Рyне Белсвик - Простодурсен Лето и кое-что еще
– Ну и хорошо, – кивнул Простодурсен.
– Особенно первое правило мне тяжело давалось, – признался Сдобсен.
– Так мы домой возвращаемся? – спросила Октава.
– Давайте тут заночуем, – предложил Ковригсен.
– Тут? – аж задохнулась Октава. – Прямо рядом с моим домом?
– Скоро вечер, – сказал Простодурсен. – А тут как раз место и для палатки, и для всего.
– Согласен, – кивнул Сдобсен. – Место красивое и вид отличный.
Не надо далеко идти, чтобы уйти из дома. Всего-то полчаса пути – и место незнакомо…
Палатка и всё для неё необходимое лежали у Ковригсена в одном из чемоданов. Сдобсен бы никогда не поверил, что в него можно уместить огромный тент, немаленькое днище, шестнадцать трубочек для каркаса, много палочек, шпагат, большой моток верёвки, четыре заострённых колышка, молоток, ремонтный набор, фонарик, спички, блокнот, карандаш, нож и палочку-шепталочку. Всё это было уложено так аккуратно и ловко, что влезло без проблем. У Сдобсена столько снаряжения во всём доме не наберётся.
Ковригсен вбил в землю два шеста. Простодурсен положил сверху длинную поперечину, и Ковригсен притянул её верёвкой. Поверх накинул тент; тот обвис было, но Ковригсен натянул его, воткнув в каждом углу по колышку. Потом положил на землю днище.
– Ну что, – спросил он Простодурсена, – сразу и шепталочку вбить?
– Давай, – ответил тот.
Утёнок тоже спросил:
– Что такое шепталочка?
– Такая палочка. Если она вбита в землю, надо всем переходить на шёпот.
– Зачем?
– Чтобы тихо было.
– А зачем должно быть тихо?
– Затем что приятно.
Тени стали длинными, тонкий тюль летних сумерек смягчил все очертания. Птицы в лесу угомонились. Речка струилась вдоль своих берегов. Солнце село в заграницу, как и предсказывал Сдобсен. С их склона было видно, как на прощанье оно позолотило вершины гор, потом сдёрнуло позолоту и исчезло. Включились бледные летние звёзды. Выкатился полумесяц с острыми концами.
Ковригсен зажёг фонарик и вбил в землю шепталочку.
– Как тут здорово, – прошептал Утёнок.
С непривычки шептать не очень-то получалось, но Утёнок попробовал снова – и в конце концов расшептался.
– Да, – шёпотом ответил Простодурсен. – А где-то там наш дом – стоит себе отдыхает.
– У нас хорошенький домик, – прошептал Утёнок.
– Очень хорошенький.
Октава отнесла в палатку своё одеяло. Она всё делала молча. А потом залезла в палатку и легла. Домой она не ушла. И Сдобсен тоже не ушёл. Он стоял рядом с Утёнком и Простодурсеном как самый обычный Сдобсен. Носки его всё ещё сушились на ветке.
Ковригсен разбирался со своим багажом. Видно, проверял, хорошо ли уложены крендели. Три не съеденных Октавой кусочка он завернул в бумагу и прибрал до поры.
В фонарике светился маленький жёлтый огонёк. Он трепыхался нежно, как бабочка.
– Пудинг-шмудинг – это что может быть? – шёпотом спросил Сдобсен.
– Не знаю, – ответил Простодурсен.
– И я не знаю, – прошептал Ковригсен.
– А далеко ещё до заграницы? – тоже шёпотом спросил Утёнок.
– Спать всем пора, – ответил Сдобсен.
– Я кое-что придумал, – прошептал Простодурсен. И все посмотрели на него.
Простодурсен обычно придумывал только одно – булькать камни в реку. Казалось, он боится всего нового. Ему нравилось, чтобы дни шли заведённым порядком и были похожи друг на дружку. И чтобы крыша не текла. И всё оставалось прежним. Что он мог придумать?
– Я… – начал он шёпотом. – Вообще-то ничего особенного. Просто я…
– Ты что-то придумал и мне не сказал?! – закричал Утёнок.
– Тихо, – осадил его Простодурсен. – Сущая безделица, говорить не о чем. Просто я стоял у реки, булькал камешки, радовался, что скоро в отпуск, и вот взял и придумал. Мне потому что хотелось взять с собой кусочек…
– Ты взял вкусненького на ночь? – прошептал Сдобсен.
– Я придумал побульку.
– Стишок?
– Да, стишок про бульки.
– Прочтёшь? – шёпотом спросил Ковригсен.
– У меня пока только две маленькие побульки есть.
Простодурсен вытащил из кармана бумажку. На каждой стороне были записаны строчки. Простодурсен прочитал:
И на обороте:
Торчала из земли палочка-шепталочка. Стояли рядом Ковригсен, Сдобсен, Простодурсен и Утёнок. Спала в палатке Октава. Качались деревья в лесу. Два первых в мире стихотворения о бульках только что нашептались в ночи на склоне горы.
– Но бывают камни опасные, – шепнул Утёнок.
– Угу, – шёпотом ответил Простодурсен.
– Да уж, – кивнул Ковригсен.
– У всех талант, все умеют что-то прекрасное делать, один я ничего не могу. Пудинг-шмудинг. Студень-вонюдень.
– Ты умеешь показывать дорогу в заграницу! – воскликнул Утёнок.
– Тсс! – шикнул на него Простодурсен.
– Ой, – Утёнок испуганно перешёл на шёпот. – Сдобсен, ты один знаешь дорогу в заграницу, а больше никто. Пойдём спать?
Поспать было самое время. Они устали после долгого и трудного дня.
Все заползли в палатку. Ковригсен погасил фонарь.
– Здесь есть дырки, – прошептал Утёнок на ухо Простодурсену.
– Да? Где? – Простодурсен стал ощупывать дно палатки.
– В земле. Выше по склону.
– Большие?
– Маленькие. Но похожи на глубокие.
– Завтра поглядим. Спокойной ночи.
– Я не хотел никого ударить.
– В смысле?
– Камнем. Думаешь, я хотел кого-то ушибить?
– Нет.
– А почему ты так сердито ругался?
– От страха.
– Ты испугался за меня?
– Нет. Меня камень напугал.
– Но я не хотел…
– Я понимаю. Я знаю, что ты не хотел.
– Точно знаешь?
– Точно. А теперь спи. Спокойной ночи.
– А если бы…
– Не думай об этом.
– Оно само думается. И меня не слушается.
– А я вот думаю: где сейчас крушинница?
– Вдруг она на нашем домике ночует?
– И теперь присматривает за ним, пока мы в отпуске.
– Бабочка хорошая.
– Ты тоже.
– Я хороший?
– Да.
– Спасибо.
– Спокойной ночи, Утёнок.
– Приятных снов, Простодурсен. Отличные побульки ты сочинил.
– Правда?
– Да.
Вечером, когда всё тихо, мысли мозг буравят лихо…
«Что же делать?» – мучительно думал Сдобсен. Он лежал между Простодурсеном и Ковригсеном. Постель была жёсткая, кочки давили под рёбра. Все спали. Сдобсену нравилось, что другие спокойно спят в одной палатке с ним. Значит, не боятся, что он ночью придумает какую-нибудь скверную шутку. «Поганцем меня не считают, – думал он, – уже хорошо». Но ему не спалось. Завтра надо идти в заграницу. Придётся сознаться, что он не знает, где она, эта заграница. Что о нём подумают? Захотят ли они и впредь спать с ним в одной палатке? Станут ли выманивать его из-под кровати? Будут ли заботиться и утешать?
«Разве можно любить завиралу и обманщика? Мне кажется, нет, – решил Сдобсен. – Не хочу даже думать об этом. Буду лучше радоваться мысли о завтраке. И тому, что я тут вместе с моими дорогими друзьями». Но радоваться не получалось. Неуютные колючие мысли выстроились в очередь к его голове.
Речка плескалась, журчала и пела. Ночные птицы занимались своими птичьими делами.
«Ночь, миленькая, – взмолился Сдобсен про себя, – ну пожалуйста, помоги мне! Пусть всё кончится хорошо. Не дай нам упасть с горы и свалиться в пропасть!»
Как смеют мысли нагло приставать, когда ты вышел мирно погулять?
По лесу кто-то шёл. Быстро шагал, по-хозяйски проламывал себе путь, отодвигал с дороги все помехи и крепко впечатывал в землю каждый шаг. Тропинок в чаще не было, но он твёрдо знал, куда ему идти.
Это Пронырсен отправился в летний поход. С собой он взял мешок чёрствого хлеба и топор.
Он притомился от быстрой ходьбы, но раз уж отправился в поход, надо поторапливаться, чтобы время даром не пропадало.
Сколько он так шёл, неизвестно, но внезапно дорогу ему преградило огромное поваленное дерево. Оно разлеглось у него на пути, раскорячило во все стороны густые ветки и бессовестно нарушило Пронырсену план. Перелезть через дерево было под силу только акробату. Под ним проползти – землеройкой надо было уродиться. Идти в обход – ломать весь поход. Вместо прямой дороги начнутся непонятные загогулины.
Пока Пронырсен ломал голову над этим ребусом, в неё под шумок пробралась смутительная мысль. «А куда ты путь держишь, Пронырсен?» – нахально спросила она.
Пронырсен скинул с плеч рюкзак, схватил старую засохшую булку и – бац! – съездил сам себе по башке. Крошки обсыпали его с головы до ног.
– Положен мне отпуск или нет? – закричал он зарвавшейся мысли. – Почему я должен мучиться над вопросом, куда идти? Что значит – куда? Я иду в поход – и точка.
«Зачем тогда ты так бежишь? – продолжала подначивать его нехорошая мысль. – И почему обязательно напролом?»
Пронырсен топнул ногой, отломал ветку и замахнулся ею. Нахальная мысль тут же исчезла. Пронырсен довольно крякнул: вон как ловко он со всем справляется!
