Древневосточная литература - Тысяча и одна ночь. Том VII
И смутили диковины пирамид обладателей проницательности и прозорливости, и много есть для описания их стихов, но не достанется тебе из них ничего стоящего. К этому относятся слова того, кто сказал:
Коль цари хотят, чтобы помнили величье их,
Говорят тогда языком они строений.
Иль не видишь ты – пирамиды крепко стоят ещё,
Не меняются под ударами событий.
И слова другого:
Посмотри же на пирамиды ты и послушай же,
Что доносят нам о годах они минувших.
Говорить могли б, так сказали бы они верно нам,
Что сделал рок и с мёртвыми и с последними.
И слова другого:
О други, найдётся ли под небом строение,
Похожее крепостью на те пирамиды две.
Постройки боится той судьба, а ведь все, что есть,
Теперь на лице земли судьбы опасается.
Гуляют глаза мои, дивясь на постройку их,
Но думам не разгуляться с мыслью, зачем они.
И слова другого:
Где тот, что пирамиды был строителем,
Кто родом он, где бился он, повержен где?
Остаётся след от оставивших за собой следы,
А их самих настигает смерть, они падают.
Рассказ о воре, обокравшем вора (ночи 393–399)
Рассказывают также, что один человек был вором и покаялся Аллаху великому, и прекрасно было его раскаяние. И он открыл давку, где продавал материи, и провёл так некоторое время. И случилось, что в один из дней он запер свою лавку и пошёл домой. И явился кто-то из хитрых воров и оделся в одежду хозяина и вынул из рукава ключи (а это было ночью) и сказал сторожу рынка: «Зажги мне эту свечу». И сторож взял свечу и ушёл, чтобы зажечь её…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста девяносто девятая ночь
Когда же настала триста девяносто девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что сторож взял свечу и ушёл, чтобы зажечь его, а вор открыл лавку и зажёг другую свечу, бывшую у него, и когда сторож вернулся, он нашёл вора сидящим в лавке со счётной тетрадью в руках, вор смотрел в неё и считал что-то по пальцам. И он делал так до зари, а потом сказал сторожу: «Приведи мне верблюжатника с верблюдом, чтобы он свёз мне некоторые товары». И сторож привёл ему верблюжатника с верблюдом, и вор взял четыре кипы материй и подал их верблюжатнику, и тот взвалил их на верблюда, а вор запер лавку и, дав сторожу два дирхема, пошёл за верблюжатником. Сторож думал, что это был хозяин лавки.
А когда наступило утро и засиял день, пришёл хозяин лавки, и сторож принялся его благословлять за дирхемы, но хозяин лавки стал отрицать то, что сторож говорил, и удивился этому. А открыв лавку, он увидел поток воска и брошенную тетрадь. И, осмотревшись, он обнаружил, что пропали четыре кипы материи. «Что случилось?» – спросил он сторожа, и тот рассказал ему, что делал вор ночью и как он разговаривал с верблюжатником про кипы, и хозяин лавки сказал ему: «Приведи мне верблюжатника, который носил с тобой на заре материю». И сторож отвечал: «Слушаю и повинуюсь!» и привёл ему верблюжатника. И хозяин лавки спросил его: «Куда ты возил утром материю?» – «К такой-то пристани, – отвечал верблюжатник, – и я сложил их на лодку такогото. – «Пойдём со мной туда», – сказал хозяин лавки. И верблюжатник пошёл с ним на пристань и сказал: «Вот лодка, а вот её владелец». И хозяин лавки спросил лодочника: «Куда ты отвёз купца и материю?» – «В такое-то место, – ответил лодочник. – Купец привёл верблюжатника, и тот нагрузил материю на своего верблюда и ушёл, и я не знаю, куда он направился». – «Приведи мне верблюжатника, который увёз от тебя материю», – сказал ему хозяин лавки, и лодочник привёл его, и хозяин лавки спросил: «Куда ты с купцом отвёз материи с лодки?» – «В такое-то место», – ответил верблюжатник. «Пойдём со мной туда и покажи мне то место», – сказал хозяин лавки. И верблюжатник пошёл с ним в местность, далёкую от берега, и указал ему хан, в который он сложил материю, и кладовую того купца. И хозяин лавки подошёл к кладовой и открыл её и нашёл свои четыре кипы в таком же виде, неразвязанными, и подал их верблюжатнику. А вор положил свой плащ на материю, и хозяин материи его тоже отдал верблюжатнику, и тот взвалил все это на верблюда, а потом хозяин лавки запер кладовую и ушёл с верблюжатником.
И вдруг его встретил вор, и он последовал за ним, и, когда он сложил материю на лодку, вор сказал ему: «О брат мой, ты поручил себя Аллаху и взял свою материю, и из неё ничего не пропало; отдай же мне плащ».
И купец засмеялся и отдал ему плащ и не причинил ему огорчения, и каждый из них ушёл своей дорогой.
Рассказ о Масруре и ибн аль-Кариби (ночи 399–401)
Рассказывают, что повелитель правоверных Харун ар-Рашид однажды ночью испытывал сильное беспокойство. И сказал он своему везирю Джафару ибн Яхье Бармакиду: «Я сегодня ночью не сплю, и моя грудь стеснилась, и я не знаю, что делать». А его евнух, Масрур, стоял перед ним, и он засмеялся. И халиф спросил его: «Чему ты смеёшься? Смеёшься ли ты из презрения ко мне, или потому, что ты одержимый?» И Масрур отвечал: «О повелитель правоверных…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четырехсотая ночь
Когда же настала ночь, дополняющая до четырехсот, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Харун ар-Рашид спросил Масрура-меченосца: «Смеёшься ли ты из презрения ко мне, или потому, что ты одержимый?» И Масрур отвечал: «Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных! Клянусь своей близостью к господину посланных, я сделал это не по своей воле. Я вышел вчера из дворца пройтись и дошёл до берега реки Тигра и увидел, что собрался народ. Я остановился и увидел человека, который смешил людей, и зовут его ибн аль-Кариби. И теперь я вспомнил его слова, и меня одолел смех, и я прошу у тебя прощенья, о повелитель правоверных». – «Ко мне его сию же минуту!» – воскликнул халиф. И Масрур поспешно вышел и пришёл к ибн аль-Кариби и сказал ему: «Отвечай повелителю правоверных».
«Слушаю и повинуюсь!» – ответил ибн аль-Кариби. И Масрур сказал ему:
«Но с условием: когда ты придёшь к халифу и он пожалует тебе что-нибудь, то четверть из этого будет твоё, а остальное моё». – «Нет, тебе половина и мне половина», – сказал ибн аль-Кариби. Но Масрур отвечал: «Нет!»
И тогда ибн аль-Кариби сказал: «Тебе будет две трети, а мне треть!»
И Масрур согласился на это после больших колебаний, а затем ибн аль-Кариби вышел с ним, и, придя к повелителю правоверных, он приветствовал его, как приветствуют халифов, и встал перед ним. И повелитель правоверных сказал ему: «Если ты меня не рассмешишь, я ударю тебя этим мешком три раза». Тогда ибн аль-Кариби сказал про себя: «А что может быть от трех ударов этим мешком, если даже удары бича меня не терзают?» (А он думал, что мешок пустой.) И затем он повёл речи, которые могут рассмешить разгневанного, и стал рассказывать всякие смешные вещи, но повелитель правоверных не засмеялся и не улыбнулся. И тогда ибн аль-Кариби удивился и почувствовал тоску и испугался, а повелитель правоверных сказал ему: «Теперь ты заслужил удары». И он взял мешок и ударил ибн аль-Кариби один раз (а в мешке было четыре голыша, и каждый голыш весил два ритля), и удар пришёлся ему по шее, и он закричал великим криком и вспомнил об условии, которое было у него с Масруром, и сказал: «Прости, о повелитель правоверных! Выслушай от меня два слова». – «Говори, что пришло тебе на ум!» – молвил халиф. И ибн аль-Кариби сказал: «Масрур поставил мне условие, и я сговорился с ним о том, что из милости, которая достанется мне от повелителя правоверных, треть будет мне, а ему две трети, и он согласился на это только после больших стараний. И ты не наградил меня ничем, кроме ударов, и этот удар – моя доля, а два остальных удара – его доля. Я уже получил свою долю, а он – вон он стоит, о повелитель правоверных, – дай ему его долю».
И когда повелитель правоверных услышал его слова, он так рассмеялся, что упал навзничь, и, призвав Мансура, ударил его один раз, и Масрур закричал и сказал: «О повелитель право верных, довольно с меня одной трети, отдай ему две трети…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Четыреста первая ночь
Когда же настала четыреста первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Масрур сказал: «О повелитель правоверных, довольно с меня одной трети, отдай ему две трети…»
И халиф стал смеяться над ними и дал каждому по тысяче динаров, и они ушли, радуясь тому, что пожаловал им халиф.
Рассказ о благочестивом царевиче (ночи 401–402)
Рассказывают, что у повелителя правоверных Харуна ар-Рашида был сын, который достиг шестнадцати лет жизни, и жил он отвратившись от мира, шествуя по пути постников и богомольцев. И он выходил на кладбище и говорил: «Вы владели миром, но не спасло это вас, и пришли вы к могилам. О, если бы только я мог знать, что вы сказали и что было вам сказано!»[33] И он плакал плачем испуганного и устрашённого я произносил слова того, кто сказал:
