Юбер Монтеле - Профессия – призрак
— Я уже рассказывал вашей светлости, как лошадь сломала мне левую ногу, которая так и осталась увечной, потому что из-за скупости мистера Гринвуда меня не лечили… Я не хочу, чтобы мне изуродовали правую ногу. Если ваша светлость не позовет ко мне врача, я дотащусь до слухового окошка и буду кричать, пока не услышит мистер Гроб. Моя нога дороже ста тысяч фунтов стерлингов!
Я обращался к заду лорда Сесила, который с задней мыслью, мне не совсем понятной, зарылся головой в сундук. Если я умру у него на службе, ему, наверное, придется тайком перевезти мои останки, чтобы похоронить в безымянной могиле. Еще и по сей день я не могу без дрожи вспоминать благородную высокую фигуру лорда Сесила, склонившегося над темным сундуком с ворсистой крышкой.
Но, может, лорд Сесил думал совсем о другом?
Так или иначе, при моих последних словах он вздрогнул и повернулся ко мне лицом:
— Ты сам не понимаешь, что говоришь, Джон. Мой долг защитить тебя от тебя самого. Большинство нынешних англичан были бы счастливы променять свою ногу на сто тысяч фунтов стерлингов. И, кстати, многие старые англичанки тоже, хотя учтивость заставляет нас уверять, будто женские ножки стоят дороже. Если ты потеряешь ногу по моей вине, ты получишь эти сто тысяч фунтов. Но я ничем не рискую, давая тебе такое обещание: я прекрасно тебя лечил и по многим признакам замечаю, что ты, без сомнения, уже выздоравливаешь. С первого взгляда видно, что твой зловредный микроб теряет силу…
Может быть, по молодости лет и по неопытности, я не мог взять в толк, каким образом сто тысяч фунтов стерлингов возместят мне потерю ноги, и поспешно заявил об этом, хотя и учтиво, но совершенно недвусмысленно.
Потеряв надежду меня убедить, лорд Сесил в конце концов сказал:
— Ну раз ты смотришь на дело так, Джон, завтра я пришлю тебе самого лучшего врача. Если он не сможет тебе помочь, стало быть, твоя болезнь серьезней, чем я думал.
Получив такое утешительное обещание, я уснул.
Я теряю сто тысяч фунтов, но приобретаю положение
Назавтра вечером, к моему величайшему изумлению, ко мне на чердак поднялась Алиса, впрочем, может быть, это была Агата — она села у моего изголовья, улыбаясь обворожительной улыбкой. На ней было светло-голубое летнее платье, перехваченное широким поясом синего цвета, неотличимого от цвета ее глаз. А белокурые волосы окружали ее нежное личико ореолом, который пробуждал в окружающих доверие и преданность.
Наконец я увидел ее вблизи! Я мог разглядеть ее черты, говорить с ней, слушать ее!
Алиса, а может быть Агата, была так добра, что сразу же обратилась ко мне со следующими словами, волнуясь почти так же, как я сам:
— Отец только что рассказал мне обо всем, мистер Джон, обо всем, что вы сделали и продолжаете делать для нас с сестрой. И я не могла не подняться к вам, чтобы вас поблагодарить. Какое мужество! Напасть с простой саблей на этого ужасного Трубоди! Выстрелить пистонами в американца, грубияна и кровопийцу, который вооружен браунингом и привык расправляться со всеми подряд! О, я дважды обязана вам своим счастьем! И даже трижды, потому что, говорят, вы отказываетесь показаться врачу, чтобы не подвергнуть опасности наше с сестрой приданое! И все это ради девушек, которые для вас никто, которых вы мельком видели из окошка вашего убежища. Я никогда не читала ни о чем более прекрасном. Вы настоящий герой романа, мистер Джон!..
Намек на Трубоди как будто указывал, что я имею дело с Алисой, и это меня особенно взволновало, ведь Алиса была моей любимицей. Разве не ее первую спас я из когтей фабриканта брючных пуговиц?
Я попросил ее назвать свое имя, и ее ответ подтвердил мне, что я угадал. Впрочем, мое сердце и само подсказало бы мне, что это она!
Алиса долго изливала свою благодарность, приписывая мне достоинства, каких я обыкновенно не проявлял, но тем более приятно и лестно было для меня их перечисление. А когда я из скромности пытался отнекиваться и даже возражать, Алиса заставляла меня умолкнуть, восторгаясь моей редкой скромностью.
Я не решился признаться Алисе, что лорд Сесил ввел дочь в заблуждение и что я непрестанно требовал вызвать не ее, а другого лекаря. Она была бы разочарована, а мне легче было умереть, чем ее разочаровать.
Ах, что за дивный миг! Какой наградой было для меня ее присутствие! И какая счастливая идея осенила лорда Сесила, пусть даже им руководила задняя мысль!
Я всегда был чувствительным, а будь я при этом еще и безумен, каких только безумств не натворил бы я ради женщин за шестьдесят с лишком лет! Но это уже другая история…
Наконец, Алиса выразила беспокойство о моем здоровье и взяла мою руку в свои…
— По-моему, температура у вас спала, не правда ли?
— Да, мисс. И даже рана, по-моему, уже не так сильно воспалена.
— Как это меня радует!
— Лорд Сесил сказал мне вчера, что микроб «теряет силу».
— Вы можете положиться на моего отца, у него медицинское чутье. Уже многие годы в случае необходимости он лечит наших слуг, и они болеют не чаще, чем раньше, а может, даже реже…
— Вы меня немного успокоили.
— Сегодня утром в присутствии целой толпы юристов папа подписал договор с мистером Гробом, и как только вы выздоровеете, а это будет очень скоро, и сможете пуститься в путь, мы уедем из Малвенора. А пока что…
В прелестном смущении, продолжая осыпать меня новыми изысканными выражениями благодарности, Алиса вынула спрятанный у нее на груди медальон на цепочке и подарила его мне. Внутри медальона я обнаружил ее фотографию, подкрашенную пастелью, а на золотой крышке можно было прочесть старый благородный семейный девиз, начертанный готическими буквами:
БОЛЬШАЯ НАЛИЧНОСТЬ — СИЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ
— Этот девиз, — сказала Алиса, — будет напоминать вам о том, чем мы вам обязаны. А мой портрет будет твердить вам о моей благодарности, пока вам не надоест на него смотреть.
Это было уже слишком. Я залился слезами.
— Я вернусь завтра, если отец позволит, — прошептала, сконфузившись, Алиса.
И, памятуя о том, что я болен, она на цыпочках покинула чердак, освещая себе путь маленькой лампой под опаловым абажуром. Как она была хороша в колеблющемся свете этой лампы!
* * *Лорд Сесил оказался прав — в последующие часы лихорадка утихла сама собой. Чем это было вызвано? Заботами лорда Сесила? Приходом Алисы? Чудесной случайностью, которая иной раз улаживает все дела? Так или иначе, мои дела явно шли на лад.
Измученный пережитым за минувшие дни, я погрузился в целительный сон.
В течение двух недель Алиса, лорд Сесил, а потом и Агата, которую посвятили в тайну, сменяли друг друга по ночам у моей постели, осыпая меня знаками расположения и внимания, а тем временем моя рана мало-помалу затягивалась и ко мне возвращался аппетит.
Мне кажется, то было самое счастливое время моей жизни…
Лорд Сесил, тем более успокоенный и гордый результатами своего лечения, что они объяснялись не столько его умением, сколько везением, окружал меня всяческим вниманием и сам приносил мне на чердак самые лакомые кусочки из кладовой. И с затаенным самоуничижением взял на себя противоположную задачу — выносить ведро, которое я использовал для своих естественных надобностей. Я — первый из бедняков Британии, кому подобную услугу оказывал лорд и пэр. Окажись на моем месте не такой рассудительный малый, как я, это могло бы вскружить ему голову.
Но любезности лорда Сесила не ограничивались только такими материальными проявлениями. Случалось, он оказывал мне честь, беседуя со мной и интересуясь моей прошлой жизнью, которая казалась мне такой неинтересной.
А сестрицы-близнецы разыгрывали меня, выдавая себя друг за друга, так что я все время попадал впросак, но при этом они неустанно требовали, чтобы я описал им, как перетрусил Трубоди и как я героически напал на Джулиуса Гроба-юниора. В конце концов, я начал узнавать Алису по особенно теплой интонации, которую мне очень хотелось приписать ее дружескому расположению.
Я жил в сказочном сне и не мог без грусти думать о том, что скоро ему придет конец.
Как-то ночью в начале сентября, когда с наступлением сумерек Малвенор уже пронизывала осенняя прохлада, Алиса вручила мне запечатанный конверт.
— От моего брата Уинстона, который угадал, что в башне скрывается кто-то посторонний. Пришлось мне все ему рассказать, хотя папа и даже Агата были против. Интересно, что он может вам написать…
Я распечатал письмо, оно было кратким.
«С помощью моих сестриц, пустых и простодушных, мой отец тебя надувает. Ты помогаешь ему заработать сто тысяч фунтов, а он отблагодарил тебя пулей в ногу. Взгляни правде в глаза, как подобает взрослому мужчине! Потребуй от него двадцать тысяч фунтов, чтобы потом сойтись на десяти или пятнадцати тысячах. В его положении он тебе отказать не сможет. Твой преданный друг, побитый и голодный, Уинстон.
