозрительно оглядел Василия Семеновича. — Чем это я тебе мешал? Никогда еще я не слышал, чтобы солнечный луч мешал кому-нибудь ехать в отпуск. Может, ты слышал, а я нет.
— Нет, мой дорогой, глубокоуважаемый солнечный луч, — широко улыбнулся Василий Семенович. — Тут вся загвоздка в моем несчастном характере. Я должен все понимать. А если мне что-то непонятно, я просто заболеваю. Я думаю об этом непонятном день и ночь и не могу остановиться. И вот я все думал, думал, думал, кто же это все-таки сидел на кончике моей папиросы в ту темную, ненастную ночь? И если бы я поехал в отпуск, я бы все равно не отдыхал, а только думал, думал, думал об одном и том же. А теперь я все знаю и могу спокойно ехать в отпуск.
Глава 27. Разговор по-кошачьи
Катя от смеха не могла устоять на ногах.
Она без сил повалилась на свою кровать. Но, вспомнив, как мама не любит измятое покрывало, вскочила, расправила складки, чтобы покрывало лежало ровненько, но, не выдержав, от смеха тут же снова кувыркнулась на кровать.
Веснушке пришлось раз десять, не меньше, повторять Кате, как он спалил заявление Взялииобидели.
— Ой, Веснушка, какой ты умный, ужас! — с восхищением сказала Катя. — Надо же догадаться и разложиться на семь цветов.
— А, велика важность, это все лучи умеют, — Веснушка беспечно махнул рукой. — Вот тебе, я уверен, слабо разложиться на семь цветов. Сколько бы ты ни старалась. Интересно, а кто, по-твоему, радуги устраивает после грозы? А на ледниках что мы творим! Альпинисты только пищат от восторга. Ох, чего я только не умею! А сколько я знаю… Сколько я всякого повидал! — Лицо Веснушки вдруг стало печальным. Знаешь, я даже устал все помнить. Наверно, потому, что я видел слишком много…
Лицо у Веснушки почему-то стало грустным, он замолчал, задумался. В этот момент на подоконник мягко, будто у него было четыре пружины, а не четыре лапы, взлетел Кот Ангорский.
Кот Ангорский посмотрел на Веснушку, весь напрягся и вдруг… и вдруг… Кот Ангорский заговорил. Именно заговорил. Катя это сразу поняла, хотя Кот Ангорский, конечно, заговорил на кошачьем языке. Он замяукал на разные лады, то сипло, то визгливо.
Веснушка весь с ног до головы побледнел. Резко повернулся к Коту Ангорскому.
— Откуда узнал? — быстро спросил он.
Кот Ангорский тоскливо мяукнул и даже застонал с подвыванием.
— Надо бежать к милиционеру Василию Семеновичу. Он — рыжий! — торопливо сказал Веснушка.
Кот Ангорский протяжно, с присвистом мяукнул.
— Уже уехал? В отпуск? — со страхом посмотрел на него Веснушка.
«Интересно, как это по-кошачьи будет „в отпуск“? — подумала Катя. „Мяу-мяу“ какое-нибудь?»
— Что, что случилось? — Катя все-таки решила вмешаться в их разговор.
— Тут такое дело… — неохотно сказал Веснушка. — Только, пожалуйста, не вздумай реветь или падать в обморок. Понимаешь… Взялииобидели хочет Пуделя… утопить.
— Ой! — Катя бросилась к Коту Ангорскому. — Правда?!
Кот Ангорский с трагическим видом закатил глаза.
— Говорит: сам слышал. При нем Взялииобидели сказал: «Пойду утоплю Пуделя, и хвост в воду». То есть концы в воду, — угрюмо объяснил Веснушка. — А Василий Семенович в отпуск укатил. Кому они только нужны, эти отпуска? Вот уж правда, глупая глупость. Взяли бы лучше пример с Солнышка. Всегда светит без всякого отпуска. Посмотрел бы я на вас, если бы Солнышко уехало в отпуск.
— А куда он пошел топить? — глупо спросила Катя.
— Ах, милая, наверняка-безусловно-вне всякого сомнения в блюдце с водой, — сердито огрызнулся Веснушка. — Впрочем, я никогда не слыхал, чтобы собак топили в блюдце с водой. Может быть, ты и слыхала, а я нет!
Катя вдруг вспомнила, как они вчера до позднего вечера сидели на лавочке под тополем: она, Нинка-блондинка, Валя и Галя. Васька, вытянувшись, лежал на бревнах и плевал в них горохом через стеклянную трубочку.
Он смотрел на Катю, почему-то только на Катю, на нее одну. Правда, ей и гороха доставалось больше, чем другим. Сколько она ни отворачивалась, правая щека вся так и горела. Васька стрелял пребольно.
Как все было чудесно! О чем они только не спорили! А потом договорились каждый день по очереди подкармливать Пуделя.
— Может, ребятам позвонить? — неуверенно сказала Катя, глядя на Веснушку. — Как ты насчет ребят? Может, мы все вместе?
— Звони, — озабоченно кивнул Веснушка. — А я на минутку отлучусь. Я — мигом.
— Не отлучайся, пожалуйста, — взмолилась Катя. — Если бы ты моим мигом, а то твоим… Знаю я твой миг. Тебя потом не дождешься.
Через три минуты на лестнице послышался топот и грохот.
Звонок зазвонил, захлебываясь, надрываясь. В дверь бешено забарабанили кулаки. Это были Васькины кулаки, тут не было никакого сомнения.
«Как ребятам про Веснушку сказать? Они, конечно, решат, что им только снится и все такое… Эх, надо было их заранее предупредить…»
Катя открыла дверь.
— Ребята, честное слово, вам это не снится… Я вам потом объясню… — начала Катя и оглянулась.
На подоконнике никого не было. Ни Веснушки, ни Кота Ангорского.
Так, пустой белый подоконник с дыркой, замазанной пластилином.
— Что же будем делать, ребята? Может, с дядей Федей посоветоваться? — растерянно сказала Катя. — Он — рыжий! То есть я хочу сказать: он хороший!
— Точно, — завопил Васька. — Я вчера за хлебом тащился, а дядя Федя меня на своем «Москвиче» до булочной подкинул. Раз — и булочная!
Глава 28. Не топите благородных, милых собак!
Теплый, мягкий вечер опустился на город.
Весна уже напоила листья зеленым молоком. Теперь листва стала гуще, темней, уже научилась шелестеть под ветром.
Улицы были полны народа.
Многие шли быстро, окончив свои дела, торопились по домам. Другие, наоборот, вышли прогуляться и шли медленно, не спеша, рассматривая изумрудную листву, окружавшую фонари.
— Что это?! — в удивлении пробормотал милиционер Прохоров Семен Васильевич, который стоял на том самом перекрестке, где обычно дежурил Василий Семенович.
Действительно, было чему удивиться.
На высоком здании гостиницы, как всегда ярко и внушительно, сияли оранжевые неоновые буквы:
ГРАЖДАНЕ,
СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА УЛИЧНОГО ДВИЖЕНИЯ
Семен Васильевич всегда с удовольствием читал эти яркие оранжевые слова.
Но на этот раз под привычными четкими буквами светили, дрожа и кривясь, еще какие-то тонкие, как волосок, буквы.
И если прочесть все вместе, то получалось что-то уж совсем странное и непонятное:
ГРАЖДАНЕ,
СОБЛЮДАЙТЕ ПРАВИЛА УЛИЧНОГО ДВИЖЕНИЯ
И НЕ ТОПИТЕ БЛАГОРОДНЫХ, МИЛЫХ СОБАК
— Н-да… — в недоумении протянул Семен Васильевич. — Однако…
— Ах! — воскликнула молодая — девушка в короткой красной юбке и с испугом подхватила на руки белого пушистого песика, который мелко семенил рядом с ней.
Если бы через полчаса вы очутились на соседней площади, вы бы удивились не меньше.
Толпа народа собралась на углу и, затаив дыхание, читала удивительную световую рекламу:
ПЕЙТЕ ФРУКТОВЫЕ СОКИ
И НЕ ТОПИТЕ БЛАГОРОДНЫХ, МИЛЫХ СОБАК
— Что такое? — в недоумении развел руками пожилой человек с аккуратной бородкой. — Какие соки? Какие собаки? Кого пить и кого топить?
Он с обиженным и сердитым видом стал оглядываться по сторонам, словно требуя, чтобы все стоявшие вокруг тут же кинулись объяснить ему, что все то значит.
— Э… постой-ка! — парень в спортивной куртке ухватил за плечо худенького мальчишку, который держал на поводке большую овчарку, черную, с беловатыми подпалинами. — Куда это ты идешь? Уж не надумал ли ты, а?
Мальчишка вывернулся из-под его руки и с глубокой обидой посмотрел на него. Овчарка, словно догадавшись, какое смертельное оскорбление нанесли ее хозяину, преданно лизнула мальчишку в щеку.
— Извини, брат, ошибся я, — парень в спортивной куртке виновато развел руками. — Вижу, вижу… Вас небось водой не разольешь, не то что топить…
— Нет, вы все-таки извольте мне объяснить, при чем тут соки и собаки? — раздраженно твердил пожилой гражданин с аккуратной бородкой. — Топить собаку в соке? Абсурд. Поить соком собаку? Тоже абсурд. Ну, объясните же мне, наконец, что все это значит?
Тем временем загадочные дрожащие буквы рассыпались и погасли.
Между тем за два квартала от этого места тоже толпились люди, с удивлением глядя кверху.
