Хью Лофтинг - Почта доктора Дулиттла
В то же время я познакомился с другим молодым врачом. Он был в не лучшем положении, чем я. У него тоже не было ни одного пациента. А как известно, деньги врачу платят пациенты. Звали его Корнелий Фиппс. И вот однажды он сказал мне: «Я знаю, что нам делать. Мы должны открыть санаторий».
— А что такое санаторий? — перебил доктора Хрюкки. Остальные звери на этот раз не рассердились на него, потому что и сами не знали, что такое санаторий.
— Санаторий, — объяснил доктор, — это такая лечебница, где больные и лечатся и отдыхают. Я сразу же согласился с Корнелием, мы сняли неподалеку от Лондона усадьбу в деревне, накупили кресел-каталок, грелок, стетоскопов и многое другое, что так нравится больным, Фиппс дал объявление в газетах, что мы открываем санаторий, и вскоре к нам прибыли первые пациенты. Желающих лечиться в санатории было так много, что наша усадьба даже не смогла вместить всех, а мой градусник перегрелся. Мы стали хорошо зарабатывать, потому что лечились у нас люди состоятельные, платили не скупясь, Фиппс был счастлив. А меня мучила совесть, потому что ни один наш пациент не выздоровел. В конце концов я отважился на серьезный разговор с Корнелием Фиппсом.
— Корнелий, — сказал я ему, — от нас еще не уехал ни и пациент. Это значит, что мы работаем из рук вон плохо.
— Наоборот, Джон, — ответил мне Фиппс, — мы прекрасно работаем. Зачем им уезжать? Пока они здесь, они нам платят. Чем дольше они у нас погостят, тем больше денег мы заработаем.
— Это бесчестно! — возмутился я. — Я стал врачом, чтобы лечить людей, а не наживаться на их болезнях и несчастьях.
Мы крепко поссорились.
— Я больше не хочу работать здесь и обманывать больных, — заявил я. — Завтра утром я уезжаю, и ноги моей не будет в санатории.
В гневе я покинул кабинет Корнелия и зашагал к себе, надо же было так случиться, что в коридоре мне встретился господин Тимоти Кисби. Он ехал в кресле-каталке, ходить он уже давно не решался. Господин Кисби был самым богатым нашим пациентом.
— Измерьте мне температуру, — сказал он мне. — Меня знобит.
Это была последняя капля. До сих пор мне не удалое обнаружить у господина Кисби никакой болезни, хотя о постоянно жаловался то на холод, то на жару, то на боли суставах, то на простуду. Я и сегодня уверен, что господин Кисби сам выдумал свои недомогания. К тому же был в плохом настроении, поэтому не стал мерить ем температуру, а закричал:
— Вы притворщик, а не больной!
Боже, что тут началось! Господин Тимоти остолбенел от неожиданности, а когда пришел в себя, позвал Корне лия Фиппса и потребовал, чтобы я извинился.
— Ну что тебе стоит извиниться перед ним? — шептал мне на ухо Фиппс. — Ты же перессоришь меня со всем пациентами.
— Нет, нет и нет, — наотрез отказался я. — Этот господин притворщик и никогда не дождется от меня извинений.
— Ах так? — вспылил Кисби. — Тогда мы объявляем забастовку!
И произошло невероятное. До того господин Кисби был настолько слаб, что даже не мог ходить. И вдруг о вскочил с кресла-каталки, выхватил из рук Фиппса стетоскоп и, размахивая им над головой, побежал с воинственным кличем по санаторию. Он собрал всех больных и стал склонять их к забастовке, жалуясь на то, что я его обидел.
Больные послушались его. Это была даже не забастовка, а настоящий бунт. Они отказались принимать лекарства, за ужином они ели только то, что им было запрещено. Те, кому предписывалась вечерняя прогулка, остались в доме, а те, кому советовали избегать сквозняков, побежали гулять по лугам. А вечером они, словно мальчишки, устроили сражение на подушках и грелках.
На следующий день все они собрали вещи и уехали. Это был бесславный конец нашего санатория.
Но самое странное я узнал потом: забастовка пошл на пользу нашим больным. Они отказались от лекарств, от грелок, от кресел-каталок, стали ходить, двигаться, есть обычную пищу и выздоровели. Мне не очень-то повезло как санаторному врачу, но все же я вылечил больше больных, чем обманщик Фиппс…
Глава 3. Рассказ Хрюкки
Следующим вечером звери после ужина снова уселись на кухне возле очага.
— Чья сегодня очередь рассказывать историю? — спросил доктор Дулиттл. — Не твоя ли, Хрюкки?
— Пусть лучше молчит и слушает других, — проворчал О’Скалли. Он был невысокого мнения о способностях поросенка.
— Хрюкки еще слишком молод, — сказала утка. — Ч го интересного он может нам рассказать?
— А если и расскажет что-нибудь, — вставила свое слово сова, — то непременно об овощах.
— Нельзя же так! — воскликнул доктор Дулиттл. — Ну что вы все накинулись на беднягу Хрюкки? Нельзя ему ставить в вину молодость. Пусть сегодня он расскажет нам свою историю. Как знать, может быть, именно его рассказ читатели журнала назовут лучшим. Иди сюда, Хрюкки, и начинай, не стесняйся.
Хрюкки смущенно переступил с ноги на ногу, залился румянцем и наконец выдавил из себя:
— Это очень интересная история… про свиней. Ну что шл хохочете? Мы тоже можем быть сильными и смелыми. Я назвал эту историю «Волшебный огурец».
— Волшебный огурец? — хмыкнул О’Скалли. — Чушь какая-то!
— Конечно же про еду! — заворчала сова. — Я ведь вас предупреждала!
— Рассказывай, Хрюкки, — подбодрил поросенка доктор Дулиттл. — Не обращай на них внимания.
— Жил-был один веселый поросенок, — начал Хрюкки. — И была у него мама-свинья. Они вместе часто ходили в лес полакомиться трюфелями. Это такие грибы, но растут они под землей.
В тот день мама-свинья и ее поросенок отправились под большой дуб на опушке леса. У мамы был замечательный нюх. Стоило ей один только раз понюхать землю, и она уже знала, где растут трюфели. Под дубом они разрыли землю и нашли огромный и вкусный-превкусный трюфель. Пока они ели, из-под земли вдруг послышались голоса.
Свинья не любила волшебство. Поэтому она схватила в охапку сына и помчалась домой. Но любопытный и смелый поросенок дождался ночи и, когда родители ус-* нули, потихоньку выбрался из хлева и отправился в лес. Ему очень хотелось узнать, что за голоса слышались из-под земли.
Он пришел к большому дубу и снова стал рыть землю. И вдруг земля под ним провалилась и он полетел вниз. От страха он зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что лежит на длинном обеденном столе. Посреди стола стояла супница с супом. В нее-то и упал поросенок.
Вокруг стола сидели маленькие человечки, они были даже меньше поросенка. Кожа у них была темно-зеленая, но они были совсем не страшные.
— Куда я попал? — спросил поросенок.
— В суп, — ответил один из человечков.
Поросенок сначала съел весь суп и только потом выбрался из супницы.
— Кто вы такие? — спросил он человечков.
— Гномы-поварята, — ответили ему. — Мы живем под землей и одну половину жизни придумываем новые блюда, а вторую — едим их. А днем ты услышал наш обеденный гимн. Мы всегда его поем, когда нам удается приготовить что-нибудьособенно вкусное.
— Ура! — обрадовался поросенок. — Очень подходящее для меня общество. Может быть, мы пообедаем вместе?
Суп уже был съеден поросенком, и гномы подали на стол огромное блюдо с тушеной капустой и морковкой. И вдруг послышались крики, дверь распахнулась, и в столовую гномов* ворвались человечки с кожей огненно-красного цвета. Это были тролли, извечные враги гномов-поварят.
Гномы схватили вилки и стали разить ими как копьями. Некоторые размахивали как дубинами щипцами для орехов, третьи прикрывались крышками от кастрюль словно щитами. Сражение шло не на жизнь, а на смерть.
Конечно, поросенок встал на сторону своих новых друзей, гномов-поварят. Он с громким хрюканьем носился по столовой, сбивал с ног троллей, топтал их копытами. И тролли с позором бежали с поля боя.
Когда столовую очистили от врагов и от осколков разбитой посуды, гномы поблагодарили поросенка за помощь. Если бы не он, пришлось бы им туго. Они возложили ему на голову венок из петрушки и сельдерея и усадили на почетное место за столом. И обед продолжился.
Никогда еще поросенку не случалось пробовать такие вкусные блюда. Да и сервировка была необычной. К рыбе подавали подушечки для иголок. Зачем? А потому что не красиво укладывать рыбьи кости на краю тарелки. Намного лучше втыкать их в подушечки. К молочному киселю подавали веер. Веером махали над тарелкой — и кисель быстро остывал. К десерту к большой корзине с фруктами подали теннисные ракетки. Если надо было передать яблоко на другой конец стола, его посылали ракеткой.
Поросенку очень понравилось в гостях у гномов-поваров, но задерживаться ему было нельзя. Когда обед кончился, он сказал:
— Мне пора. Если родители проснутся и заметят, что меня нет, мне влетит. Папа-кабан у меня строгий.
Гномам не хотелось расставаться с поросенком, но что же делать! На прощание они подарили ему огурец.
