Иван Ваненко - Тысяча и одна минута. Том 2
«Соломонька!.. слушай, слушай!.»
– Что это? – спросила струся Лукерья у детины длиннополого, – никак приезжий что-то сказал?
«Да слышь, он, с просонья, про солому бредит, что под лавку сунул давича… начинай еще!»
Тут три раза стукнули в дверь.
– Ну-ко, соломенька, развернись! – вскрикнул Илья, да и бросился вниз.
Дверь растворилась настежь в избу и появились у порога лысый Мартын да тесть старосты Мироныча, Лукерьин отец; а сноп соломы, что Илья принес, выкатился из под лавки, поднялся, стал прямо и ну метаться по избе на диво старику Захару, да Лукерье хозяйке, да гостю-детине длиннополому… Эти двое и руки опустили и прижались каждый в особый угол; а дед Захар Мартына разврашивает:
«Что-де такое тут деется?»
«Вот тотчас спознаешь!» сказал Мартын да и заголосил: «А ну, соломка, будет плясать: ведь радости не много, хоть и есть кураж!»
Порастрепался сноп мечучись туда и сюда, обвалилась солома, и явился из него, пред изумленных зрителей, староста Миронычь собственною особою!..
Что дальше было, рассказывать нечего; сами, будьте здоровы, догадаетесь!.. Только надож к речи прикинуть пару-другую слов, что бы наша сказка не кургуза была.
Мартын с Пльей проводили, как надо гостя незваного, детину длиннополого – насилу сердяга ноги унес. Дядя Илья так озартачился, что из сил выбился, дубася его то по бокам, то по подзатылице: ему так и мерещилось, что он не Лукерью-старостиху, а свою жену в таком переделе застал.
А дед Захар с Миронычем принялись с Лукерьей управляться-ведаться; проворный Мартын где-то старосте, про такой случай и арапник припас; так этим инструментом так вспарили старостиху, что она с месяц не могла ни сесть ни прилечь иначе, как к небу затылком, а глазами в земь.
13 приключение. Последняя просьба Ильи женатого
Мартын с Ильей и дед Захар, с которого от такой передряги и хмель соскочил, переночевали у Мироныча, хоть без большего веселья, да, после работки, соснули крепким сном; а на утро каждый отправился во свояси.
Мартын Илье и телегу у Мироныча выпросил а тот узнавши, что она и прежде ему принадлежала, отдал с радостью. Да Илья, бравши телегу, и благодарствуя за нее Мироныча, вымолвил последнюю просьбу свою:
– Потап Миронычь! думаю я, сердечно желаю, чтобы моя дума была правая; теперь больше чай не понадобится тебе арапник твой?.. Благоволи его со мной отпустить! Сердцем чую, что не обойдусь без него!
Миронычь было поупрямился такую вещь нужную для обихода домашнего другому отдать, да Мартын упросил; обещал, если понадобится, другой про него добыть.
И Мартын, выехавши из деревни, прощается с Ильей. Заплакал Илья Макарычь, расставаясь с таким золотым товарищем; и, как отца родного, просил Мартына известить его, а буде можно, хотя навсегда жить припожаловать! Мартын обещался это сделать, если такой случай придет; а до свидания взял слово с Ильи, вспоминать почаще про их похождения.
14 приключение. Что Илья принес в гостинец жене
Вот так-то Илья Макарычь и приехал домой, и с кобылой вороной, и с телегою своей, на которой поехал, и с деньгами, скольких бы ему не выторговать, и с лишним умком в голове, и с дорогим советом и с славным гостинцем для жены: с новым ременным арапником.
Хотя он не заметил дома никакого беспорядка, или чего похожого на такое, что видел у Мироныча; однако на все поглядывал из подлобья.
Вскочила жена Агафья, начала его ласкать, миловать, об городе распрашивать, о хорошем пути, о торговле доведоваться… Он уже было и забылся опять, и опять было готов жене насказать всякой всячины… А как стала Агафья толковать о душегрейке кумачной, да приставать, чтобы Илья скорее показал ее, так у него ретивое и заворочилось, так его пот и прошиб опять, так в голове и завозилось все, что он видел у старосты!.
А баба Агафья молчание его за насмешку почла, и высмотревши все, увидевши, что кумачу и духа не пахнет… давай по-прежнему ругать Илью; давай его позорить да досадывать, толкает в телегу, гонит в город опять кумачу покупать.
Вот уж тут-то наш Илья вполне решился выполнить совет Мартына лысого, сказал серьезно и толком жене: «Эх Агафьюшка! неужели ты думаешь я позабыл тебя?.. Я привез тебе душегрейку кумачную готовую и строченую… да нарочно ее пока в клеть отнес, чтобы ты не вдруг обрадовалась!»
Кинулась любопытная Агяфья за душегрейкой в клеть, а Илья за ней… ину греть душу Агафьи арапником, приговаривая разные слова полезные, и надавал ей там советов хороших, и разных имен ласковых.
Прошло с месяц, все соседи и соседки дивовать начали: «что-де, толкуют, стало с Агафьей?.. Бывало она ни нам в речах не уступит, ни мужу пикнуть не даст, а теперь, как съездил Илья в город, стала баба такая тихая, скромная, что любо смотреть!.. Уж не привез ли он зелья какого с собой?..
– Да и то еще диковинка: тиха, скромна стала Агяфья, а ведь как взбеленится, рассердится, если кто помянет про душегрейку кумачную, или хоть просто про кумачь один!..
IV. Сказка о крестьянине Якове, по прозванию простая голова
Милости просим, господа почтенные! Кому угодно Русских щей расхлебать, разъесть Руской каши гречневой? Не все же нам кушать с перцем французский суп! Не к ночи, а ко дню будь помянуто, не приведи нам господи читать страсти этакие! У нас на Руси так не водится, возмите любую Гисторию, в ней сговорятся колдуны с злыми ведьмами, убьют богатыря на повал, на смерть; размечут тело белое но чисту полю; откуда ни возмется старичек-добрячек, с седой бородой в триста лет молодой, притащит живой, да мертвой воды, вспрыснет раз, вспрыснет два – и ожил богатырь, и встал он опять как ни в чем не бывал живехонек, лишь разве промолвит: чтодолго-де спал! И пойдет опять кутить по белу свету, да еще к концу, глядишь, и женится. Вот это-то нам и наруку; читаем мы это без устали: и страшно, и любо, и весело.
Не угодно ли будет послушать вам, люди добрые, вот такую-то Гисторию. Начинаю я рассказывать моим братцам-товарищам, с которыми я вместе рос, ладил и ссорился. Пристали ко мне, отдыху нет: сказку им скажи, да правду им сложи, да еще в добавок и песню спой; и все это сделай с места не сходя, рук не отводя!
Хитер вы народ! подумал я; стал считать, да расчитывать, умом-разумом раскидывать: скажи им сказку, за правду почтут, скажи им правду, сказкой назовут, а песен петь я совсем не горазд. Есть в нашей стороне Украинской казак-молодец, вот этот, так мастер, не нам чета; расскажет тебе сказку разумную – и правда в ней есть; станешь слушать, забудешь и пить и есть. Загадает тебе загадку вот хоть эдакую: трое шли, пять рублей нашли; семеро пойдут, много ли найдут? Бьешься, бьешься, никак не сменяешь. Бывало мелом, на черной доске, выводишь фигуры мудреные, ставишь аз, да буки французские, а и тут задачи эдакой век не выведешь. Вот его-то послушайте, братцы товарищи, так позабудешь, что варенухой, что борщем зовут. Говорит он, что его сказки будничные, а признаться по чистой совести дай Бог их слышать и в великой день.
Ну, уж нечего делать, пришлося начать, придет покончат, только чур моей сказки не перебивать; кто перебьет, тот сам начинай! Садитесь же в кружок, да все передом, и пойдет все с начала, да чередом, всяк себе смекай, да на ус мотай. Будь не красна моя сказка, не мудрая, за то ведь и работа-то не трудная, не сам я ее слагал, а так Бог послал, слыхал я ее от старосты Фоки, прозвищем Красной ус, так уж будет вам любо не любо, я за вкус не берусь; впрочем есть такая поговорка: не о том речь, что некуда лечь, а о том речь, чтобы было что печь; дескать будешь сыт, так и делу квит, наешься как на убой, да и Бог с тобой.
Так вот, други, и послушайте; это сказка не сказка и не присказка, начало с начала, середка на половине, а конец промелю, так не будет и в помине.
У некоего мужичка богатого, разумного, тороватого были ус, да борода, да жена молода; ус посалит, бороду погладит а с женой не поладит; то ей дай, да другое ей дай, сшей сарафан, купи запайку; этого накупишь, еще подавай! Плохо пришло дяде Якову, хоть велика мошна, да вся изошла, а Марфе жене нет и нуждушки, нашей ей обновы, сам хоть волком вой! Ну вот братцы-товарищи, видно, что жениться не всем хорошо!
Думает наш Яков, инда одурьвзяла, хоть идти себе в лес, да повеситься, загубить молодецкую голову с горькой думою. Ведь кто этого на свете не ведает: коли пуст кошель, тяжко на сердце. Думал он долго и не выдумал, что ему делать с головой своей. Между тем приходит время тяжкое, ходит выборный по деревне, да по окнам стучит: «эй миряне, эй люд честной! везите оброк на господской двор!» Обмерло сердце у Якова, опустились его руки: пуста мошна! Идет он к своей жене, повеся голову. «Нутка, Марфутка, разделывайся, все я в тебя прожил, теперь сама, как хошь! «Батюшки светы, как вскинулась Марфа Сидоровна. И пьяница ты, и такой сякой, и там-то тебя видели, и то-то ты пил!»
