Милош Мацоурек - Плохо нарисованная курица
— Хватит! Все вопросы потом. А теперь нам надо быстро на съезд.
Вместе с пани в зеленой шляпе он упаковал Сильвестра в стружку, они купили на дорогу арахисовых орехов и поехали.
Съезд тем временем стал похож на школьную перемену: папы пускали бумажных голубей, мамы вязали, у дверей начеку стоял один папа и, как только увйдел толстого пана в очках и пани в зеленой шляпе, закричал:
— Идут!
Все быстро уселись за парты и сделали вид, будто ничего не произошло.
Двери распахнулись, вошли толстый пан в очках и пани в зеленой шляпе, а за ними вокзальные носильщики с чем-то упакованным в древесную стружку и уйма народу с телевидения с осветительными приборами и телекамерой. Толстый пан в очках произнес:
— Нам удалось привезти самого примерного мальчика на свете. Соблюдайте спокойствие, как только мы распакуем багаж, вы его сердечно поприветствуете, только приветствуйте прилично, ведь это будет передаваться на весь мир.
— А почему, простите, он упакован в древесную стружку? — спросил один папа, который перед тем вежливо поднял руку.
— Чтобы не повредить его, — объяснила пани в зеленой шляпе, — жалко будет, если поцарапается, ведь это все-таки самый послушный мальчик на свете.
— Ах, так, значит, — сказал папа и сел на место. А остальные папы и мамы стали смотреть, как вокзальные носильщики снимают оберточную бумагу и освобождают груз от стружки. Это тянулось довольно долго, но в конце концов на свет появился большой белый кухонный шкаф.
— Ну, вот это и есть наш милый Сильвестр, — произнес толстый пан в очках, — папы и мамы, сердечно поприветствуйте его.
Но папам и мамам приветствовать не хотелось, они с удивлением смотрели друг на друга, пока одна мама не подняла руку, прося слова, и не задала вопрос:
— Сильвестр там внутри, что ли?
— Нет, зачем же, — сказала пани в зеленой шляпе, — внутри кастрюльки, мешалки, солонка, перечница и горчичница, металлическая посуда и большая салатница.
— Ах, вон оно что! — сказала мама, после чего наступила глубокая тишина. Длилась она долго, пока пан в очках не стал хлопать и кричать:
— Да здравствует Сильвестр! Да здравствует Сильвестр!
Но никто к нему не присоединился, кроме одного большого папы, который стоял впереди и потому ни за кого не мог спрятаться.
— Это никакой не мальчик, это кухонный шкаф, — тихонько сказала одна мама другой. А другая мама ответила:
— Ну, разумеется, это кухонный шкаф! Я ведь знаю, что такое кухонный шкаф. У нас их три перебывало, и все, как один, были похожи друг на друга.
Но тут уже и папы закричали:
— Да ведь это кухонный шкаф, мы же не слепые!
И тогда толстый пан в очках перестал хлопать, ужасно рассердился и закричал:
— Мы видели, как он в двенадцатый раз в этот день мыл уши! Что из того, что он стал кухонным шкафом? Вы только взгляните: вместо всяких там глупых фантазий в голове у него аккуратно расставлены кастрюльки.
Он открыл шкаф, и все увидели, что в голове у Сильвестра безупречный порядок.
— Порядок-то у него есть, это правда, вот если бы он еще хотя бы бегал и прыгал, как другие дети, — сказала одна мама, — а то стоит и таращится.
— Гм, — сказал толстый пан в очках, наклонился к Сильвестру и попросил:
— Ты бы не мог разок перекувырнуться, чтобы они успокоились?
— Пожалуйста, о чем разговор, — ответил Сильвестр. Он сделал два небольших шага вперед и поклонился. — Если вы не верите, что я мальчик, я сделаю кувырок, несмотря на то, что кувыркаются только невоспитанные дети, обезьяны обыкновенные и человекообразные.
И он действительно кувырнулся. Но это была его ошибка, и притом большая, потому что он ободрал всю лакировку, разбил все чашки и тарелки, рассыпал поварешки, ножи, вилки, опрокинул солонку, перечницу и горчичницу, расколотил все горшки и даже салатницу, так что когда он встал, вид у него был ужасный — перед родителями стоял старый, ободранный, рассохшийся кухонный шкаф. Все папы и мамы закричали:
— Фу! Хоть это и самый послушный мальчик на свете, мы не хотим, чтобы наши дети были похожи на него, пусть лучше останутся такими, как есть.
Они стали искать номерки от пальто и заспешили к выходу.
Теперь представьте себе, что телевидение все это передавало на весь мир и повсюду у телевизоров сидели дети, показывали пальцем на поломанный кухонный шкаф, смеялись, а некоторые при этом звенели ножами и вилками, кое-кто тащил в рот все, что под руку попалось, иные колотили ногами по стульям, и никого никакими силами не удавалось уложить спать.
Как конь стал учителем арифметики
Жил-был один маленький жеребенок, звали его Белясек. Были у него два приятеля — Филипп и Якуб. Они вместе играли и резвились на лугу за городом, который назывался Зонтик-над-Княжной, прыгали через ручей, бегали наперегонки — кто первый прибежит к воротам конюшни.
Приятели Белясека на бегу пыхтели, как два паровоза, а он был свеж и с удовольствием пробежался бы еще разок.
Он взбрыкивал задними ногами и смеялся так громко, что другие лошади удивленно оборачивались на него.
— Над чем этот жеребенок все время ржет? — спрашивали они друг у друга. В конце концов решили — пожалуй, ни над чем. Смеется он просто так, потому что жизнь удивительно веселая штука, Якуб и Филипп самые лучшие ребята в мире, а весь мир — это зеленый луг, залитый солнцем.
Но никакая радость не длится вечно. И однажды взрослые лошади сказали Белясеку:
— Ну, приятель, пришел конец забавам. Готовься, на следующей неделе пойдешь в школу.
— Ну, да! — сказал Белясек. — Школа — это для людей, а не для лошадей!
Но он ошибался. Белясек не так уж много знал о жизни. Например, он понятия не имел, что существуют разные школы, что есть, например, школа цирковых лошадей.
И в самом деле, первого сентября Якуб и Филипп пошли в школу, где было множество мальчиков и девочек, а Белясек отправился в школу, где было множество лошадей и слонов, мартышек и павианов, фламинго и других птиц, и все они учились читать, писать и считать, а также разговаривать, чтобы понимать, о чем их спрашивают, и уметь отвечать на вопросы.
Сами посудите, все это было для них нелегко. Большинство слонов гнусавило, многие павианы скулили, безупречное произношение было только у попугаев, и учительница хвалила их всюду, где могла. У Белясека разговор не очень-то получался. Он говорил «да, пожаруста» вместо «да, пожалуйста». И поначалу у него из-за этого было немало неприятностей. Но зато он получал пятерки на уроках танцев, хотя там и учили вещам совершенно несовременным, например, бегать по кругу, становиться на колени и кланяться в разные стороны.
«И зачем нас только учат этцм глупостям?» — думал Белясек. И так думал не он один, другие думали так же. А на переменах каждый все равно танцевал как умел, и это им нравилось куда больше. То-то в классе было ржанья! Но приходил директор во фраке с длинным хлыстом, и тут уже никто не смел даже скребнуть копытом.
Директор поднимался к классной доске, брал в руки мел и говорил:
— Слушайте внимательно: один и один будет два. Один и один будет два… Один и один будет два…
Повторяли они неделями, месяцами, пока это не стало совершенно ясно абсолютно всем.
Вот так, незаметно для себя, Белясек научился считать.
Правда, сперва он радовался, что уже считает почти до десяти. Но благодаря стараниям и способностям очень скоро считал уже так, что привел в изумление самого советника цирковой школы, который по случаю успешного завершения первого полугодия послал ему в награду четверть кило сахару. Но Белясека не радовали ни похвалы, ни сахар. Белясек стал самым грустным конем в классе. Он больше уже не смеялся на всю округу, как прежде, — так, что остальные лошади поворачивали головы в его сторону, он молчал, в глазах его сквозила тоска. Он вспоминал луг за городом, Филиппа с Якубом и мечтал хотя бы недолго побыть с ними.
Но Белясек был уже не маленьким жеребенком, понимал, что это невозможно, и, чтобы не страдать понапрасну, думал только об одном: надо считать. И он стал считать все, что только поддавалось счету: паркет, парты, ступеньки на лестнице, считал двери в коридорах, ручки на дверях и ключи в замках. А когда окончил школу и вместе с цирком «Зеленое солнце» стал разъезжать по свету, считал на дорогах деревья, столбы километровые и телеграфные, считал дома, мосты и башни храмов, считал людей, мотороллеры и автомобили. Вскоре он сосчитал все, что только можно было сосчитать. Он просчитал весь мир. Он мир не только складывал, но отнимал, умножал, делил все без остатка и так и этак.
Так Белясек стал лучшим по арифметике среди цирковых лошадей, был отмечен особым похвальным листом из Оксфорда и дипломом Гарвардского университета. Газеты писали о нем, как о чуде, он выступал по телевидению, снимался в еженедельных выпусках кинохроники. И директор цирка очень ценил его. Ценил еще и за то, что Белясек помогал молодой кассирше, а когда она болела, то всю бухгалтерию вел сам.
