Уильям Николсон - Песнь Огня
– Поющая башня! – воскликнул Бомен. – Работает?
– Пока нет, – отозвался Таннер, спрыгнул и пожал ему руку. – И вообще, она не настоящая, а копия.
– Как хорошо дома!
– А я думал, твой дом – роскошный дворец с прислугой и золотыми блюдами…
– Нет, – тихо произнес Бомен. – Мой дом навсегда останется здесь.
Ланки уже сообразила, что синий человек – это Озох, а маленький – Лазарим. Они когда-то встречались при императорском дворе. Озох, как оказалось, бросил предсказывать будущее и занялся виноделием. С корабля как раз спустили бочку его лучшего вина вместе с товарами для лавки Бранко Така.
Говоря о своем вине, Озох не скромничал.
– Обязательно попробуйте, мадам! Многие говорят, что от бокала моего золотого яну при жизни попадаешь в рай.
– Я скажу моему Скучу, он обрадуется.
Лазарим, бывший учитель танцев, стал наставником императорских детей. Ведь как бы мантхам ни было трудно поверить, Бомен и Сирей правили великой империей Гэнг. Империя простиралась от моря до моря, и в нее входили разрушенный Арамант, бывший Доминат, горы, леса и даже земля мантхов. В Обагэнге, столице империи, Бомена называли Боменой Гэнга, Властелином Миллиона Душ.
– Моей души ты не властелин, – всякий раз говорил Ролло Клин. – Так что можешь вычеркнуть одну из своего миллиона!
Сирей, или Сирхарди, Мать Народов, в кругу подруг – Пеплар и Красы, Виды и Сарель – смеялась над своими титулами.
– Все это глупости! Только, как говорит Бомен, кому-то все равно приходится править. Вот нам и пришлось. – Сирей понизила голос. – Бо просто прелесть! Как будто родился императором! Такой серьезный и мудрый, вы бы его не узнали. И все-таки больше всего ему нравится здесь.
Лазарим молча сидел на корточках и не сводил внимательных глаз с императорских детей. Фэлкон подошла к корзинке, которую бывший учитель танцев поставил на землю, и сунула руку внутрь.
– Мы уже приплыли, Дымок, – сказала она, гладя серого кота, свернувшегося внутри. – Ты совсем как я! Тоже не любишь плавать.
Дымок посмотрел на девочку затуманенным взглядом. Старого кота уже мало что раздражало. «Впрочем, она права, – подумал кот. – Жизнь и без того утомительное занятие, а плавание все только усугубляет».
Мило Топлиш вырвался из рук отца и быстро-быстро пополз к пекарне. Краса Мимилит кинулась за ним и принесла показать Сирей.
– Это мой младшенький. Еще не ходит, а все сбежать норовит!
– Привет, малыш! – улыбнулась Сирей. – Говорят, твоя сводная сестричка Плава обручена. Как время летит…
Мампо улучил момент, чтобы перекинуться словом с Боменом.
– Что ж, вот мы с Пинто и дождались…
– Я очень рад за вас обоих.
– Думаешь, Кесс бы одобрила?
– Уверен.
– Ты надолго к нам?
– На месяц. Больше никак. Дела ждут. Вы ведь приедете к нам в Обагэнг?
– Конечно.
Мужчины смотрели на веселых мантхов, которые толклись вокруг накрытых столов.
– Повезло нам, что мы живем в такое время! – сказал Бомен.
– Знаю, – ответил Мампо.
Бочку Озоха открыли, всем раздали бокалы. Сири и Фэлкон освоились и уже бегали вокруг поющей башни наперегонки с Гарманом Амосом, Алмазой Топлиш и близнецами Клин. Понаблюдав, как играет Фэлкон, учитель Пиллиш обратился к Сирей:
– Девочка – точная копия вас, госпожа.
– Если не считать шрамов, – сказала Сирей.
Она почувствовала, что Бомен на нее смотрит, и улыбнулась ему. Сирей часто ловила на себе взгляд мужа, полный тихой любви и благодарности. Большего ей и не нужно было.
Ланки отдала Сирей сына. Тот молчал, с любопытством глядя на новые лица. Мать положила мальчика в корзину к Дымку.
– А, ты опять… – пробормотал кот.
Маленький Аира протянул ручонку и ткнул Дымка в бок. Хотя лаской это было назвать нельзя, кот не возражал. Аира еще не умел говорить, но Дымок сильно подозревал, что младенец его понимает. Поэтому старый кот относился к Аире как к своему котенку, давал ему советы и рассказывал разные истории.
– В молодости я летал, – сказал Дымок. – Был летучим котом. Когда подрастешь, научу, если доживу. Тебе понравится. Хотя со временем все чувства теряют остроту…
Ребенок гукнул и снова ткнул кота пальцем.
– В этом главный недостаток жизни, – вздохнул Дымок. – Рано или поздно ко всему теряешь интерес.
Наконец из школы вышла сияющая Пинто в белом платье. Все замолчали, а потом захлопали. Пинто зарумянилась. Мико Мимилит, портной, стоял позади и смотрел на свое творение критическим и в то же время довольным взглядом. К глазам Сирей подступили слезы: Пинто так походила на старшую сестру! И платье белое, как для свадьбы в Доминате. В нем Кестрель танцевала тантараццу… Конечно, у Пинто были другие черты лица, и все же порывистые движения и ясные глаза очень напоминали Кестрель.
Вдруг раздумья Сирей прервал плач сына.
– Что ты наделал, Дымок?
– Я? Ничего. Когда я вообще что-то делал?
Сирей достала ребенка из корзины и поднесла к груди. Младенец с чмоканьем принялся сосать молоко, и мать немного успокоилась. Старшая дочка, Сири, подошла и в который раз дотронулась до ее лица.
– Жалко, у меня нет шрамов! Хорошо тебе… Ты не такая, как все.
– Ты тоже, доченька.
– Нет. У меня только одежка другая.
Сирей вздохнула и крепче прижала к груди малыша. Так легко дать ему то, что он хочет! Чем старше дети, тем сложнее им помочь…
До церемонии оставалось немного времени. Бомен успел со всеми поздороваться, оставил дочек под присмотром Лазарима и молча отошел. Он отправился туда же, где утром была Пинто, – на кладбище. Его не догоняли: все знали, что он хочет побыть один.
Спускаясь по тропе, Бомен любовался полями и реками, вспоминал знакомые места и радовался возвращению. «Настало время жить в мире, – сказал он себе, – и время забывать. Только забывать нужно не все и не навсегда».
У могилы матери Бомен сел на камень, как Пинто, и обратился к матери:
– Мама, ты знала, как мы будем счастливы? Ты поэтому смогла нас оставить?
Из деревни донесся странный звук. Бомен обернулся, заслонив глаза рукой от солнца. Таннер Амос все-таки добился своего! Поющая башня ловила ветер и издавала смешной звук, похожий на стон. Мантхи покатывались от хохота. Бомен улыбнулся: он вспомнил о старой Поющей башне Араманта, серебряном голосе и Кестрель.
Как давно это было… Ты знала, что все так получится?
Конечно, – отозвалась Кестрель. – Иначе зачем было все это затевать?
Врешь, – сказал Бомен. – Ты и не догадывалась!
Как только Бомен вернулся, дети с учителем Пиллишем спели свою песенку. Все смеялись и хлопали каждому «цыпленку». А потом Анно Хаз взял Пинто за руку и подвел ее к Мампо. Пинто и Мамно встали в солнечном свете у поющей башни, взялись за руки и, глядя друг другу в глаза, произнесли клятву.
– Сегодня начинается наш путь…
Дети затихли, чувствуя серьезность момента.
– Где будешь ты, там буду и я. Где останешься ты, там останусь и я.
Мампо смотрел в блестящие черные глаза Пинто и удивлялся, что кто-то так сильно его полюбил – самого плохого ученика в классе, дурачка, изгоя.
– Когда будешь ты спать, я буду спать рядом. Когда ты проснешься, я проснусь вместе с тобой…
«Мы так долго ждали! – радовалась Пинто. – Наконец-то!»
– Я проведу свои дни, слыша твой голос, а ночью я буду от тебя не дальше вытянутой руки. И никто не встанет между нами.
«Все, что мне нужно, – больше не быть одному», – думал Мампо.
«Все, что мне нужно, – любить тебя до самой смерти», – думала Пинто.
Маленький Аира громко и торжествующе фыркнул. Все засмеялись.
– Клянусь, – хором закончили молодые. Мампо обнял Пинто, и они поцеловались.
Бомен любовался женихом и невестой вместе с Кестрель, смотревшей его глазами. Близнецы вспоминали рассветные лучи на зимней поляне и обещание, которое сбылось.
Почему все кончается? Почему нельзя любить друг друга вечно?
Брат и сестра снова увидели чудесный свет, на мгновение затопивший весь мир. И вдруг память о давних временах вырвалась на волю и окутала сиянием Пинто и Мампо, толпу смеющихся друзей, праздничные столы, скрипучую башню, поля, луга, океан… Все превратилось в свет и на один ослепительный миг замерло в восхищении перед прекрасной песней, у которой нет конца.
