игумен Варлаам - Кампан (сборник)
Порой шум транспорта и вонь выхлопных газов (ох уж этот злой дух Этилен по фамилии Гликоль!) долетали до неё и грубо возвращали в реальность. Но Лика не поддавалась и не превращалась в уставшую художницу, пришедшую с работы из автомагазина. Она прохаживалась по комнате, поправляла на гвоздике картину и вновь опускалась в кресло.
…Задумчивая, она ехала в карете; копыта монотонно стучали по мостовой. Мелькали за окном фасады дворцов, дома аристократов, утопающие в пышной зелени садов, прогуливающаяся публика… И кто-то, наверное, думал: кто та прекрасная незнакомка, что промчалась в карете по проспекту? Встретится ли она ещё с ним, думала Лика, с бравым молодым генералом, героем какой-то войны?.. Войн она не любила, а вот храбрые победители ей были очень по душе. Встретится ли?..
Резкий звонок в дверь возвращал её в реальность. Она нервно шла в прихожую, поправляя на себе одежду.
– Ну что тебе? – устало говорила она, открывая дверь и точно зная, кто там.
– Сестрёнка… – умоляюще улыбался сосед с первого этажа.
– На вино не дам! – резко обрывала Лика, как будто была альтернатива – дать не на вино.
– Слушай! Ты пойми меня… – начинал упрашивать сосед.
– Я тебя хорошо понимаю, Варахасий, – не позволяла она перехватить инициативу. – Ты вот меня пойми! Я пришла с работы. Устала! Хочу отдохнуть!.. Ты который день отдыхаешь? Пятый?.. Да у тебя вся жизнь – отдых. А я мало того что целый день на ногах, так ночью вместо сна должна слушать ваши пьяные разборки! И ещё оплачивать их?!
– Сестрё-онка, – заискивающе-жалобно тянул проситель, всё ещё надеясь, что Лика смягчится. – Ты же добрая душа. Не дай погибнуть!
– Иди отсюда, пока милицию не вызвала! – переходила на крик «сестрёнка» и резко захлопывала дверь перед носом соседа.
Варахасий (что это за имя и откуда оно у маленького сморщенного мужичонки, полжизни проведшего в местах не столь отдалённых, никто не знал) медленно спускался по лестнице, громко указывая при этом, куда должна идти немилосердная соседка.
Лика возвращалась в комнату, но уже не могла вернуться в ту, другую жизнь. Вечер заканчивался телевизором, успокоительными таблетками и бессонницей.
«Ад! Это сущий ад», – думала утром Лика, с трудом втискиваясь в переполненный автобус. Ей часто приходили на ум сравнения с адом тех или иных сторон нашей непростой действительности. Она даже иногда шутила: «Если после смерти меня направят в ад, я скажу: да вы что, граждане-товарищи, я это уже проходила!..»
Лика была уверена, что даже дьявол со своей изощрённой сатанинской фантазией не может выдумать то, на что способен человек. И не только в отношении творимого против людей зла: миллионных жертв в борьбе за идею или ставших обычным делом убийств – бытовых, заказных, случайных, – но и ради так называемого прогресса. Вспомнить хотя бы тот же химзавод, «управляемый» Этилен Гликолем, куда ей как-то довелось съездить в командировку.
– Опять опоздала, – встречал запыхавшуюся Лику приветственный возглас директора, – на пять минут!
– Автобус… – начинала оправдываться она.
– Надо раньше выходить! За зарплатой вот никто не опаздывает!..
«Нет ни понимания в этом мире, ни сочувствия, – обречённо думала Лика. – Люди мелочны, завистливы и грубы…»
– С этими опозданиями просто рок какой-то, – делилась она с продавцом из соседней секции. – Когда директора нет, я же никогда не опаздываю.
Но того мало волновали «роковые» отношения «художницы» с директором, и вся его реакция заключалась в не очень участливом «угу».
День проходил в напряжении и недовольстве директором, продавцами из соседних секций, покупателями с их автомобилями. Единственным, что поддерживало Лику и не давало совсем пасть духом, был тот заветный гвоздик, на который она вешала теперь только одну, особенно полюбившуюся картину.
…Едва дождавшись вечера, она выходила на прогулку по своему идеальному городу, утопавшему в изумрудной зелени парков и садов. По мощёным мостовым тихо шуршали старинные кабриолеты, по улицам чинно прогуливались добрые люди, не знавшие бранных слов, не имевшие дурных наклонностей. Ликовск – так назывался этот город, потому что жизнь в нём была сплошным ликованием, праздником справедливости, изящества и гармонии.
И Лика знала в лицо каждого ликовчанина, потому что новый житель мог появиться там только с её соизволения. Понравившегося человека, увиденного где-нибудь даже мимолётно, она могла без труда переселить в свой чудесный град, а там он становился идеальным, как и все его жители.
Горожане любили Лику ровно, без страсти – как основателя, благодетеля и доброго управителя. Но был один художник, который любил её не как все. Тим – так его звали – был натурой тонкой и возвышенной. У Лики с ним тянулся долгий, без ясных перспектив роман, как это было в художественном училище с сокурсником Тимофеем. Лика в то время не выказывала ему своей симпатии, хотя он ей и нравился, поскольку Тимофей вёл весьма беспорядочный образ жизни (и даже, поговаривали, баловался наркотиками). И вот спустя много лет в Ликовске появился талантливый художник Тим, такой же весёлый и общительный и совсем не тайно влюблённый в Лику.
Она теперь почти постоянно жила в своём городе, вела долгие разговоры с Тимом, иногда даже позволяла поцеловать себя.
Несмотря на то что ей приходилось встречаться с пьющими соседями, мириться с недовольством директора, терпеть упрямство автомобилистов, Лика старалась быть терпеливой и сдержанной. Ведь вечером она снова окажется в своём городе, среди любимых садов, улиц, особняков и усадеб, среди любящих её людей, встретит восторженный взгляд Тима, и её душевный мир восстановится.
А в городе такой простор для творчества! На въезде можно возвести Триумфальную арку (в честь её, Ликиного, триумфа), в центре проложить новый проспект или обустроить самшитовый бульвар… Пригласить гостей с другого континента посмотреть на её, Ликино, творчество… Показать им невиданный рай!
Однако быть терпеливой получалось далеко не всегда. Наоборот, чем сильнее ждала она момента ухода в Ликовск, тем больше раздражали её окружающие, тем меньше оставалось у неё сил переносить тяготы дня. «Когда же это кончится! – с тоской думала она о своих непрерывных делах или трудных отношениях. – Когда наконец я стану свободной?!»
Лика уходила в свой город, когда ей было плохо и когда было хорошо. Она помнила каждый дом, каждый переулок, каждое деревце и даже куст. Ведь это было её творение!
Но однажды произошло непредвиденное.
Её воздыхатель Тим в один момент превратился в серое, словно тень, безжизненное существо. Другие горожане казались ещё более жизнерадостными, чем обычно, ещё ярче светило солнце, отражаясь в струях фонтанов, а Тим не участвовал в общей жизни. И сколько Лика ни заговаривала с ним, сколько ни поправляла на гвоздике любимую картину, оставался тенью прежнего Тима.
– Вот возьму молоток!.. – разозлившись на гвоздик, воскликнула Лика. – Будешь знать!
Но потом задумалась: «Почему же у меня ничего не получается? Может быть, не волшебный гвоздик причиной, а я что-то делаю не так?» И хотя всё остальное в Ликовске оставалось прежним, Лике начало казаться, что весь город уже не тот, каким она хотела его видеть.
И тут она узнала, что её бывший сокурсник Тимофей умер – организм не выдержал всё возраставших доз порошка, который переносил его в мир ярких образов и гениальных картин, так и не написанных им. Лика живо вспомнила того Тимофея, каким его знала (ей казалось, что по-настоящему его знала только она), и острая жалость, переходящая в боль, охватила её душу. Она даже окаменела на мгновение – и в этот момент поняла, насколько он был ей дорог и близок. Её тоже не радует действительность! Она тоже пытается сбежать от неё… Могла ли она помочь Тимофею? Хотя бы утешить его?
А Тим? Что будет с ним? Он же… сам по себе… Лике очень хотелось верить в силу волшебного гвоздика. Теперь перед уходом из дома она снимала акварель со стены. Город не должен существовать без неё, вдруг в её отсутствие среди его обитателей случатся ещё какие-нибудь беды или неприятности…
Лика перестала пропадать в своём Ликовске целыми днями даже по выходным. Что-то останавливало её, возвращало к обычным, живущим рядом людям. Оказалось, что не только она, но и ей нужны были покупатели, которым она могла продемонстрировать свой тонкий вкус. Нужен нескладный и часто нетрезвый сосед Варахасий, представлявший собою ворох какой-то особой неустроенности (может быть, ему правильнее было бы называться Ворохасием), чтобы можно было почувствовать своё превосходство. Нужны пусть даже не очень близкие друзья и подруги, чтобы иметь возможность поучить их уму-разуму. И конечно, нужны родители, которые не только любили, но и жалели её.
