Мэри Нортон - Добывайки в поле
— Кротового, — сказал Спиллер.
В освещенной свечкой пещерке вдруг наступил праздник, словно их всех ждало радостное событие. Все трое улыбались Спиллеру. Под поднял свой бокал.
— За новую одежду Спиллера! — сказал он, и Спиллер, смутившись, тут же нырнул в листву. Но не успела еще живая завеса перестать колыхаться, как они снова увидели его лицо.
— Ее шьет одна дама, — смущенно сообщил он и снова исчез.
Глава шестнадцатая
«Счастье с бессчастьем, что ведро с ненастьем».
Из календаря Арриэтты. 30 октябряБыло еще совсем рано, когда на следующее утро Под позвал Арриэтту с порога пещеры:
— Вылезай-ка из ботинка, дочка! — крикнул он. — Я хочу что-то тебе показать.
Дрожа от холода, Арриэтта натянула на себя одежду и, накинув на плечи кусок красного одеяла, вылезла наружу и стала рядом с отцом. Солнце уже поднялось, и все, на что падал ее взгляд, поблескивало, словно посыпанное сахарной пудрой.
— Первый иней, — сказал через минуту Под.
Арриэтта сунула закоченевшие пальцы под мышки и туже натянула одеяло.
— Да, — сдержанно откликнулась она, и оба замолчали..
Но вот Под откашлялся и сказал:
— Нет нужды будить мать. При таком солнце через час все, наверное, растает. — Он снова замолчал, погрузившись в свои мысли. — Думал, тебе понравится, — хрипло сказал он наконец.
— Да, — повторила Арриэтта и вежливо добавила: — Очень красиво.
— Самое разумное, — сказал Под, — тихонько приготовить завтрак и не трогать мать. В этой овечьей шерсти ей должно быть тепло.
— Я еле жива, — ворчала Хомили за завтраком, держа обеими руками ореховую скорлупку с горячим, как огонь, чаем (теперь благодаря Спиллеру им не приходилось так экономить свечи). — Я продрогла до мозга костей… Знаешь, что? — продолжала она.
— Нет, — коротко сказал Под. — Что?
— Давай, пойдем на выгон, где останавливаются цыгане и поищем чего-нибудь. Там сейчас никого нет. Раз Спиллер ушел надолго, значит, цыгане снялись с места. Может, мы что-нибудь найдем, а в такую погоду хуже всего сидеть на месте. Как ты на это смотришь, Под? Оденемся потеплее.
Арриэтта сидела молча, переводя глаза с отца на мать. Она уже поняла, что если ты хочешь чего-нибудь, лучше не вмешиваться в разговор взрослых.
Под колебался — он не хотел вторгаться в чужие владения, ведь туда ходит за добычей Спиллер.
— Ну, ладно, — неуверенно согласился он наконец.
Поход оказался совсем не легким. Спиллер спрятал свою лодку, и им пришлось переправляться на другой берег на плоском куске коры, а когда они двинулись по лесу вдоль ручья, оказалось, что оба берега заросли густо куманикой — чудовищная чаща из живой колючей проволоки, которая цеплялась за платье и волосы. К тому времени, когда они перебирались через зеленую изгородь на травянистую обочину дороги, все трое были растрепаны и расцарапаны до крови.
Увидев место, где разбивали табор цыгане, Арриэтта совсем приуныла. Лес, через который они с таким трудом пробрались, заслонил последние тусклые лучи солнца. Покрытая тенью трава была истоптанная и пожухлая. Повсюду валялись старые кости; ветер перегонял с места на место перья и лоскуты; то и дело на изгороди хлопала грязная газета.
— Батюшки! — бормотала Хомили, поглядывая по сторонам, — Мне что-то разонравился этот кусок красного одеяла.
— Ну, — сказал наконец Под, — пошли. Раз уж мы здесь, надо все хорошенько осмотреть.
И первым спустился с насыпи.
Но им было противно до всего дотрагиваться. Хомили боялась, как бы они не набрались блох. Под нашел старую железную кастрюльку без дна. Под чувствовал, что она может для чего-нибудь пригодиться, только не знал, для чего. Он ходил вокруг нее, рассматривая со всех сторон, и даже раз или два стукнул головкой шляпной булавки. Раздался глухой звон. Однако в конце концов он оставил ее, решив, что здесь она ни к чему, а нести ее тяжело.
Арриэтта обнаружила небольшую кухонную плиту. Она лежала на насыпи под живой изгородью, и, судя по тому, как сильно она заржавела и как густо разрослась вокруг нее трава, лежала уже много лет.
— Знаешь, — сказала Арриэтта, молча осмотрев плиту со всех сторон, — в ней можно жить.
Хомили вытаращила глаза.
— Жить? В этом? — с отвращением закричала она.
Плита лежала на боку, частично уйдя в землю.
По сравнению с обычными кухонными плитами она была очень маленькая, с закрытой решеткой из железных прутьев и крошечной духовкой. Такие плиты встраивают в жилые фургоны. Возле нее лежала кучка рассыпающихся костей.
— А девочка права, — сказал Под, стуча по прутьям решетки. — Здесь можно разводить огонь, а жить, скажем, в духовке.
— Жить! — воскликнула Хомили. — Ты хочешь сказать: зажариться живьем.
— Да нет, — возразил Под, — зачем топить во всю мочь? Так, небольшой огонь, чтобы было тепло внутри. И мы были бы здесь, — он взглянул на медную задвижку на дверце духовки, — в полной безопасности. Чистое железо, — он постучал по плите шляпной булавкой. — Его не прогрызешь.
— Мыши могут пролезть между прутьями, — возразила Хомили.
— Возможно, — сказал Под, — но я думал не столько о мышах, сколько о… — он приостановился, на лице его отразились смущение и тревога, — …о горностаях, лисицах и прочих зверюгах.
— Ах, Под! — воскликнула Хомили, прижимая ладони к щекам и трагически глядя на него. — Ну зачем вспоминать о таких вещах? Зачем? — чуть не плача повторяла она. — Ты же знаешь, как это на меня, действует.
— Но такие вещи существуют на свете, — бесстрастно настаивал Под, — в этой жизни надо смотреть правде в глаза, если можно так выразиться. Надо видеть то, что есть, и смело встречать то, что вам не по вкусу.
— Но лисицы, Под! — запротестовала Хомили.
— Да, конечно, — согласился Под, — но ведь они есть, от этого не уйдешь. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Понимаю, можешь не сомневаться, — отвечала Хомили, глядя на плиту куда благосклоннее, — но если мы ее зажжем, цыгане увидят дым.
— И не только цыгане, — согласился Под, глянув искоса на дорогу, — но и любой прохожий. Нет, — вздохнул он, поворачиваясь, чтобы уйти, — ничего не выйдет. Жаль. Железо есть железо.
Единственной стоящей находкой была горячая — с пылу с жару — картофелина с обуглившейся кожурой, — Арриэтта заметила ее на том месте, где цыгане разводили костер. Угли были еще теплые, и когда их поворошили палочкой, по золе змейками побежали красные искры. Когда Под разломал картофелину, от нее пошел пар. Усевшись поближе — насколько они отважились — к опасному теплу, они наелись до отвала горячей картошки.
— Хорошо было бы прихватить домой немного золы, — заметила Хомили. — Скорее всего именно так Спиллер и готовит — добывает огонь у цыган. Как ты думаешь, Под?
Под подул на кусочек картофелины, который держал в руках.
— Нет, — сказал он, откусив от него и говоря с набитым ртом, Спиллер готовит каждый день, не важно — есть тут цыгане или нет. У него свой способ. Хотел бы я знать — какой.
Хомили наклонилась и пошевелила угли обгорелой палочкой.
— А что, если мы притащим сюда ботинок и будем все время поддерживать здесь огонь?
Под тревожно оглянулся по сторонам.
— Слишком на виду, — сказал он.
— Ну, а если мы поставим ботинок под изгородью, — продолжала Хомили, — рядом с плитой? Как ты на это смотришь? Или внутри плиты? — добавила она вдруг, сама не веря, что это возможно.
Под обернулся медленно и посмотрел на нее.
— Хомили… — начал он и замолчал, словно ему не хватало слов. Но вот он положил руку на плечо жены и с гордым видом взглянул на Арриэтту. — Твоя мать — удивительная женщина, — с чувством произнес он. — Никогда не забывай это, дочка. — И закричал: — Свистать всех наверх!
Они принялись, как безумные, таскать к костру прутья и сырые листья, чтобы не дать огню слишком быстро прогореть. Они бегали взад-вперед, поднимались к живой изгороди вдоль насыпи, забирались в рощицу… они спотыкались, падали, но вытаскивали, выдергивали, тащили, несли, волокли… и вот уже в свинцовое небо поднялась тонкая струйка дыма.
— Ой, — тяжело дыша, проговорила Хомили с огорчением, — дым будет виден на много миль вокруг.
— Неважно, — пропыхтел Под, — подумают, что это цыгане. Сгреби сюда побольше листьев, Арриэтта, нам нужно, чтобы костер горел до самого утра.
Внезапный порыв ветра кинул дым в глаза Хомили, по ее щекам покатились слезы.
— Ах! — воскликнула она огорченно. — Вот что нам предстоит делать всю зиму, день за днем, неделя за неделей, пока мы не обдерем себе все руки, а тогда какое уж топливо… Ничего не выйдет, Под. Ты и сам видишь.
И, сев закопченную крышку от жестянки, она расплакалась.
