Рyне Белсвик - Простодурсен Лето и кое-что еще
«Оказывается, я врать горазд», – подумал он.
Обнаружив в себе талант сочинять от балды, Сдобсен не обрадовался и не загордился. Он испугался. А вдруг он врёт так убедительно и ловко, что уже обманул себя самого?
– Ну что ж, – сказала Октава, – зато страшно интересно. Будет потом что вспомнить зимой на марципановом празднике.
– И я только о нём и думаю, – кивнул Сдобсен. – Представляю, как мы уже пережили заграницу и сидим себе празднуем да вспоминаем.
Что брать в поход – непростой вопрос. Шарф не возьмёшь – замёрзнет нос. Бульки, изюмки, панамы, очки… С места не сдвинуть уже рюкзаки…
Сдобсен поплёлся домой. «Что ли снова под кровать залезть? – думал он. – С таким языком не знаешь, где завтра окажешься. Под кроватью – оно надёжнее будет. Только там темно и пыльно очень. И жёстко, и тесно, и холодно».
Все разошлись по домам собираться. Что же ему взять с собой? Вот лежит стакан с паутиной – его брать или оставить? Оставил.
Пошёл в угол, где среди трёх осок похрапывала храпушка.
– Останешься за домом приглядывать, – сказал ей Сдобсен, – чтобы он домом остался.
Храпушка всхрапнула и не ответила.
Сдобсен оглядел своё жилище. Здесь не было ничего, что стоило бы взять в великий летний поход.
Он залез под одеяло. Теперь, когда усталость пришлась бы кстати, её, разумеется, не было ни в одном глазу. В голове, лязгая, щёлкал фильм ужасов: блуждая в потёмках, путники срываются со скалы в пропасть и гибнут в бескрайнем болоте. Сдобсену аж дурно стало. Он вылез из кровати, снял с окна зелёную холстину и аккуратно расправил её. Она тоже пойдёт в поход.
Сделав это дело, Сдобсен снова забрался под одеяло. Он гордился собой. Вон как ловко он умеет складывать предмет непростой судьбы с непростым названием занавеска из бывшей скатерти из бывшей кусачей рубашки. Полюбуйтесь, вот она лежит на столе – такая аккуратная, такая славная.
Завтра он проснётся – а сложенная холстина ждёт его. И всем своим видом говорит, какой он молодец.
«Скорее бы утро», – с удовольствием подумал Сдобсен и заснул.
Простодурсен складывал вещи в старый рюкзак. На дно он положил камешки-бульки. На них – своё пальто и тёплый платок Утёнка. Поверх – пять изюмок, чтобы порадовать Утёнка, если будет надо. Всё это прижал одеялом с подушками.
– Тебе, наверно, плавки нужны? – спросил он Утёнка.
– Утки плавают без плавок, – ответил Утёнок. – А что в походе будет весёлого-превесёлого и ничуть не занудного?
– Всё. Всё, что мы увидим и узнаем, всё, что будем делать.
– И никто не станет прятаться под кровать?
– Никто.
– Мне нужно взять мою коробочку с секретиками.
– Ты ведь можешь сам её нести?
– Конечно, я её никому не доверю.
– Бессовестный всё-таки этот Сдобсен. Сначала «Нет, не хочу быть в вашей новой книжке!», а потом раз – и всё за всех решает.
– Чур нам будет весело, весело-превесело!
– Это уж точно. И надо бы зонтик взять. Но тогда придётся чемодан с собой тащить. А это тяжело.
Чудной и милый наш отряд, в поход, забыв тревоги! Стоять на месте смысла нет, вперёд несут нас ноги…
На другой день на рассвете они встретились у пекарни Ковригсена. Он набил полный чемодан летними кренделями, коврижками и порошком для пудинга. В другой чемодан уложил палатку. А простыни, наволочки, полотенце и плавки пошли в рюкзак. Золотую рыбку Ковригсен тоже, разумеется, взял с собой. Она резвилась в своей стеклянной банке как обычно. Время от времени рыбка высовывала из воды голову и говорила два слова, которые знала: «Тьфу-тьфу!»
– Ого, сколько у тебя вещей! – воскликнул Простодурсен.
– Золотую рыбку может нести Сдобсен, – сказал Ковригсен.
– А где он, кстати?
– Сейчас придёт, – ответила Октава.
У неё тоже были два чемодана и рюкзак. К одному из чемоданов она приклеила лист бумаги и написала на нём:
– Зачем ты это написала? – спросил Простодурсен.
– На случай, если кто-нибудь забудет.
– Сдобсен так и не пришёл?
Все посмотрели на его дом. Там было тихо. Не залез ли Сдобсен снова под кровать? Не заснул часом?
Утёнок вызвался сбегать и узнать.
Он домчался до реки, форсировал её и со всех ног бросился к встрёпанному, отсыревшему от росы домику. Коробочка с секретиками болталась у Утёнка на шее.
Сдобсен стоял у стола.
– Пойдём скорее! – закричал Утёнок. – Нам пора!
– Заметил, как красиво я уложил свой багаж? – спросил Сдобсен.
– Ты берёшь с собой только эту тряпку?
– Это не тряпка. А что это у тебя за красота на шее болтается?
– Моя коробочка. В ней я держу необычные вещи со смыслом.
– А мой багаж нельзя в неё положить? В нём очень много смыслов.
– Нет, конечно. Твоя тряпка слишком большая.
День опять был солнечный. Лишь одно маленькое облачко белело на горизонте.
– Куда идём? – спросил Сдобсен.
– А то ты не знаешь, – буркнул Простодурсен. – Сам придумал, между прочим.
– Похоже на обидные грубости. Лучше я опять под кровать залезу.
– А ещё лучше, если ты скажешь наконец, куда нам идти.
– Вон туда, – ответил Сдобсен, неопределённо махнув рукой куда-то в сторону леса.
– Туда? – изумился Простодурсен. – Ты говорил, заграница – где солнце восходит. А за лес оно садится.
– Садится оно тоже в загранице, – возвысил голос Сдобсен. – Заграница очень большая, чтоб ты знал.
– Не вопите, – строго сказала Октава, – спугнёте хорошее настроение. Предлагаю залезть на склон за моим домом. Солнце выкатывается из-за него.
– Склон слишком крутой, – возразил Простодурсен. – Лучше обойдём.
– Крюк получится, – сказала Октава.
– Эй! – снова крикнул Сдобсен. – Кто может положить к себе мой багаж?
– Лучше бы ты помог наш нести! – закричала теперь Октава. – У тебя руки пустые. Ты что, даже одеяла не взял?
Пришлось Сдобсену возвращаться за одеялом. Потом тащиться обратно.
В пекарню он вернулся мокрый от пота и в изнеможении рухнул на стул.
– Я два раза переплыл речку, – просипел он.
– А я три! – тут же ввернул Утёнок.
– Твой склон отвесный как скала, – хмуро заметил Простодурсен.
– Правило номер один! – завопила Октава. – Всегда хорошее настроение!
– Ну ладно, – буркнул Простодурсен и посмотрел на свой домик любимый. Ему нестерпимо захотелось вернуться туда прямо сейчас.
Ужас сколько всего им придётся тащить на себе. И как далеко тащиться. А они пока не сумели даже до берега добраться. Да ещё это неприятное чувство, будто они сейчас подведут черту под чем-то хорошим. Вот стоит его домик. Такой милый, такой тёплый, такой чудесный. Суждено ли увидеть его снова? А речку? А камешки? Э-эх…
«Что за ерунду мы придумали… – пригорюнился Простодурсен. – Куда как лучше было бы просто остаться дома».
Копить дрова – непростая задача: полено сожжёшь – уже недостача…
Пронырсен есть Пронырсен. «Вот и отлично, – думает он, – вот и хорошо, что я – это я. А то намешают непонятно кого, и во что это выльется? Или кто-нибудь напустит на себя Пронырсена. Ну нет, только этого не хватало!»
Пронырсен любит трудиться. Он любит прийти с утра пораньше в лес с топором в руках и сказать огромному дереву так:
– Привет, великан. Сегодня твоя очередь.
И срубить это огромное дерево.
Зачастую рубить приходится долго-долго. Иногда четыре дня уходят на одно дерево. Но для Пронырсена эти четыре дня – радость. И победа всегда остаётся за ним. В конце концов дерево падает. Пронырсен стёсывает с него ветви. Потом распиливает его на удобные чурки. Перетаскивает чурки к своему дому и здесь уже пилит на чурбачки своего любимого размера. Затем колет их топором. И получаются дрова.
Сырые свежие дрова Пронырсен относит в нору на просушку. Пока дрова сохнут, от них идёт добрый смолистый дух. Лучше дров вообще ничего пока не придумали, в них всё прекрасно. Они лежат красивыми поленницами и как будто говорят: полюбуйтесь, какой Пронырсен великолепный мастер дровяного дела!
«Много у меня дров, – частенько думает Пронырсен. – Очень много. Надо ещё нарубить».
Вот только жечь свои дрова он не любит. Сил нет смотреть, как твои труды вылетают в трубу. Пронырсен не готов истопить даже щепочку. В лютые зимние холода, когда нельзя выйти в лес, он клацает зубами от холода у себя в норе и разговаривает со своими дровами.
– Ну и холодрыга сегодня, – говорит Пронырсен дровам, – даже работать не пойдёшь. Зато можно вас экономить, сидя с вами дома. По всей стране пахнет печным дымом. Транжиры жгут дрова. А я не транжира, я печь топить не буду. Я буду свои дорогие дрова экономить.
Он любит беречь дрова. Но ещё больше любит их рубить. Во-первых, настоящая тяжёлая работа. Во-вторых, согреваешься. В-третьих, любо-дорого смотреть, как поленницы поднимаются выше и выше. «Не жечь дров – это просто не приносить вреда, – думает Пронырсен, – а заготавливать их – приносить пользу».
