Владимир Одоевский - Городок в табакерке (сборник)
– Тут, кажется, все, маменька.
– Хорошо, но я все думаю, что ты что-нибудь забыла, и потому я тебе советую определять не слишком большую сумму на свои платья, например, не больше тридцати рублей на оба платья, пятнадцать или двадцать на шляпку – это уже составит пятьдесят рублей.
– Но у меня восемьдесят пять рублей, маменька.
– Это правда; вспомни, однако, что у тебя остаются еще другие издержки и что мы условились оставлять хотя что-нибудь к будущему месяцу. Завтра мы поедем в лавки.
9 мая
Сегодня я проснулась очень рано: я почти не могла спать от мысли, что сегодня я сама пойду в магазины, сама буду выбирать себе платья, сама буду платить за них. Как это весело!..
Я возвратилась домой. Как странно жить в этом свете и как еще мало у меня опытности! Войдя в лавку, я стала рассматривать разные материи; прекрасное тибе, белое с разводами, бросилось мне в глаза.
– Можно мне купить это? – спросила я у маменьки.
– Реши сама, – отвечала она. – Почем аршин? – продолжала маменька, обращаясь к купцу.
– Десять рублей аршин, это очень дешево; это настоящая французская материя; ее ни у кого еще нет.
– Тебе надобно четыре аршина, – заметила маменька, – это составит сорок рублей, то есть больше того, что ты назначала на два платья.
– Да почему же, маменька, я обязана издержать на мое платье только тридцать рублей?
– Обязана потому, что надобно держать слово, которое мы даем себе. Скажи мне, что будет в том пользы, если мы, после долгого размышления, решимся на что-нибудь и потом ни с того ни с сего вдруг переменим свои мысли?
Я чувствовала справедливость маменькиных слов, однако ж прекрасное тибе очень прельщало меня.
– Разве мне нельзя, – сказала я, – вместо двух платьев сделать только одно?
– Это очень можно, – отвечала маменька, – но подумай хорошенько: ты сама находила, что тебе нужно два платья, и действительно тебе без новых двух платьев нельзя обойтись; ты сама так думала, пока тебя не прельстило это тибе. Вот почему я советовала тебе привыкнуть заранее назначать свои издержки и держаться своего слова.
Еще раз я почувствовала, что маменька говорила правду, но невольно вздохнула и подумала, как трудно самой управляться с деньгами. Кажется, купец заметил мое горе, что тотчас сказал мне:
– У нас есть очень похожий на это кембрик.
В самом деле, он показал мне кисею, которая издали очень походила на тибе; я спросила о цене; три рубля аршин. Эта цена также была больше той суммы, которая назначена была мною на платье.
– Нет, это дорого, – сказала я маменьке.
Маменька улыбнулась.
– Погоди, – сказала она, – может быть, другое платье будет дешевле, и мы сведем концы.
И точно: я нашла прехорошенькую холстинку по рублю пятидесяти копеек аршин. Таким образом эти оба платья вместе только тремя рублями превышали сумму, мною для них назначенную.
– Не забудь, – сказала маменька, – что мы должны навести эти три рубля на других издержках.
Мы просили купца отложить нашу покупку, сказав, что пришлем за нею, и пошли в другой магазин. Там, по совету маменьки, мы купили соломенную шляпку, подложенную розовым гроденаплем, с такою же лентою и бантом. За нее просили двадцать рублей, но когда маменька поторговалась, то ее отдали за семнадцать рублей. Потом мы пошли к башмачнице; я там заказала себе ботинки из дикенького сафьяна за четыре рубля. Оттуда мы пошли к перчаточнице и купили две пары перчаток.
– Я предвидела, – сказала маменька, – что мы что-нибудь забудем; ведь нам надо взять подкладочной кисеи к твоим платьям.
И мы возвратились в первый магазин. Вошедши в него, я увидела даму, которая, сидя возле прилавка, разбирала множество разных материй, которые купец ей показывал. «Вот шерстяная кисея, фуляры, – говорил купец, – вот тибе, шали, шелковая кисея, французские кашемиры». Дама на все смотрела с равнодушным презрением, однако все покупала. Это ей годилось для утреннего туалета, то для вечера, то таскать дома; и она все покупала.
Я смотрела на эту даму с удивлением и даже, боюсь сказать, с какою-то завистью. Как она должна быть богата, думала я. Между тем маменька взяла подкладочной кисеи и сказала мне: «Пойдем же, Маша». Маменькин голос заставил даму оборотиться; она тотчас встала и подошла к маменьке.
– Ах! Это ты, Катя! – вскричала она. – Тебя нигде не видно, ты совсем забыла меня, а помнишь, как мы вместе учились танцевать?
Маменька отвечала ей, что у нее домашние хлопоты отнимают все время, и к тому же, прибавила она, тебя никогда не застанешь дома.
– О, это просто эпиграмма[13] на меня! – отвечала дама. – Напротив, я сейчас еду домой. Поедем вместе со мною, я тебе покажу новую картину, которую купил мой муж. Он уверяет, что она чудесна; ты большая мастерица рисовать и скажешь мне о ней свое мнение. Как бы я рада была, если б мой муж ошибся! Может быть, это бы его отучило от страсти к картинам: он на них совершенно разоряется.
После некоторого сопротивления маменька согласилась; мы сели в карету богатой дамы и поехали к ней.
Я не могла удержаться и сказала:
– Ах! Как весело ездить в карете.
– Да, – заметила дама, – я не знаю, как можно обходиться без кареты.
– Однако же, – промолвила маменька, – есть люди, которые без нее обходятся.
– Вообрази себе, Катя, – отвечала дама, – что муж мой хотел обойтись без кареты и ездить всегда в кабриолетке, но я доказала ему, что без кареты обойтись невозможно.
– Но когда содержание кареты превосходит наше состояние, тогда что делать?
– Уж что бы там ни было, – отвечала дама, – но карета – вещь необходимая; надобно же иногда приносить жертву тому месту, которое мы занимаем в свете.
Маменька взглянула на меня – я поняла ее. Мы приехали.
Маменька прошла с дамой в ту комнату, где была картина, а я осталась в гостиной. Здесь, на ковре, играла маленькая дочь хозяйки; никто ею не занимался; на ней было бархатное платьице, но уже довольно старое; поясок заколот булавкою, потому что пряжка была изломана; пелеринка была смята и изорвана; башмаки стоптаны.
Когда мы вышли от этой дамы, я спросила у маменьки, заметила ли она странный туалет дитяти.
– Как не заметить, – отвечала она, – эта дама гораздо богаче меня, но дочь ее носит стоптанные башмаки, тогда как у тебя новые; это оттого, что моя приятельница целый век думает только о своих прихотях; никогда не соображает своего прихода с расходом; что она ни увидит, ей всего хочется; покупает все, что ей ни понравится, и мысль о том, что она может вконец разориться, оставить дочь без куска хлеба, ей никогда не приходит в голову. Она ничего не видит дальше настоящей минуты. Я того и жду, что она скоро совсем разорится и горькою бедностию заплатит за свою теперешнюю роскошь.
Это меня поразило.
– Ах, маменька, – сказала я, – клянусь вам, что я никогда не дам над собою воли прихотям.
– Обещай мне, по крайней мере, стараться об этом, – заметила маменька. – С первого раза трудно научиться побеждать себя.
Тут мы вошли в магазин, где я выбрала пояски, потому что маменька хотела за один раз купить все нужное, говоря, что не надобно понапрасну терять времени. Пока мы разбирали пояски, я увидела прекрасный шейный платочек, и мне очень его захотелось; он стоил только пять рублей.
– Маша, – сказала мне маменька, – ведь это – прихоть.
– Но, маменька, – возразила я, – мне очень нужен шелковый платочек, у меня ведь нет ни одного; у меня еще довольно осталось денег, почему же мне не купить этот платочек?
– А сколько у тебя осталось денег?
– Двадцать рублей… доход мой за целый месяц.
– Вспомни, что тебе надобно заплатить еще по крайней мере десять рублей за шитье платьев и также оставить что-нибудь в запасе, потому что до окончания месяца ты можешь иметь еще нужду в деньгах.
– Но, маменька, если я куплю этот платочек, у меня еще останется пять рублей.
– Тебе очень захотелось этого платочка, он стоит довольно дорого, а ты можешь без него обойтись. Знаешь ли ты, Маша, что на эти пять рублей можно купить десять аршин выбойки, а из десяти аршин выйдет два платья дочерям той бедной женщины, которая к нам ходит и которая так долго была больна и не могла работать.
Эти слова привели меня почти в слезы.
– Нет, маменька, – сказала я, – я не хочу платочка, купите на пять рублей выбойки для бедных малюток.
Маменька поцеловала меня.
– Я очень рада, – сказала она, – что ты хочешь употребить деньги на действительную нужду, а не на прихоть. Ты сегодня сделала большой шаг к важной науке – науке жить. Когда тебе будет двенадцать лет, тогда ты мне будешь помогать в хозяйстве всего дома.
– Ах, как это будет весело, милая маменька! Только я не буду знать, как за это приняться, – сказала я, подумав немного.
– Не будешь уметь приняться? Ты примешься за все хозяйство точно так же, как принялась за свое собственное. Теперь запиши в своей книжке все, что ты издержала, это всегда надобно делать тотчас. Чтобы не забыть всего того, что мы говорили в продолжение всей этой недели, напиши на первом листе слова апостола Павла: «Тот богат, кто довольствуется тем, что имеет». Запиши также, – прибавила маменька, – слова Франклина, великого человека, которого историю я когда-нибудь тебе расскажу: «Если ты покупаешь то, что тебе не нужно, то скоро ты будешь продавать то, что тебе необходимо».
