Уильям Николсон - Песнь Огня
– Мне выбирать не из чего, – ответила Сирей. – Я выросла принцессой, на всем готовом. Я жила в раю, где у меня было все, что душа пожелает. Рай стал моей тюрьмой. К счастью, судьба меня вызволила. И я в тюрьму не вернусь!
– В тюрьму?! – воскликнула Рада Вармиш. – Эта долина не тюрьма! Мы сможем уйти, как только захотим.
Сирей промолчала. В глазах Кестрель читалось восхищение. Сирей поискала взглядом Бомена, но того уже не было. Обидно! Впрочем, она говорила не для того, чтобы покрасоваться перед ним. Кто-то должен был сказать правду! И все-таки жаль, что Бомен не слышал…
Бомен присел на камень у зеленого озерца. В теплой слизи нежились две свиньи. Они выставили пятачки из воды и внимательно смотрели на Бомена. Юноше было очень трудно завязать разговор. Свиньи оказались умнее коров, с которыми Бомену уже приходилось иметь дело, и именно это все осложняло. Свиньи привыкли, что люди их не понимают, и не верили, будто с Боменом будет по-другому.
– Пожалуйста, – начал Бомен, – помогите мне.
Это он сам себе, – проворчала большая свинья. – Не слушай.
Я не слушаю! – огрызнулась меньшая. – Сама не слушай.
Свиньи затихли, изо всех сил стараясь не слушать юношу.
Он уже не говорит. Значит, можно слушать.
Молчание.
– Я вас слышу, – сказал Бомен.
Свиньи переглянулись.
Он сказал, что нас слышит!
Мы же не разговаривали.
Зато теперь разговариваем.
А когда он сказал, что нас слышит, не разговаривали!
Может, он хотел сказать, что мы его слышим?
Я не слышу. Потому что не слушаю.
Я тоже.
Снова молчание.
А что, если он нас слушает?
Слушает, как мы молчим?
Как мы не слушаем.
– Я слышу ваши мысли, – сказал Бомен.
Он сказал, что слышит наши мысли!
У нас нет мыслей.
А это не мысль? Думаешь, он ее слышал?
Если он ее слышал, можно считать, что он ничего не слышал.
Если он ничего не слышал, он ничего не скажет.
Если он ничего не скажет, значит, он слышал наши мысли.
Свиньи уставились на Бомена.
– Вы сказали, что у вас нет мыслей, – произнес Бомен.
Он не слышал! Ничегошеньки! Вот если бы он нас слышал, он бы ничего не услышал.
Свиньи в замешательстве замолчали. Потом одна сказала другой:
Кажется, мы где-то напутали.
Бомен решил попробовать по-другому.
– Пожалуйста, дайте мне совет.
Он попросил дать ему совет.
У нас нет совета. Значит, не дадим.
– Почему Канобиус думает, что живет на острове?
Свиньи задумались: интересный вопрос… Они даже забыли, что собирались не слушать.
Остров – это такое место, откуда нельзя уйти. Капитан не может отсюда уйти. Значит, это остров.
Большая свинья довольно хрюкнула: хорошо сказано!
– Но ведь это не остров. Канобиус мог бы уйти, если бы захотел.
Значит, не хочет.
– Почему?
Потому что это остров.
– То есть, – Бомен недоумевал, – он хочет, чтобы это был остров?
Конечно.
– Почему?
Чтобы он не мог уйти.
Бомен замолчал. Меньшая свинья с упреком покосилась на большую.
Ты с ним разговариваешь.
Ну и что? Он глупый и ни слова не понимает.
Бомен решил спросить о чем-нибудь менее умозрительном.
– Рядом могилы, – сказал он. – Вы знаете, кто там?
Мертвые люди.
– Отчего они умерли?
Оттого что не хотели жить.
– Почему они не хотели жить?
Они были слишком счастливы.
– То есть умерли от счастья?
Беседу прервал шум шагов: прибежала Кестрель.
– Бо! Пошли скорей! Они уже голосуют, а папа так разозлился, что не хочет ничего говорить.
Проводив Бомена взглядом, свиньи облегченно вздохнули.
Как хорошо, что он ушел! Тяжело говорить с дураками. Давай больше не будем.
Когда Бомен и Кестрель пришли в лагерь, оказалось, что все уже проголосовали. Большинство было за то, чтобы остаться. Путники разделились на две компании: одна собралась вокруг «Стеллы Мари», на палубе которой хлопотал не подозревавший о великом расколе Канобиус, другая стояла у повозки. Людей в ней было всего ничего: Анно и Аира, Пинто и Мампо, Креот и Скуч, а также старый Редок Зем.
Анно поднял глаза на Бомена. Лицо отца осунулось от усталости и тревоги.
– Не знаю, что еще можно сделать.
– Могилы, – посоветовал Бомен. – Спроси Канобиуса о могилах.
– У него наверняка найдется безобидное объяснение, – махнул рукой Анно.
Дымок по-прежнему лежал клубочком на одеялах и спал как убитый.
– Ничего себе! Этот ленивец до сих пор дрыхнет?
Подошли Сирей и Ланки, нагруженные початками спелой кукурузы. Они отправились в лес еще до голосования.
– Вы с нами? – спросил Анно.
– Если вы не против, – ответила Сирей.
– Конечно нет! – выпалила Кестрель.
Сирей благодарно ей улыбнулась и, сложив ладони вместе, особым образом сплела пальцы. Кестрель сделала в ответ то же самое.
– Мы принесем еще, – сказала Сирей, и они с Ланки снова ушли.
– Что вы такое пальцами делали? – поинтересовался Бомен.
– Это наш тайный знак дружбы.
– Давайте-ка и мы возьмемся за работу, – сказал Анно. – Дел невпроворот.
Мужчины занялись полозьями для повозки, а женщины стали собирать вещи. Бомен решил поговорить с капитаном Канобиусом. Да, от беседы со свиньями толку мало, и все же что-то с могилами не так… Если раскрыть их тайну, долина, быть может, не покажется таким уж райским местом.
Толстяк засыпал в большие глиняные горшки всякую снедь – в основном рубленую сердцевину пальмы – и приправил тростниковым сиропом, листьями лайма, имбирем и сушеным бататом. Теперь он ходил от горшка к горшку, помешивая, пробуя с видом знатока, подсыпая там чуток имбиря, там щепотку молотого перца, и напевал себе под нос:
Кто счастливей меня-а-а-а?
Кто счастливей, чем я?
Счастливей меня не найдете, друзья-а-а-а,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля-ля!
Канобиус помахал Бомену деревянной ложкой и зачерпнул немного варева.
– Попробуй.
Бомен лизнул:
– М-м-м, вкусно.
– Еще бы! А ведь блюдо пока не протушилось. Вот когда горшки ночь постоят в кипятке, разные вкусы смешаются и породят новые. И новые вкусы вместе со старыми образуют неожиданные сочетания. Даже сейчас – чувствуешь, как имбирь смягчает ореховую остроту пальмовой сердцевины? Это как мелодия из многих голосов. Возьмешь правильные ноты – и раздастся новый аккорд!
Занимаясь любимым делом, толстяк казался таким счастливым, что Бомен усомнился: а есть ли у него страшные тайны? Однако надо выяснить все до конца.
– Я хотел кое о чем вас спросить, капитан. О могилах.
– А! Мои бедные товарищи!
– Вы знали людей, которые там похоронены?
– Там никто не похоронен, мой друг. Хотя, конечно, мои спутники мертвы. Мне больно вспоминать…
– Простите. Может, не будем об этом?
– Нет-нет, так даже лучше. Зачем кладбище? Это им памятник. Иногда я хожу туда и воображаю, что мои товарищи нашли там вечный покой. Говорю с ними. И мне становится не так одиноко.
Звучало довольно убедительно, хотя сама идея Бомена удивила.
– То есть могилы пусты?
– Наверно, можно назвать их символами. Я бы похоронил своих товарищей, если бы мог. Но они умерли на мерзлой земле, твердой как камень.
Озадаченный, Бомен заглянул в ум толстяка и увидел тихую боль утраты, которая вполне вязалась с грустным рассказом. А вот чуть глубже Бомен с изумлением обнаружил куда более сильное чувство: ужасное, невыносимое отчаяние.
Я обречен! – исходил криком капитан. – Я обречен!
Как же это? Если человек живет в настоящем раю, любит вкусно поесть и поет, что на свете нет никого счастливей, чем он сам, – откуда такое отчаяние?
– Тебе интересно, что стало с моими спутниками? – продолжал Канобиус, не подозревая об открытии Бомена. Капитан говорил спокойно, не забывая время от времени помешивать, пробовать и приправлять маринад.
– Да, – ответил Бомен.
– Мы отправились в плавание на корабле «Стелла Мари». У побережья Лумуса нас застиг шторм. Бедный корабль выбросило на скалы и разбило в щепки. Двадцать три человека спаслись и дали клятву больше никогда не ходить по Западному океану.
– Вы были капитаном?
Канобиус огляделся и прошептал:
– Коком. Не судите одинокого человека за крошечную слабость.
– Ну, теперь вы капитан, – сказал Бомен.
– Да… Бедные ребята! Корабля не стало. Мы пошли через холмы на восток, к теплым водам, чтобы предложить свои услуги тамошним судовладельцам. К несчастью, зима в тот год выдалась ранняя. Без теплой одежды мы очень страдали.
