Ренсом Риггз - Истории странных (неофициальный перевод, с иллюстрациями)
Когда женщина ушла, Лавиния обернулась и увидела Дугласа, который следил за ней из коридора.
— Папа не разрешил тебе это делать, — сказал он строго.
— Это мое дело, а не твое, — заявила Лавиния. — Ты ведь не расскажешь ему, правда?
— Наверное, — сказал он вредным голосом. — Я еще не решил.
— Если ты так сделаешь, я сразу же верну это туда, где взяла! — она подняла клубок нити из кошмаров и притворилась, что собирается засунуть ее Дугласу в ухо, и он выскочил из комнаты.
Пока она стояла там, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что напугала его, нить в ее руке поднялась, словно зачарованная змея, и указала дальше по коридору.
— Что такое? — спросила Лавиния. — Ты хочешь куда-то пойти?
Она пошла туда, куда указывала нить. Когда они дошли до конца коридора, та указала налево — на кабинет ее отца. Едва они остановились у запертой двери, нить потянулась к замку. Лавиния подняла ее и дала вползти, словно червяку, в замочную скважину, и через несколько секунд раздался щелчок, и дверь открылась.
— Ну надо же! — восхитилась Лавиния. — А ты оказывается умненький маленький кошмарик.
Она проскользнула внутрь и затворила за собой дверь. Нить выползла из замка, упала ей в руку и указала через комнату на ящик стола, куда отец Лавинии спрятал остальные нити. Она хотела быть со своими друзьями!
Лавинию охватило чувство вины, но она быстро отогнала его — они всего лишь забирают себе то, что по праву принадлежит ей, вот и все. Когда они подошли к ящику, нить снова повторила свой фокус, открыв навесной замочек, которым тот был заперт, и ящик открылся. Увидев друг друга, новая нить и старая напряглись и отпрянули назад. Они закружили по столу, осторожно обнюхивая друг друга, словно собаки. Каждая, похоже, решила, что другая настроена дружелюбно, и в мгновение ока они переплелись и образовали шар размером с кулак.
Лавиния засмеялась и захлопала в ладоши. Как чудесно! Как замечательно!
Днями напролет люди шли к двери их дома, чтобы просить помощи Лавинии: мать, мучаемая снами о том, что пропал ее ребенок; малыши, которых приводили встревоженные родители; старик, который каждую ночь раз за разом переживал сцены той кровавой войны, на которой он воевал полвека назад. Она вытянула из них десятки кошмаров и добавила к шару. По прошествии трех дней шар стал большим как арбуз. Через шесть он был уже размером почти с их пса, Шустрика, который скалил зубы и рычал всякий раз, когда видел его. (Когда шар зарычал в ответ, Шустрик выпрыгнул в открытое окно и не возвращался).
По ночам она не ложилась допоздна и изучала этот шар. Она прокалывала его, отковыривала от него кусочки и рассматривала их в микроскоп. Она внимательно штудировала медицинские учебники своего отца в поисках упоминания о нитях, живущих внутри ушного канала, но не нашла ничего. Это означало, что она сделала научное открытие — что, возможно, и сама Лавиния была научным открытием! Вне себя от волнения она стала мечтать о клинике, где она могла бы использовать свой дар, чтобы помогать людям. Все, от нищих до президентов, приходили бы к ней, и может быть, однажды кошмары остались бы в прошлом! От этой мысли она почувствовала себя такой счастливой, что несколько дней порхала как на крыльях.
Между тем брат большую часть времени избегал ее. Шар заставлял его чувствовать себя ужасно неуютно: то, как он постоянно извивался, даже когда находился в покое; тот еле уловимый, но распространяющийся повсюду запах тухлых яиц, который он источал; то равномерное низкое жужжание, которое он издавал, и которое невозможно было игнорировать по ночам, когда в доме не слышно было больше никаких других звуков. А также то, как он повсюду следовал по пятам за его сестрой, словно преданный питомец: вверх и вниз по лестнице, в кровать, за обеденный стол, где терпеливо дожидался объедков, и даже в ванную комнату, где наскакивал на дверь до тех пор, пока она не выходила{25}.
— Тебе нужно избавиться от этой штуки, — сказал ей Дуглас. — Это всего лишь мусор из человеческих голов.
— Мне нравится, когда Бакстер поблизости, — ответила на это Лавиния.
— Ты дала ему имя?!
Лавиния пожала плечами:
— По-моему, он милый.
Но правда была в том, что Лавиния не знала, как от него избавиться. Лавиния пыталась запереть Бакстера в сундуке, чтобы она могла выйти в город без катящегося позади нее шара, но он разломал крышку и выбрался. Она кричала и злилась на него, но Бакстер только подпрыгивал на месте, в восторге от того, что ему уделили столько внимания. Она даже попыталась завязать его в мешок и, выйдя с ним на окраину города, бросить его в реку, но Бакстер каким-то образом освободился и вернулся в ту же ночь: ввинтился в щель почтового ящика, вскатился вверх по ступеням и прыгнул ей на грудь грязной мокрой массой. В конце концов она дала этому разумному шару имя, что сделало его постоянное присутствие чуть менее нервирующим.
Все это время она прогуливала школу, но когда прошла неделя, больше пропускать она не могла. Она знала, что Бакстер покатится следом за ней, и вместо того, чтобы объяснять ее клубок из кошмаров учителям и одноклассникам, она затолкала Бакстера в сумку, повесила ее через плечо и взяла с собой. Пока сумка была рядом с ней, Бакстер сидел тихо и не создавал проблем.
Но Бакстер был не единственной ее проблемой. Новости о таланте Лавинии распространились и среди других учеников, и когда учитель не смотрел, толстощекий задира по имени Глен Фаркус нацепил ей на голову ведьмовской колпак, сделанный из бумаги.
— По-моему, это твое! — заявил он, и все мальчишки засмеялись.
Она сорвала колпак и швырнула на пол.
— Я не ведьма, — прошипела она. — Я — врач.
— Да ну? — съязвил он. — Это потому тебя отправляют учиться вязанию, пока все мальчики изучают науки?
Мальчишки засмеялись так громко, что учитель потерял терпение и заставил всех переписывать словарь. Пока они сидели и тихо писали, Лавиния залезла в сумку, вытянула одну ниточку из Бакстера и зашептала ей. Нить сползла по ножке ее стола, проползла по полу, поднялась по стулу Глена и забралась ему в ухо.
Он, похоже, не заметил этого. И никто другой тоже. Но на следующий день Глен пришел в школу бледный и трясущийся.
— В чем дело, Глен? — спросила его Лавиния. — Плохо спал ночью?
Глаза мальчика расширились. Он попросил разрешения выйти из класса и не вернулся.
В тот вечер Лавиния и Дуглас получили известие о том, что их отец возвращается на следующий день. Лавиния понимала, что ей нужно придумать способ, как спрятать от него Бакстера, по крайней мере, на время. Применив все знания, полученные на так ненавидимых ею уроках домоводства, она размотала Бакстера, связала из него пару чулок и надела себе на ноги. И хотя чулки чесались страшно, ее отец вряд ли бы что-то заметил.
Он возвратился следующим вечером, запыленный и помятый с дороги, и после того, как он обнял обоих своих детей, он отослал Дугласа из комнаты, чтобы поговорить с Лавинией наедине.
— Ты хорошо себя вела? — спросил ее отец.
Внезапно у Лавинии отчаянно зачесались ноги.
— Да, папа, — ответила она, почесывая одну ногу о другую.
— Ну тогда я горжусь тобой, — сказал ее отец. — Особенно потому, что перед отъездом я не привел тебе ни одной веской причины, почему я не хочу, чтобы ты использовала свой дар. Но я думаю, теперь я смогу объяснить лучше.
— Да? — откликнулась Лавиния. Она была ужасно рассеянна, ей потребовалась вся ее сила воли и концентрация, чтобы не наклониться и не почесать ноги.
— Кошмары не похожи на опухоли или пораженные гангреной конечности. Они, безусловно, неприятны, но иногда неприятные вещи служат какой-то цели. Возможно, не все они должны быть удалены.
— Ты думаешь, что кошмары могут быть хорошими? — спросила Лавиния. Ей стало немного полегче, когда она смогла почесать одну ногу о твердую ножку стула.
— Не то чтобы хорошими, — сказал ее отец. — Но я думаю, некоторые люди заслужили свои кошмары, а некоторые — нет, и как ты поймешь, кто есть кто?
— Я просто могу сказать это, — ответила Лавиния.
— А если ты ошибаешься? — возразил ее отец. — Я знаю, что ты очень смышленая, Винни, но даже самые смышленые люди порой ошибаются.
— Тогда я могу засунуть их обратно.
Ее отец опешил:
— Ты можешь засунуть кошмары обратно?
— Да... я..., — она чуть было не рассказала ему о Глене Фаркусе, потом решила, что лучше не стоит. — Думаю, что могу.
Он тяжело вздохнул.
— Это слишком большая ответственность для такого маленького ребенка. Пообещай, что ты не будешь пытаться делать ничего такого, пока не станешь старше. Гораздо старше.
Ее так мучил этот ужасный зуд, что она едва слушала его.
— Обещаю! — выпалила она и бросилась наверх, чтобы снять чулки.
