Ивана Брлич-Мажуранич - Пастушка Анка
Жуча,
Великий князь собачий,
Кавалер заячьей медали со скрещенными косточками».
ГЛАВА ПЕРВАЯЗагадочная повозка, ещё более загадочный мешок, и уж совсем загадочная возня в мешке. А мешок ли это? Мешок-господин? Мешок-свинья?? Мешок-разбойник??? Путешествие в тартарары.
Цок-цок, цок-цок-цок!.. — стучали по дороге четыре неподкованных копыта, насаженные на четыре тонкие ноги. Ноги несли на себе одного осла, а осёл тащил маленькую повозку, в которой ехал один сердитый дед и один завязанный мешок. Дед то и дело оборачивался к мешку и всё корил его за что-то. А мешок в ответ только молчал — может, оттого, что был завязан, а может, ему просто нечего было сказать.
Почему же это дед пустился в разговор с самым обыкновенным мешком? Не спятил ли он? Не пьян ли он? А ну-ка, прислушаемся.
— Эхе-хе, господин хороший, закатилось твоё солнышко! — ворчал дед, обращаясь к мешку.
А мешок-господин только заёрзал и будто плечами пожал: мол, что ж поделаешь, закатилось так закатилось.
Ага, мешок шевелится! Значит, в нём кто-то есть. И этот таинственный Кто-то, наверно, сейчас думает: «Сам знаю, что закатилось. Известное дело: какое солнце — в мешке?»
Повозка миновала старые вербы и катилась теперь по берегу речки.
— Да, быть тебе сейчас в воде, свинья ты этакая! — снова забормотал дед, оборачиваясь к мешку.
Мешок-свинья вздрогнул, будто от испуга, однако опять промолчал.
Дед поминутно слезал с повозки, таращил свои зелёные глаза на синие речные омуты, но, видно, ни один ему пока не понравился.
— Вон тот омут, пожалуй, мелковат, а здесь уж больно глубоко. Там небось рыбы, полным-полно — опять не годится, да дальше вроде верба некстати или ещё что-то… Эта к можно всю реку пройти, а дела не сделать…
Озабоченный дед снова лезет в повозку и едет дальше. А найдя новый омут, он опять обращается к мешку и жалостливо качает головой:
— Сам видишь — не то. Иначе был бы ты уже в воде. Ладно, поехали дальше. Разбойник ты — вот ты кто!
А мешок-разбойник всё помалкивает, а дед ему всё втолковывает:
— Эх, Тоша, Тоша, чёрная твоя шкура и душа твоя чёрная! Сколько мышей на мельнице, а ты сало сожрал!
В ответ на это мешок-Тоша покаянно замяукал.
Ну, теперь всё понятно. Завязанный мешок — это вовсе не господин, не свинья, не разбойник. И господин, и свинья, и разбойник — это всего-навсего кот, который сидит в завязанном мешке. И зовут этого кота Тоша. Так-то!
А мельник Триша едет всё дальше и дальше и никак не подыщет для проказника Тоши подходящего омута. Вот этот, к примеру, куда уж лучше! Но мельник, видно, думает, что для его кота и самый распрекрасный омут нехорош. Видно, любит он своего Тошу, и чем глубже перед ним омут, тем глубже становится его печаль.
ГЛАВА ВТОРАЯиз которой ничего не видно, потому что дело происходит в мешке, но зато кое-что слышно. (Из дневника Тоши.)
Горе мне, чёрному, горе мне, несчастному! Схватил меня дед Триша, запрятал в мешок и везёт невесть куда. Уж конечно, такое путешествие добром не кончится. Влип! Погорел! Пропал! Ни за что ни про что шкуру сдерут. Да попади я сейчас в конуру моего злейшего врага блохолова Жучи, и то, наверно, веселей было бы.
Спрашивается, за что я угодил в этот мешок?
Право, я и сам не пойму. Вольготно мне жилось у хозяина моего, мельника Триши. Ловил я мышей, шатался в зарослях у реки, а то, бывало, заберусь на старую вербу и любуюсь рыбкой, что в омуте плещется. Мяу! Рыбу я люблю ужасно, но воды боюсь — ужас! А на сушу рыбу никак не выманишь. Чем только я её не соблазнял: и сало сулил, и колбасу, и такого наобещал, чего и у самого нет. А то ещё говорю: иди, мол, сюда, мне надо кое-что тебе на ушко шепнуть. Не клюнула. Даже отвечать не стала. Не верит. Пялит на меня свои круглые глаза и хвостом вертит. Эх, до чего ж она хороша!
«Как же ты всё-таки в мешок попал?» — снова спрашиваете вы.
Как да почему! Откуда я знаю? К примеру, пропадёт на мельнице что-нибудь съестное — дед сразу на меня думает. Мяу-мя-а-а-у! Дедушка, дорогой, ведь несправедливо это! Вор я, что ли? Это я-то! Да у меня и мысли такой не бывало — украсть. Иной раз только подойду к салу, усами его ощупаю — и хоп!. Нет его, будто и не было. И куда оно девалось, сам чёрт не разберёт! А дед Триша тут как тут:
«Иди-ка сюда, разбойник усатый. Где сало?»
«Мыши, — говорю, — стащили».
«Что ж ты его не отнял?»
«А я отнял. Вот оно, я его в живот упрятал», — отвечаю я, а дед меня же — берёзовой хворостиной: раз, раз!
И ведь ни за что ни про что. Откуда ж я могу знать, как это сало у меня в брюхе очутилось?
Или, например, поймал как-то дед Триша рыбку. Я только понюхать хотел, подошёл только. И вдруг — вот так чудо! — я бегу через двор, а рыба — у меня в зубах. Потом не успел я и глазом моргнуть, а рыбы уже нету. То ли съел я её, то ли ещё что, и сам не знаю, честное слово…
И с сыром — то же. Исчезает, лишь только тень моя на него упадёт. Чем же я виноват? Почему он не бежит от меня, как мышь, а сам ко мне в рот лезет? Вот я, например, не кидаюсь же в пасть злодея и блохолова Жучи. И пожалуйста: по сей день шкуру сберёг в целости и сохранности.
Однако куда всё-таки везёт меня мой дед?.
ГЛАВА ТРЕТЬЯМельница, на которую и солнце не глядит. От куриной печёнки до слоновьей печени. Запахи незнакомой корчмы
— Да, деваться некуда. Убить его, озорника, и дело с концом! Ворюга паршивый! Ведь до того обленился, что мыши из его усов косички заплетают, а он — хоть бы что!
Но как ни ругался дед, а всё жаль ему было усатого мурлыку, единственного своего дружка на одинокой и пустой мельнице.
Тришина водяная мельница стояла далеко от села, как раз у входа в ущелье, такое тесное и мрачное, что сюда солнце даже в полдень не заглядывало. Так что и деду и коту приходилось определять время по самым точным в мире часам — как живот подскажет, что обедать пора, так Триша и говорит:
— Тоша, давай обедать. Солнце, наверно, уже за гору перевалило.
Крестьяне, если у них спрашивали, как пройти на мельницу, отвечали обычно так:
— А, мельница дяди Триши?! Это там, где черти ночуют, где ещё не рассвело, а уже смеркается, там, где дорога заблудилась и в ущелье за мельницей без следа пропала. Идите по следу собачьего князя Жучи — как раз туда и попадёте.
И правда, крестьяне ходят на мельницу редко. Зато собачий князь наведывается туда каждодневно, чтобы устроить засаду на кота Тошу. Пёс точит на него зубы из-за какой-то печёнки — то ли куриной, то ли телячьей.
За давностью никто уже не помнит, какая она была, но обида не забывается! Сначала Жуча утверждал, что печёнка была куриная, на другой год он заявил, будто она — свиная, на третий — печёнка стала уже телячьей, на четвёртый — превратилась в воловью.
А если ссора не прекратится, то в один прекрасный день мы, наверно, увидим, как за Тошей несётся Жуча и вопит:
«Отдай, ворюга, слоновью печень!»
Да, одиноко жилось дедушке Трише, и неудивительно, что очень он любил кота, единственного своего друга-приятеля. Легко ли это — взять да и бросить его в реку!
— Ржа ржавая! — снова заскрипел дед, обращаясь к мешку. — Из-за твоего кошачьего бесстыдства остаюсь я на всём белом свете один-одинёшенек. Но не миновать тебе омута, за тем и еду!
— Почему ж ты не утопил меня возле мельницы? — грустно осведомился из мешка кот. — Бултых — и нет Тоши!
— А потому, что очень буду я тосковать, глядя каждый день на твою могилу.
— А зачем гоняешь из-за меня осла? Закинул бы мешок за спину и шагал бы.
— Эх, Тоша! Да ведь за тобой столько водится всякого воровства, разбоев и жульничества, что даже возом не вывезешь. Я и так мелкие твои грехи дома оставил, чтобы осла не перегружать.
Неизвестно, сколько бы ещё времени вёл дед свою беседу, но вдруг из мешка раздался кошачий вопль:
— Стой! Запах чую! Волшебный запах жареной рыбы!
— А на меня вроде винным духом пахнуло, — откликнулся дед. Наверно, корчма близко.
— А до меня будто аромат горного сена долетел, — вставил слово осёл. — Значит, при корчме и конюшня имеется!
— Ну, герои, вперёд! — лихо скомандовал дед Триша.
— Передние и задние ноги, бегом марш! — проревел осёл.
— Мешок, не мешкай! — фыркнул кот.
И повозка с дедом и мешком, подняв облако пыли, скрылась за поворотом.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯСтранная корчма. Три осла без одного. Охота за луной. «Мешок, брось меня в воду!» Только кот разберёт, кто корчмарь, а кто дед Триша. Мешок пропал!
Повозка лихо подкатила к старой корчме, над входом которой были намалёваны два осла, а под ними большими буквами было выведено:
КОРЧМА «У ТРЁХ ОСЛОВ».
Завидев вывеску, дед вытаращил глаза:
