Элинор Фарджон - Седьмая принцесса
— Ой-йа! — вдруг взвыла Мамаша Кодлинг. Утюг, который она приложила к щеке, чтобы проверить, не слишком ли он горяч для кисейного конверта, оказался слишком горяч и для щеки. Мамаша Кодлинг выронила утюг, он тут же прожёг дырку в ковре, и в комнате запахло палёным.
— Давай муки! — невнятно крикнула мамаша Кодлинг, прижимая одну руку к обожжённой щеке, а другую ко рту, чтобы не закричать от боли.
— Вот, пожалуйста, васильки, — Мегги выхватила букет из вазы, стоявшей на каминной полке, ваза упала и вдребезги разбилась о начищенную до блеска кочергу. Джен от неожиданности выронила тряпку, которой оттирала с кочерги копоть, Мегги сунула цветы в протянутую руку Мамаши Кодлинг, а рука, вместо того чтобы взять цветы, оттаскала Мегги за ухо.
— Не васильки, голова твоя садовая! Муки! — взревела Мамаша Кодлинг.
— Так бы сразу и говорили! — с упрёком сказала Мегги. — А то: «Дай васильки! Дай васильки!» Глядите, какой из-за вас беспорядок учинилря!
— Ты лучше погляди, как ты меня перепачкала. Со стеблей же вода струёй течёт, — перешла в наступление Мамаша Кодлинг. Если уж вздумала забросать меня цветами, то почему мокрыми?
— Сухих в вазе не было, — нашлась Мегги и, заметив на пороге Джека с большими садовыми ножницами, сказала ему:
— Пойди-ка нарви васильков.
— Это ещё зачем? — удивился Садовник. — Дай мне лучше маленькие ножнички, ногти подстричь.
— Недосуг мне сейчас ножницы искать! Нужны васильки с сухими стеблями, чтоб Мамаша Кодлинг их к лицу приложила. Только умоляю, ие спрашивай зачем.
— Знаешь, странное дело, — продолжал Садовник. — Мои садовые ножницы такая удобная вещь: кусты подстричь, ветки обрезать, а для ногтей почему-то не годятся… А васильков у меня ни на клумбах, ни в теплицах нету. Они полевые.
— Да не нужны мне ваши васильки! — не выдержала Мамаша Кодлинг, — Я просто спросила, зачем ты перепачкала меня мокрыми васильками.
— Вот именно! — подхватил Садовник. — Почему васильками? У меня в саду цветы хорошие, пахучие!
— Да уймитесь вы, наконец! — взорвалась Мамаша Кодлинг, — Я просила не васильки, а муки, мучицы, только не блинной!
— Сейчас принесу, мигом! — подхватилась Джен и, побросав на пол уже собранные осколки вазы, устремилась на кухню.
— Есть у кого-нибудь платяная щётка? — На пороге стоял Дворецкий, вернувшийся из погреба с бутылками в руках и с паутиной в волосах.
— А у тебя есть ножнички для ногтей? — тут же спросил Садовник. — И зачем тебе платяная щётка?
— Причесаться хочу, — ответил Дворецкий. — А я вместо ножниц пользуюсь пилочкой для ногтей.
— Платья у тебя на голове вроде не растут, — недоумённо сказал Садовник, разглядывая шевелюру Дворецкого.
— Не растут, — согласился Дворецкий.
— Тогда зачем тебе платяная щётка?
— И правда, зачем? — Дворецкий пожал плечами, — Что-то я позабыл… А зачем тебе ножницы?
Садовник взглянул на него озадаченно.
— Я тоже позабыл, — сказал он.
Тут в комнату ворвалась Джен с пригоршней молотого имбиря.
— Кухарка говорит: мука кончилась. И не видел ли кто-нибудь её шерстяную шаль. И не сгодится ли это вместо?
— Вместо шали? Имбирь? Никогда не пробовала, — фыркнула Мамаша Кодлинг. — Пойду надену выходную шляпку, а то мы непременно опоздаем.
— Нам нельзя опоздать! Все же станут глазеть, — сказал Эйб.
— И звонарь, ожидаючи, может сомлеть, — сказал Сид.
— С колокольни он свалится прямо на тётку, — сказал Дейв.
— Какую такую тётку? — не понял Садовник.
— Что собор сторожит с колотушкой-трещоткой, — пояснил Хэл.
. — В мягких тапочках церковь ночами обходит, — сказал Эйб.
— На влюблённые парочки ужас наводит, — добавил Сид.
— А почему она ходит в мягких тапочках? — спросил Садовник.
— Потому что у неё мозоли, — ответил Хэл.
— Ну и сторож, — презрительно сказал Садовник.
— Хватит языком-то трепать! — прикрикнула на сыновей Мамаша Кодлинг. — Скажите лучше, куда я ходила и где могла оставить выходную шляпку? Нет, мы всё-таки опоздаем! Непременно!
— Кто видел мою сумочку? — промолвила Нянька, деловито просеменив от двери к окну.
— Ну вот, теперь Нянюшка сумку потеряла! — со стоном сказала Мегги.
— Вечная история, — вздохнул Дворецкий. — Где вы видели её в последний раз?
— В прихожей, но теперь её там нет. Стойте! Нечего бежать сломя голову в прихожую! Говорю «нет», значит — нет. Она где-то в другом месте..
— Так уж эти сумки устроены, — кивнул Дворецкий, стирая с головы паутину той самой тряпочкой, которой Джен чистила кочергу. — Оставишь сумку в прихожей, а она — глядь! — на чердаке очутилась. Скитаются, бедные, по всему дворцу без приюта…
— Мою всегда отличишь, она из кожи, сафьяновая, — сказала Нянька. — Ищите все, живо!
— У нас нет времени! — возразила Мамаша Кодлинг.
— На мою сумку время найдётся! Не могу же я идти на крестины без неё.
— Почему?
— Потому что там всё самое важное! Ну же, ищите!
И все бросились искать. Дворецкий заглянул в дымоход, садовник порылся в ведёрке для угля, Эйб налетел на Сида, Сид наткнулся на Дейва, Дейв наскочил на Хэла, а Хэл столкнулся с Нолличеком, который вбежал в этот миг в комнату с криком:
— Кто взял мою сургучную печатку?
— Не вопи, — осадила его Нянька. — Что у тебя стряслось?
— Кто-то взял мою сургучную печатку. Она была, а теперь нету. Новенькая. Красненькая. Её кто-то стащил. Такую кругленькую, блестященькую! Я купил её только вчера, за два пенса. И пользовался ею всего один раз! Стащили! Мою чудесную печатку! — Нолличек затопал ногами. — Да слушает меня кто-нибудь или нет?
Тут в детской появилась Кухарка, отрясая с пышных рук мучную и имбирную пыль.
— Где моя сургучная печатка? — прогремел Нолличек.
— Меня об этом нечего спрашивать. И вообще — где моя шерстяная шаль?
Нолличек бросился к Дворецкому, который на сей раз вычёсывал из волос осколки вазы.
— Где — моя — сургучная — печатка? — потребовал король.
— Брать чужие перчатки не в моих правилах, — холодно ответил Дворецкий.
— И зачем вам перчатки на крестинах? — спросила Кухарка.
Нолличек обиженно надулся.
— Ну, вдруг будет холодно, кто знает?..
— Никто не знает, — уверенно сказал Эйб.
— Конечно, кто не знает! — согласился Сид.
— Еще бы, все знают, — подтвердил Дейв.
— Про что все знают? — поинтересовался Хэл.
К этому времени все уже позабыли, о чём шла речь, и Нолличек умчался. Вскоре, однако, вернулся, размахивая носками от разных пар. В правой руке он держал синий носок в белую крапинку, а в левой — красный носок в белую полоску.
— Только посмотрите, до чего эти прачки додумались! Нянюшка, погляди! Не могу же я идти на крестины в носках разного цвета.
— Я не могу выйти из дома без шерстяной шали! — закричала Кухарка.
— Я не могу показаться на людях без выходной шляпки, — подхватила Мамаша Кодлинг.
— Я не могу и шагу ступить без моей сумочки! — решительно заявила Нянька.
После чего все в один голос закричали:
— Мы непременно опоздаем!
И забегали в поисках пропавших вещей вверх-вниз по лестницам и взад-вперёд по коридорам, пытаясь на ходу привести беспорядок в порядок, а также прийти в разум, в чувство или, на худой конец, в себя.
Одна только Долл не участвовала в этой суматохе и, похоже, вовсе её не замечала. Она по-прежнему сидела у окошка и шептала:
— Полл! Полл! Полли! Сестрёнка! Приходи скорее!
Глава XIX. ХУДШАЯ ПРЯХА В НОРФОЛКЕ
Вернувшись в детскую, чтобы дочистить наконец камин, Джен заметила на щеках у Долл две слёзы. Они катились медленно, большие и горькие, и Джен немало поразилась: разве можно плакать, имея мужа-короля и дочку — принцессу?
— Что случилось, королева Долл? — спросила Горничная.
— Ой, Джен! Где моя сестричка?
— Верно, на берег побежала, за водорослями вонючими для своей птицы, — предположила Джен.
— Птица улетела, — сказала Долл. — И сестры нет, и я осталась совсем одна. В такой ужасный день…
— В такой счастливый день, — поправила Джен. — Сегодня у всех в Норфолке праздник.
— Только не у меня, — вздохнула Долл. — Только не у меня.
— Как так? — изумилась Горничная. — Почему?
— Где моя сестричка? — снова прошептала Долл.
Разговор, таким образом, вернулся к своему началу, и Джен задумалась, о чём бы ещё спросить королеву, но тут в детскую вошёл ужасно гордый Нолличек в великолепной мантии красного бархата, с вышитыми золотой нитью крикетными битами.
— Доллечка, ты готова? Я готов! — провозгласил он и повернулся вокруг себя, чтобы мантия красиво всколыхнулась и опала. — У меня обновка! Нравится?
