Софья Прокофьева - Оставь окно открытым
Он повесил теплое пальто в шкаф, а вместо него накинул легкую светлую курточку, водрузил на голову круглую соломенную шляпу с ленточкой и вышел во двор.
Но тут же вокруг него завертелся возмутительно холодный ветер.
Дунул в рукава и моментально добрался до подмышек. Бросился за шиворот, колючими шариками скатился вдоль спины.
А тут еще этот негодник ветер сорвал с его головы соломенную шляпу, и глупая шляпа, ни с того ни с сего вообразив себя колесом, подскакивая, покатилась по асфальту.
Пока Взялииобидели старался поймать легкомысленную шляпу, он совсем окоченел и бегом вернулся домой.
Взглянул на термометр и просто глазам своим не поверил.
Никаких тридцати градусов не было и в помине. Градусник показывал всего три градуса тепла и ни на один градус больше.
— И по радио передавали: «Резкое похолодание», — вспомнил Взялииобидели. — Неужели так резко похолодало, пока я за шляпой гонялся? Нет, это уже, пожалуй, чересчур резкое похолодание. А может, это даже нарочно — резкое похолодание? Ведь этому похолоданию лишь бы обидеть уважаемого человека…
Взялииобидели снова надел теплое пальто, обмотал шею своим знаменитым косматым шарфом, натянул теплые боты, потопал ногами и вышел на улицу.
Куда он отправился? А? Да, вы не ошиблись. Взялииобидели отправился в милицию.
Дойдя до перекрестка, Взялииобидели остановился.
Он поднял голову и второй раз за это утро в недоумении поскреб подбородок.
Подвешенный на проводе, над улицей сверкал ярко-красный огонек.
— Хм, новый светофор повесили, — задумчиво пробормотал Взялииобидели. — Вчера я за кефиром шел, его еще тут не было.
Красный светофор все горел и горел и как будто глядел на Взялииобидели. А Взялииобидели тоже глядел на него и терпеливо стоял на месте.
Он даже не заметил, как мимо него быстро прошмыгнули Нинка-блондинка и Катя, за ними Валя и Галя, а за ними Васька. Добавим для точности, из заднего кармана Васькиных джинсов торчал пугач, заряженный пробкой.
И тут произошло нечто невероятное.
— Не могу больше, — плачущим голосом заговорил вдруг светофор. Сил моих больше нету. Попробуйте-ка сами повисеть тут целый час. Да еще светить красным светом. Да еще быть при этом совсем круглым. Посмотрел бы я на вас…
Красный огонек исчез, и по проводу золотой запятой пробежала знакомая светящаяся фигурка. Взялииобидели несколько раз злобно дернул себя за шарф и, шаркая теплыми ботами, торопливо перебежал через улицу.
Между тем старший лейтенант Петров Василий Семенович сидел у себя в кабинете.
— Да, да, совершенно непонятно… — озабоченно пробормотал он, разглядывая графин для воды, ставший на круглом столике в углу комнаты.
Уборщица тетя Зина, маленькая старушка с кротким серым лицом, каждый день наливала туда свежую кипяченую воду.
По правде говоря, она очень любила этот графин. В нем было что-то домашнее, уютное, и она по два раза в день тщательно обтирала его чистой тряпочкой, так, что он просто сиял каждой своей гранью.
Этот графин с водой был совершенно необходим в кабинете Василия Семеновича.
Иногда посетитель, взволнованный разговором с Василием Семеновичем, залпом осушал целый стакан воды.
А бывало и так, что Василий Семенович сам подносил кому-нибудь полный стакан, а тот, от волнения стуча зубами, с трудом делал один глоток.
Но что же так смутило Василия Семеновича на этот раз и почему он с таким вниманием рассматривал знакомый, привычный ему графин?
— Ах, тетя Зина, голубушка, — с досадой покачивал головой Василий Семенович. — Ну зачем она поставила в графин букет цветов? Право, чудачка. Цветы здесь совсем неуместны, в моем кабинете… Здесь должно быть все подчеркнуто строго, деловито. При чем тут цветы?
Василий Семенович не очень разбирался в цветах. Но скажем прямо: ни один самый знаменитый ботаник или садовод не смог бы определить, к какому виду относятся эти необыкновенные растения.
Это была какая-то удивительная помесь тюльпана, ландыша и анютиных глазок. К тому же они были разноцветными, и каждый чуть-чуть светился.
Хочу еще добавить, что их было ровно семь. Обратите внимание, именно семь, ни больше ни меньше.
Василий Семенович хотел уже кликнуть тетю Зину, как вдруг в дверь кто-то негромко, вкрадчиво постучал и в кабинет вошел Взялииобидели.
— На меня было совершено во-о… во-о-оу… вооруженное нападение, — шепотом сказал Взялииобидели и затравленно оглянулся, как будто ему могли выстрелить в спину. — На меня напала целая банда хулиганов, вооруженных с ног до головы, в общем до зубов.
— Может быть, все-таки не до зубов? — болезненно морщась, проговорил Василий Семенович.
— Может быть, и не до зубов, — грустно согласился Взялииобидели. Но все-таки все они были вооружены.
— Но, может быть, все-таки не все? — хмурясь, спросил Василий Семенович.
— Может быть, и не все, — уступил Взялииобидели, но лицо его при этом стало еще печальней. — Но один-то уж, во всяком случае, был вооружен…
— Может быть, и он не был вооружен? — с сомнением покачал головой Василий Семенович.
— Может, и не был, — уже с раздражением прошипел Взялииобидели. Но он сам признался, что дома он тайно хранит… не имеет значения, какой именно вид оружия. Важно, что этот пу… этот пу… стреляет!
— Пробками! — спокойно уточнил Василий Семенович.
— Неважно чем, — завизжал Взялииобидели. — Но я не желаю, чтобы мне угрожали всякими пу… которые стреляют всякими про…
Взялииобидели вытянул из кармана бумажку, со злобной ухмылочкой развернул ее и торжественно положил на стол перед Василием Семеновичем.
— Вот. Мое заявленьице. Здесь все написано. Так что извольте принять меры против банды вооруженных хулиганов!..
В этот момент Василию Семеновичу показалось, что букет цветов сам собой поднялся над графином и превратился в разноцветную радугу. Радуга пролетела через всю комнату прямо к его столу в потоке солнечного света, падавшего из окна.
«В отпуск пора. Переутомился, — с огорчением подумал Василий Семенович и потер лоб. — Не поймешь, что мерещится».
Вдруг в лицо ему пахнуло жаром и дымом. Заявление Взялииобидели ярко пылало посреди его стола. Языки пламени как-то радостно трепетали, скручивая бумагу, заворачивая черные уголки. В один миг оно превратилось в тончайшую, невесомую корочку черно-серого пепла.
— Значит, так, — Василий Семенович встал, легко касаясь кончиками пальцев лакированной поверхности стола. — Были у меня сегодня эти ребята, были.
— Вот оно что! — Взялииобидели злобно прищурил колючие глазки. — Значит, эти хулиганы меня опередили.
— Они не хулиганы, — устало хмурясь, сказал Василий Семенович. Выдумщики, шалуны, фантазеры, но не хулиганы. А собаку мучить мы вам не позволим. Вы это учтите.
— Сами своих собак учитывайте, — захлебнулся от ярости Взялииобидели. Он быстро засеменил к двери, бормоча: — Взяли и обидели… Ни за что обидели…
— Это ты правильно, — одобрительно произнес чей-то негромкий голосок совсем рядом.
Василий Семенович вздрогнул и тихо опустился в кресло.
На пресс-папье, спустив вниз тонкие ножки, спокойно сидел маленький человечек.
Василий Семенович сразу узнал его. Василий Семенович не мог не узнать его! Это был тот самый человечек, который в ту темную ветреную ночь столь загадочно очутился на кончике его папиросы. Да, это был он.
— Качни, пожалуйста, пресс-папье, — задумчиво попросил человечек.
Василий Семенович послушно нажал пальцем на край пресс-папье, отпустил. Пресс-папье лениво качнулось и остановилось.
— Нет, на качели совсем непохоже, — разочарованно протянул человечек.
Василий Семенович провел ладонью сверху вниз по побледневшему лицу.
— А я думал, мне это только приснилось, — слабо улыбнулся Василий Семенович.
— Терпеть этого не могу, — сердито скривил губы маленький человечек. — Ну почему, почему все говорят, что я им только снюсь! Конечно, я тоже могу присниться, как и всякий другой, чем я хуже? Но в данном случае это вовсе не сон!
Василий Семенович с тоской посмотрел на человечка, потом на графин, где уже не было никаких цветов.
— Цветы — это тоже был я, — скромно сказал человечек.
Василий Семенович почувствовал, что у него больше уже нет сил удивляться. И если сейчас произойдет еще что-нибудь непонятное или необыкновенное, нервы его просто не выдержат.
Человечек пристально посмотрел на него.
— Да ничего особенного, — неохотно объяснил человечек, — графин хрустальный, к тому же чисто вымытый. Вот я и воспользовался его гранями, как призмой. О чем речь? Я скорее-быстрее-сейчас же-немедленно разложился на семь составляющих меня цветов. Потом немного фантазии, всякие там цветочки-листочки — и все. Просто, как Солнышко!
