Элинор Фарджон - Седьмая принцесса
— Нимми-иим ми-нот, меня зовут Том Тит Тот! Что, милашка, добилась своего?!
И, перекинув хвост через руку, точно плащ, он закружил вокруг неё в дикой пляске.
Я Том Тит Тот!
Том Тит Тот!
Нимми-нимми-нот!
Меня зовут ТОМ ТИТ ТОТ!
И, вращаясь точно веретено, Прядильный бес исчез среди деревьев,
Глава XVII. СЕРЕБРИСТАЯ СЕРПОКЛЮВКА
Полл узнала его имя! Имя, которое обещала узнать, имя, которое спасёт и Долл, и ребёночка, если — если ей удастся попасть во дворец прежде Прядильного беса.
Полл извивалась, стараясь ослабить паутину, выпростать руки, но тщетно. Может, Чарли выручит? Но, взглянув на привязанного к соседней сосне друга, Полл поняла, что волшебство его иссякло, Чарли совсем обессилел. У неё еще хватало ярости биться, а он стоял недвижно, закрыв глаза. Кто бы мог подумать, что паутина так крепка? Сколько же раз надо было обмотать этой тонюсенькои нитью деревья и пленников, чтобы они стали неразделимы?
— Чарли! Чарли! — окликнула Полл друга. — Ты понял, Чарли, его зовут Том Тит Тот! Его имя Том Тит Тот!
— Узнали, да что толку?.. — сказал Чарли.
А может, крикнуть? Вдруг, если закричать очень-очень громко, сестра услышит её крик?
— Долл! Долл! Его зовут Том Тит Тот! Том Тит Тот! Слышишь, Долл? Его зовут Том Тит Тот!
Нет, ничего не получится. Долл слишком далеко, до нее отсюда мили и мили. Ей не расслышать криков, даже если б они не прерывались всхлипами. Поняв, что дело безнадёжно, Полл разрыдалась, но всё повторяла шёпотом, глотая слезы:
— Его зовут Том Тит Тот.
Небо на востоке совсем просветлело. Скоро, скоро ударят по всему Норфолку колокола, возвещая о крестинах-королевской дочери. Скоро епископ в главном соборе города Норича наденет свою митру, чтобы, окунув ребёнка в купель, наречь её именем, которое выбрала Долл. Но — крестин не будет! Ребёнок никогда не получит выбранного имени из-за другого, проклятого имени, которое Долл ни за что не угадать.
Нимми-нимми-нот,
Меня зовут Том Тит Тот.
Голосок Полл охрип от рыданий, она теперь едва могла шептать. А солнце меж тем выкатилось на небосклон, забираясь с каждой минутой всё выше и забирая с собой последнюю надежду… Нет! Мир устроен иначе! Надежда должна просыпаться вместе с солнцем! Рядом, совсем близко от Полл, что-то двигалось. Но что? Девочка подняла мокрое лицо и сквозь слёзы увидела серебристые крылья, ярко сверкавшие в солнечных лучах.
— Серпоклювка! — ахнула Полл. — Серебряночка!
Серпоклювка приземлилась чуть поодаль. Держалась она, по обыкновению, независимо, почти равнодушно. Аккуратно пробираясь на длинных тонких ножках меж спящих чудищ, она длила и длила свой неспешный, затейливый танец, подставляя солнцу то один бочок, то другой. Никогда прежде не была Серебрянка так хороша. Длинный загнутый клюв её сверкал, точно серп, серебристое оперение отливало золотом. Осторожно выбирая путь, она ступала по сосновым иголкам, распускала и снова складывала крылья, чуть взлетала, снова опускалась на землю и медленно, одно за другим, чистила пёрышки. Полл жадно следила за каждым движением птицы. Неужели она прилетела просто так? Конечно же, она прилетела к ним, к Чарли и к Полл! К Чарли, который вылечил её сломанное крыло, к Полли, которая преданно выхаживала больную птицу целый долгий год! Но откуда Серебрянке знать, что они попали в беду? Что вообще знают и чувствуют птицы? Что интересует их, кроме собственных забот?
— Серебрянка моя, Серебряночка, — умоляюще повторяла Полл.
Ну конечно, Серебрянка всё знает и всё понимает. Вот она приблизилась к сосне и потеребила тонким длинным клювом путы, что держали девочку. Но паутина была крепка, птица не особенно старалась и вскоре бросила это занятие. Обойдя догорающий костёр, она, склонив голову набок, остановилась перед Чарли.
— Разорви паутину, — попросил Чарли.
Серебрянка ткнула в неё клювом раз-другой и снова принялась чистить пёрышки.
— Ей это не по силам, — пробормотал Чарли.
— Значит, мы превратимся в трухлявые кости?! — в отчаянье воскликнула Полл. — А Том Тит Тоту достанется наш ребёночек?
Серпоклювка расправила крылья.
— Она улетает! — Полл снова заплакала. — Серебряпочка, не улетай, прошу тебя!
Девочке казалось, что вместе с птицей улетит и последняя надежда на спасение. А серпоклювка уже поднялась в воздух.
Вдруг Чарли изловчился, подцепил ногой прут, конец которого тлел в догорающем костре, и отбросил чуть в сторону. Еле тлевший огонь, глотнув свежего воздуха, разгорелся с новой силой, и прут лежал теперь на земле рыбкой с ярко горящим хвостом.
Серпоклювка заметила пламя с вышины и камнем, точнои впрямь за рыбкой, бросилась вниз. Ухватив клювом холодный конец прута, она облетела сперва одну, потом другую сосну, и, прежде чем друзья успели опомниться, они были свободны: птица подпалила их паутинные нуты — и тугие узлы, с которыми не мог справиться её тонкий клюв, вмиг сгорели. Чарли Лун и Полл были свободны! Но стояли они в самой глуши Ведьмина леса.
Мгновение спустя девочка пришла в себя и, потирая затёкшие руки, закричала:
— Бежим, Чарли! Бежим!
Она бежала, неслась, летела. Ею владело одно желание: поскорее попасть во дворец. Опередить Прядильного беса! Успеть! Успеть! Успеть! Она не видела, где свернул с дороги Чарли, где растворилась в солнечных лучах Серебристая серпоклювка.
Глава XVIII. «МЫ НЕПРЕМЕННО ОПОЗДАЕМ!»
По всему Норфолку и в самом деле звонили колокола, торжественно возвещая о крестинах наследной принцессы. Благовест лился с каждой колокольни, и жители королевства поспешно выбирались-из-под тёплых одеял и готовились идти в Норич. Неужели все? Ну, может, и не все, а те, кто мог дойти или доехать до главного Норичского собора. А кому до столицы было не добраться, готовили свой праздник в честь королевской дочки. Над городскими стенами и деревенскими школами развевались флаги, церкви были уставлены цветами, хозяева таверен селили гостей бесплатно, лорды дарили крестьянским детям золотые монетки, ломовые лошади плелись, увешанные гирляндами, точно призовые рысаки, гостиные были разукрашены, словно под Рождество, в каждой печи пеклись пироги и торты, и каждая норфолкская девушка надела в это утро какую-нибудь обновку: новую шляпку, платьице, передник или туфельки. А у кого не нашлось денег даже на новую ленту в косу, сбегали на лужок, набрали букетик куриной слепоты и прикрепили на вырез старенького платья.
Как видите, праздничная суматоха царила по всей стране. Но ничто не могло сравниться с суматохой, царившей в королевском дворце. У каждого обитателя дворца оказалась вдруг куча дел, особенно таких, которые вчера успешно сделал кто-то другой. Дела поэтому не убывали, а, наоборот, множились, люди сновали туда-сюда с криками: «Быстрее! Быстрее! Мы непременно опоздаем!»
Мамаша Кодлинг в сотый раз наглаживала кисейный конверт, в котором принцессу понесут на крестины, хотя каждый фестончик и оборка уже стояли торчком, точно свежий весенний салат.
Молочница Метги в сотый раз переставляла цветы в вазах, хотя букеты были хороши, как на картинке.
Горничная Джен в сотый раз начищала, каминные щипцы и кочергу, хотя они давно сияли, как новенькие.
Кухарка Китти решила сунуть в печь сотый противень, на котором лежали пряничные человечки с глазами-изюминками, как будто семь тысяч семьсот семьдесят семь человечков было мало.
А Эйб, Сид, Дейв и Хэл Кодлннги побежали в лавку покупать жёлтые шейные платки с голубыми подковками вместо красных с зелёными стременами, которые мамаша Кодлинг купила им только вчера. Притащив во дворец новую порцию платков, они стали завязывать их друг на дружке, глядеть в зеркало и снова менять — наверное, в сотый раз.
Садовник Джек надумал вдруг в сотый раз прополоть грядку с луком, поскольку никакого другого занятия ргзобрести для себя ие мог. При прополке под ногти ему, разумеется, забилась земля, и он долго вычищал её граблями. После чего припялся подстригать ногти садовыми ножницами.
Дворецкий Джон отправился в винный погреб за сотой дюжиной бутылок игристого сидра, вернулся с паутиной в волосах и теперь никак не мог отыскать расчёску и щётку.
Нолличек поминутно врывался в детскую, на кого-нибудь жаловался и тут же убегал — в сотый, а может, в тысячный раз.
А что же Долл? Что делала Долл? Она стояла у окна на коленях, положив голову на руки, и, глядя вдаль, тихонько шептала:
— Полли! Полли! Поллинька! Приди поскорее!
— Ой-йа! — вдруг взвыла Мамаша Кодлинг. Утюг, который она приложила к щеке, чтобы проверить, не слишком ли он горяч для кисейного конверта, оказался слишком горяч и для щеки. Мамаша Кодлинг выронила утюг, он тут же прожёг дырку в ковре, и в комнате запахло палёным.
