Мэри Нортон - Добывайки на реке
— Размышляет, — сказала Хомили.
Немного погодя Арриэтта снова робко спросила:
— О том, сколько он будет брать за показ, и всякое такое, когда посадит нас в клетку?
— О том, как поступить сейчас, — сказала Хомили.
Несколько секунд все трое молчали и следили за Кривым Глазом.
— Смотрите, — сказала Арриэтта.
— Что еще он задумал? — спросил Под.
— Он снимает с крючка мамину юбку.
— И червяка тоже, — сказал Под. – Осторожней! — вскричал он в то время, как рука рыболова взлетела вверх.
Остров внезапно дернулся и резко закачался из стороны в сторону.
— Он закидывает сюда крючок! — крикнул Под. — Хочет нас поймать. Нам лучше укрыться внутри.
— Нет, — сказала Хомили, когда их перестало качать; она смотрела, как ветка, выдернутая крючком, сносится вниз течением. — Если ему удастся растащить по частям эту кучу, безопаснее быть наверху. Пойдем лучше в чайник…
Но не успела она закончить, как вновь заброшенный крючок впился в пробку, затыкавшую вход. Чайник, привязанный к веткам и прутьям, какое–то время сопротивлялся тянувшей его уде, но ветки стали уходить из–под ног добываек, и они в панике прижались один к другому. Затем пробка вылетела и ускакала на конце танцующей лески. Остров снова качнулся; расцепив руки и отойдя друг от друга, они с ужасом услышали, как в чайник, булькая, льется вода.
В четвертый раз крючок попал в ту ветку, на которой они стояли. Они видели, что крючок крепко вонзился в дерево, видели, как дрожит леска, натянутая как струна. Под подошел поближе, и, откинувшись назад всем телом, попытался ослабить ее напряжение. Но все было напрасно — леска оставалась такой же тугой, а крючок так же прочно сидел в древесине.
— Разрежь леску, — раздался голос, перекрывая треск и скрежет. — Разрежь ее… — снова прозвучал тот же голос, на этот раз почти не слышный; казалось, это просто журчит река.
— Так дай мне лезвие бритвы, — еле переводя дух, сказал Под, и Арриэтта, кинувшись за ним со всех ног, тут же принесла его. Послышался звенящий звук, и рассеченная леска взлетела в воздух; добывайки низко пригнулись.
— Ну почему я сам, — воскликнул Под, — не подумал об этом первым делом?
Он взглянул на берег. Кривой Глаз сматывал леску; легкая без крючка, она летела, подгоняемая ветром.
— Он не очень–то доволен, — сказала Хомили.
— Да, — согласился Под, садясь с ней рядом. — И неудивительно.
— Не думаю, чтобы у него был еще один крючок, — сказала Хомили.
Они смотрели, как цыган рассматривает конец лески, встретили его злобный взгляд, когда, сердито подняв голову, он пристально всматривался в их остров.
— Очко в нашу пользу, — сказал Под.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Добывайки устроились поудобнее на прутьях, им предстояла бессонная ночь. Хомили сунула руку за спину, туда, где лежали постельные принадлежности, и вытащила красное одеяло.
— Глянь–ка, Под, — сказала она, укутывая одеялом колени, — он что–то еще придумал. Интересно — что?
Они пристально смотрели, как Кривой Глаз, взяв в руку удочку, двинулся к кустам.
— Вряд ли он решил отступиться, как по–твоему? — добавила она, когда Кривой Глаз исчез из виду.
— На это надеяться нечего, — сказал Под. — Ведь он видел нас и знает, что мы здесь, — надо только до нас добраться.
— Здесь ему нас не поймать, — сказала Хомили, — мы же на самой глубине. А скоро совсем стемнеет.
Как это ни странно, она казалась спокойной.
— Пожалуй, — сказал Под, — хотя взгляни — луна поднимается все выше. А утром мы все еще будем здесь. — Он взял в руки бритву. — Придется избавиться от чайника: только лишний вес.
Он перерезал веревку, и чайник медленно пошел на дно. Печальное это было зрелище.
— Бедный Спиллер, — сказала Арриэтта, по–моему, он любил этот чайник…
— Что ж, он сослужил нам хорошую службу, — сказал Под.
— Давайте сделаем плот, — вдруг предложила Хомили.
Под взглянул на прутья и ветки вокруг, на веревку у себя в руках.
— Почему бы и нет? — сказал он. — Но это займет немало времени. А когда он торчит тут поблизости.., — Под кивнул в сторону ивняка, — здесь не опаснее, чем в любом другом месте.
— Здесь даже лучше, — сказала Арриэтта, — здесь нас легче увидеть.
Хомили обернулась и удивленно посмотрела на нее.
— Зачем нам, чтобы нас увидели? — спросила она.
— Я думаю про Спиллера, — сказала Арриэтта. — При такой луне и при такой погоде он вполне может появиться этой ночью.
— Скорее всего, так, — подтвердил Под.
— О боже, — вздохнула Хомили, плотнее натягивая на себя одеяло, — что он может подумать? Я хочу сказать, когда встретит меня в таком виде. — В Арриэттиной нижней юбке?
— Прекрасная юбка, особенно цвет, — сказал Под, — сразу бросится ему в глаза.
— Прекрасная? Она села и стала короткая. Да еще эта дыра в боку, — горестно проговорила Хомили.
— Но красной–то она осталась, — сказал Под, хороший ориентир. И я теперь жалею, что мы потопили чайник. Спиллер сразу бы его приметил Но что толковать, слезами горю не поможешь.
— Смотрите, — шепнула Арриэтта, глядя на берег.
Там стоял Кривой Глаз. Казалось, он стоит совсем рядом. Он прошел вниз по реке по бечевнику и снова вышел на берег у лещины. В ярком свете луны они ясно видели его горевший яростью единственный глаз, видели стыки на его удочке, прищепки для белья и моток веревки в корзине, висевшей у него на сгибе локтя. Они были прямо у него под боком. Будь между ними суша, четыре шага — и они оказались бы у него в руках.
— О боже, — бормотала Хомили, — что же теперь?.
Прислонив удочку к лещине, Кривой Глаз поставил корзинку на землю и вынул оттуда две крупных рыбины, связанных вместе за жабры. Затем тщательно завернул рыбу в листья щавеля.
— Радужная форель, — сказала Арриэтта.
— Откуда ты знаешь? — спросила Хомили.
Арриэтта заморгала.
— Знаю, и все, — сказала она.
— Том — вот от кого она это знает, — сказал Под — Скорее всего, так. Ведь его дед — лесник. И про браконьеров от него, да, Арриэтта?
Арриэтта не отвечала; она внимательно следила, как Кривой Глаз прячет рыбу в корзину. Он старательно уложил ее на самое дно, под прищепки для белья, а сверху прикрыл двумя мотками веревки.
Арриэтта рассмеялась.
— Будто, — презрительно шепнула она, — они не переворошат всю его корзину.
— Тихо, Арриэтта, — сказала Хомили, — не отрывая взора от Кривого Глаза; тот, глядя на них в упор, подошел к самой воде, — Смеется тот, кто смеется последним…
На берегу Кривой Глаз уселся и, не выпуская добываек из виду, принялся расшнуровывать ботинки.
— Ах, Под, — вдруг закричала Хомили, видишь эти ботинки? Это те самые, да? Подумать только, что мы жили в одном из них! В котором, Под? В правом или в левом?
— В том, на котором заплата, — сказал Под, настороженно смотря на Кривого Глаза. — Нет, — задумчиво прибавил он, — у него ничего не выйдет. Сюда ему вброд не подойти.
— Подумать только, что на нем ботинок, который ты чинил. Под!
— Спокойно, Хомили, — умоляюще сказал Под.
Кривой Глаз уже разулся и теперь закатывал штанины.
— Приготовьтесь к отходу.
— А я уже было полюбила этот ботинок! — еле слышно воскликнула Хомили.
Она, как зачарованная, смотрела на ботинки, аккуратно поставленные в траву.
Уцепившись за склоненную к воде ветку лещины, Кривой Глаз вступил в воду. Она дошла ему всего до лодыжек.
— О господи! — шепнула Хомили, — здесь мелко. Лучше отойдем подальше…
— Погоди, — сказал Под.
Еще шаг и вода покрыла Кривому Глазу колени, замочив подвернутые штаны. Он растерянно остановился, все еще держась за ветку.
— Спорю, что вода холоднющая, — шепнула Арриэтта.
Кривой Глаз прикинул расстояние до острова, затем, обернувшись, посмотрел на берег. Скользнув рукой по ветке к ее концу, он шагнул вперед и очутился в воде по самые бедра. Добывайки видели, как он вздрогнул от холода и взглянул на ветку над головой. Она уже сильно опустилась; двигаться дальше было небезопасно. Затем его свободная рука протянулась к ним, и он стал наклоняться вперед…
— О боже, — застонала Хомили, когда смуглое лицо нависло над ней. Жадно вытянутые, пальцы неотвратимо приближались. Еще немного, и…
— Не бойтесь, — сказал Под.
Казалось, цыган его услышал. Черный зрячий глаз слегка расширился, кривой безучастно смотрел в сторону. Река тихо струилась вперед, штаны Кривого Глаза намокали все больше. До них долетело его тяжелое дыхание.
Под откашлялся.
— Тебе сюда не добраться, — проговорил он.
И снова зрачок цыгана расширился, челюсть отвисла. Но сказать он ничего не сказал, лишь дышать стал еще глубже и снова посмотрел на берег. Затем стал неуклюже пятиться назад, цепляясь за ветку и нащупывая, куда поставить ногу на топком дне. Под его тяжестью ветка угрожающе скрипела, и, выйдя на мелкое место, он тут же ее отпустил и пошлепал по воде к берегу. Там, мокрый до пояса, он остановился, тяжело дыша и угрюмо глядя на них. Лицо его ничего не выражало. Но вот он сел на землю и, по–прежнему не сводя с них глаз, трясущимися руками свернул себе сигарету.
