Мария Конопницкая - О гномах и сиротке Марысе
За Марысей семенил Хвощ, и его красный колпачок кивал, как цветок мака среди зеленых лугов и полей.
Гном задирал нос, воображая, будто это он ведет девочку. А на самом деле
Вел ее колосьев шепот,
Из-под ног бежали тропы,
Звали жаворонка трели,
Васильки ей вслед смотрели,
Вел ее межою длинной
Звон чуть слышный, комариный,
Вел по травам утром рано
Лог, окутанный туманом,
Вел вечерний луг росистый,
Зорьки отсвет золотистый!
На другой день Марыся вступила в край прохладный и сумрачный, где царили зеленоватый полумрак и глубокая тишина, – в край лесов. Развесистые, узловатые дубы ее обступили, широко растопырив ветви, шелестя темно-зеленой листвой, и черные, неподвижные сосны с каплями янтарной смолы на стволах. Среди сосен белели березы, трепеща мелкими листочками; стояли задумчивые грабы, на которых посвистывали дрозды, а по сырым низинкам кустилась томимая жаждой калина. Шла Марыся по лесу, как по огромному храму, своды которого опирались на тысячи колонн, а пол устилал мшистый ковер, шла, а сверху, сквозь листву, солнце сыпало на нее пригоршни золотых бликов.
Глубокая тишина пугала ее, и она шептала:
– Веди меня, лес, веди к царице Татр!
И зашелестели в ответ развесистые дубы, черные сосны, березы и кусты калины; глухой шум прокатился по верхушкам, а понизу тихо зашептали веточки, одетые молодой листвой. И в этом шуме и шепоте отчетливо слышалось: «Иди вперед, сиротка Марыся!»
Расступилась лесная чаща перед Марысей, и солнечные блики упали на мшистую тропинку, прямо под босые ножки, будто кто золотые звезды рассыпал во мраке леса, указывая путь.
Пошла Марыся дальше и тихонько запела. Простая, немудреная песенка вылилась у нее прямо из души, а песенке вторил шелест берез и шум вековых дубов:
Ой, лес, лес ты темный, вершины высоко!…
Ой, слышно мой голос далеко-далёко!…
Ой, шепчут деревья, вершины кивают!
Ой, тишь запевает, ой, тишь запевает!…
Девочка пела, а издали ей отвечали то удары топора, то кукование кукушки, то цокот белки, то стук дятла. И если, забывшись, она сбивалась с правильного пути, терновый куст удерживал ее за юбку, сова ухала из дупла, зеленая ящерка перебегала дорогу, орешник склонял гибкие ветви над ее русой головкой и шептал: «Туда… туда… вперед!»
Впереди важно шагал Хвощ, и его красный колпачок в лесу казался шляпкой подосиновика. Он шел, задирая нос и воображая, будто это он ведет Марысю. А на самом деле
Вел ее в зеленых чащах
Хоровод берез шумящих,
Вел и стлался под ногами
Мох пушистыми коврами.
Вел ее огонь калинки,
Убегали в глушь тропинки,
Вел смолистый бор сосновый,
Дятла стук, кукушки зовы,
Шум дубов глухой, унылый —
Сто ворот ее впустило!
На третий день пришла Марыся в страну гор и рек, повитую туманами, синевшую далекими вершинами, серебрившуюся бурными водопадами. Дикий край, не похожий на то, что осталось позади!
Куда ни кинешь взгляд – отвесные скалы вздымаются к небу, громоздясь друг на друга, челом разрывая тучи. Стремительные потоки, бурля и пенясь, бегут по ущельям и с шумом низвергаются вниз, а в них отражаются то солнце и небо, то тучи, гонимые ветром, затмевающие лазурь и гасящие золотое сияние. Дикий и грозный край! Жутко пробираться там, меж скал, где нет других дорог, кроме потоков, рокочущих по камням, нет других звуков, кроме грохота лавин, летящих в пропасть, нет песен, кроме клекота орлов, парящих в хмурой вышине. Насколько хватает глаз – одни скалы и вода. Идет Марыся, личико у нее побледнело, глаза затуманились, сердце замерло от страха. Идет, протянула руки и шепчет:
– Ведите меня, горы, ведите к царице Татр!
И вдруг расступились высокие Татры и открылась тихая, светлая долина, по которой голубыми и серебряными нитями вились журчащие ручейки и мягкие стежки; и ручьи, и паривший вверху орел, казалось, говорили: «Смелей, смелей, сиротка Марыся!»
И Марыся шла дальше, прислушиваясь к грохоту лавин и водопадов, к журчанию ручейков и шуму орлиных крыльев. Шла и смотрела на уходящие ввысь вершины, на свет и тени, дивясь могучим горным громадам. А они были так огромны и могучи, что девочка совсем притихла.
Сзади ковылял Хвощ, и его красный колпачок мелькал среди скал. Он шел, задирая нос – все воображал, что это он ведет Марысю. А на самом деле
Вел ее хребет горбатый
К дальним облачным палатам,
Вел ее ручей кипучий
К снежным кручам, к белым тучам,
Вел на склонах и в долинах
Шум могучих крыл орлиных,
Ветер вел в сыром ущелье
В вихре буйного веселья,
Вел к чертогам в край скалистый
Зорьки отсвет золотистый!
Дворец царицы Татр стоял на высокой горе – такой высокой, что облака, как стадо серых овец, лежали у ее подножия, а вершина купалась в ясной лазури, сияя на солнце.
Еловый лес двумя уступами подходил к замку; две скалы, два каменных великана, на часах стояли у ворот; две лестницы вели вверх через сосновый бор, устилавший их мшистым ковром, в покои царицы; два серебряных потока день и ночь били перед ними из малахитовых кувшинов, украшенных дивной резьбой; два вихря, как два волкодава, выли у порога; два орла летали над башенками замка; две синих звезды, утренняя и вечерняя, горели в его окошечках.
Ужас и восторг охватили девочку, когда она очутилась перед дворцом.
Содрогнувшись, она подняла голову и прошептала:
– Боже, куда я попала?
И вдруг раздался страшный грохот, будто сто громов ударило, и грянула грозная песнь – ее запел и заиграл на черных арфах еловый лес:
«…Грозна и могущественна царица Татр! Высоко над землей вознеслась она главой! Льды венчают ее чело, на грудь фатой ниспадают снега, а тело окутывают туманы. Глаза у нее сверкают страшнее молний, голос подобен раскатам грома и реву горных потоков. Ноги ее попирают цветы и травы, а гнев рушит скалы и валит деревья. На ее ложе из черных туч никому не уснуть. Ее каменное сердце не знает жалости. Грозна и могущественна царица Татр!»
Марыся дрожала всем телом, слушая этот хор, а когда он умолк, еще долго рокотало эхо, скатываясь все ниже и ниже, как снежная лавина, грозящая обрушиться на мирные долины. Но едва стихло эхо, зазвенели серебряные лютни и другой хор запел:
«Добра и милостива царица Татр! Она ткет тонкие туманы, одевая ими голые скалы, и сосновыми венками украшает их чело. Она превращает мертвые снега в веселые ручьи, поит ключевой водой поля и низины, чтобы уродился хлеб. Она дает приют в своем замке седым орлам, а их неоперившихся птенцов баюкает в высоких гнездах. Быстроногая лань спасается у нее во дворце от пули охотника… Она ласково смотрит в долины, свежим дуновением защищая цветы от зноя… Из бархатистых мхов ткет она ковры сказочной красоты, устилая ими коварные пропасти. Она питает бедняков, у которых нет ни земли, ни хлеба, а ребятишек из горных селений учит смотреть в лазурные выси, где стоит ее дом… Добра и милостива царица Татр!» Хор смолк, и эхо тихо слетело в долину, подобно лепету вод и шепоту лесов. На душе у Марыси стало легче, и слезы радости выступили на глазах. Если царица такая добрая, она поможет ее горю… Она подошла поближе и слышит – один из орлов проговорил человечьим голосом:
– Иди смело, сиротка Марыся!
Подняла Марыся глаза и спрашивает:
– Как же я пойду по такой отвесной, каменистой тропе?
А орел в ответ:
– Не бойся, я перо тебе кину из моего крыла, с ним легче будет. Прошумело перо и упало к ногам Марыси. Подняла его девочка, прижала к груди – идет легко, быстро, камней под ногами не чует, будто на крыльях летит.
Поднялась по крутой тропинке и остановилась у ворот замка.
– Как же я войду – ведь там снег и лед? – говорит она.
Посмотрела вверх, а солнечный луч говорит человечьим голосом:
– Не бойся, я растоплю снега и льды!
Пригрело ясное солнышко и проложило золотую дорожку. Идет Марыся и холода не чувствует, будто не по снегу, а по белому цвету ступает, который в мае с яблонь осыпается. Так дошла она до покоев царицы.
– Как же мне через поток перейти – я ноги промочу! – говорит она.
Подняла глаза, слышит – туман шепчет человечьим голосом:
– Не бойся, иди смело, я серебряный мост через поток перекину. Опустился над потоком густой туман, и Марыся прошла по нему, как по серебряной кладке.
И вот она перед самыми дверями в царицын чертог. Оттуда бил такой яркий свет, что девочка зажмурилась и хотела уже бежать в страхе, но тут подоспел запыхавшийся Хвощ и, распахнув дверь, ввел в чертог оробевшую Марысю.
Девочка вскрикнула, ослепленная его сияющим убранством. Посредине, утопая в лазури и майской зелени, восседала на троне царица Татр. Марыся потупила глаза, не смея взглянуть на ее светлый лик, и застыла на пороге в своей убогой одежонке, боясь шевельнуться, слово вымолвить.
Царица Татр подняла белоснежную руку и спросила:
