Элис Броуч - Шедевр
Но Джеймс уже взялся за ручку двери, Марвин переполз ему на палец, а оттуда — в рукав куртки.
— Ни с кем, сам с собой, — пробормотал Джеймс.
— Прекрати сейчас же, это дурная привычка, я тебе уже говорила!
В комнату заглянул Карл.
— Пойдем, сынок? Набор для рисования захватил?
— Да, папа, я готов.
— Будь осторожен! — услышал Марвин издалека голос собственной Мамы.
Марвин высунулся из-под трикотажной манжеты и помахал Маме на прощанье. А Джеймс довольно улыбался. Он улыбался, выходя из квартиры, спускаясь на лифте и даже на улице, хотя день был серый и промозглый.
Искусство подделки
Когда они появились на пороге кабинета, Кристина явно обрадовалась.
— Вот и вы! Я весь день только о тебе и думаю, — она расплылась в улыбке. — Как же мне с тобой повезло, Джеймс! Даже не верится.
Джеймс, застенчиво улыбаясь, уставился на свои кроссовки.
— Прости, — рассмеялась Кристина. — Не хотела тебя смущать. Я и с племяшками моими всегда так.
— Это они? — Карл рассматривал фотографию на письменном столе.
— Да. Это дочки моей сестры, Кейти и Элинор.
Было видно, что Кристина просто без ума от племянниц.
Марвин решил забраться повыше, на воротник куртки, ему хотелось снова посмотреть на фотографию. Какое у Кристины умиротворенное лицо, как нежно она обнимает девочек. На снимке Кристина совсем другая — спокойная, без всякой настороженности. Однажды, вспомнил Марвин, Карл объяснял Джеймсу: люди обычно плохо представляют себе, как они на самом деле выглядят. Отражение в зеркале не очень помогает. Карл сказал, когда смотришься в зеркало, привычное выражение лица волей-неволей меняется.
А если встречаешь незнакомых людей? Выражение лица тем более должно меняться, подумал Марвин. Может, ты похож на самого себя только рядом с теми, кого любишь? Но таким видишь себя нечасто, разве что на фотографии вроде этой.
— Младшая — прямо ваша копия, — Карл взял фотографию в руки.
— Заметно, да? — улыбнулась Кристина. — А Элинор вся в отца. Знаете, как иногда получается с родительскими генами — один ребенок похож на отца, а другой — вылитая мать. Я говорю сестре, что она меня избавила от многих проблем — теперь мне заводить детей уже незачем.
— Вообще-то, — заметил Карл, — с детьми не так уж много проблем.
— Да, конечно, я совсем не то хотела сказать. — Кристина взглянула на Джеймса и, неожиданно застеснявшись, отвернулась к столу.
— Вот посмотрите, что Денни принес. Это старинная бумага, на такой в шестнадцатом веке писали. В подделке что самое главное — чтобы все было правильного времени, чтобы бумага была не новая…
— Но вы сами говорили, точную копию делать необязательно, нам же не коллекционера убеждать, а обычного вора.
— Это так. Но все равно, рисунок Джеймса будет совсем как настоящий, ведь подделка не должна бросаться в глаза с первого взгляда.
Она осторожно разложила бумагу на столе, сдвинула верхний защитный слой папиросной бумаги. Желтоватые, слегка разлохматившиеся по краям листы кое-где выцвели, а кое-где, наоборот, потемнели. Еще бы, пятьсот лет, подумал Марвин.
— Изготовители подделок со всей серьезностью подходят к выбору исходного материала. Используют старинную бумагу из книг или рукописей нужной эпохи, подбирают оттенки чернил, которыми пользовались в те годы. «Старят» свои рисунки, мнут края, сажают грязные пятна. Ничто так не выдает подделку, как излишнее совершенство исполнения.
— Подлинное всегда несовершенно, — кивнул Карл.
— Именно, именно. И в мире искусства, как ни странно, ценность доказывается как раз изъянами.
Джеймс поглядел на разложенные листы.
— А мой рисовальный набор? Он же новый! Нам можно им пользоваться?
Нам, повторил про себя Марвин, потирая передние лапки. Он уже предвкушал удовольствие.
— Если бы рисунок попал к настоящим экспертам, то нет. И все же как ты ухитряешься своим пером выводить такие тоненькие линии? Прямо как у Дюрера.
— А чернила? — спросил Карл.
— Чернила нужны коричневые, как на настоящем рисунке. Я два дня искала подходящий оттенок. И нашла наконец — так что можно пробовать. Тебе, наверно, придется сделать пару копий, пока не получится. Хорошо?
Джеймс молча кивнул.
— Тогда договорились, — Кристина повернулась к большому рабочему столу. — Располагайся здесь. Музей скоро закроется, и Денни принесет тебе подлинник «Мужества».
— Настоящий рисунок? — Джеймс с беспокойством взглянул на отца.
— Как это можно? — удивился Карл. — Прямо со стены снимете? А сигнализация?
— Днем сигнализации нет, только охрана. Мы то и дело перевешиваем картины, — объяснила Кристина, накручивая прядь волос на палец. — Что с тобой, Джеймс? Нервничаешь?
Марвин тоже заметил, как побледневший Джеймс нервно кусает губу.
Кристина положила руку мальчику на плечо, и Марвин нырнул под воротник куртки.
— Не беспокойся, — заверила она. — Рисунок под стеклом, ты его не повредишь.
Надеюсь, что нет, подумал Марвин. Ему уже не терпелось начать, поскорее посмотреть на подлинный рисунок мастера.
— Хорошо, — еле слышно прошептал Джеймс.
Кристина потрепала его по плечу.
— Пойду посмотрю, как там Денни. И принесу чернила.
Как только она вышла, Джеймс спросил отца:
— А вдруг я стекло разобью. Или чернила пролью на рисунок?
Марвин разозлился. Это все миссис Помпадей! Вечно твердит об аккуратности.
— Не беспокойся, сынок, — рассмеялся Карл. — Рисунок в рамке и под стеклом. Все будет в порядке, вот увидишь.
— Понимаешь, папа, это ведь… ну, это шедевр, да?
Карл на минутку задумался.
— Ну, не «Мона Лиза» же. И не фреска из Сикстинской капеллы.
Джеймс недоуменно покачал головой.
— Почему они шедевры, а этот рисунок не шедевр?
Марвину ужасно захотелось выползти из-под воротника, чтобы не пропустить ни слова.
— Я этого не говорил. Шедевр — великое произведение искусства, самое лучшее, что художник создал за всю жизнь, единственное в своем роде. — Карл задумчиво теребил бороду. — Но часто люди еще долгие годы не понимают, что это шедевр… Иногда понимают уже после смерти художника. Очень трудно сказать, чем одна работа разительно отличается от других. Что такого особенного в «Моне Лизе»? Сначала кажется, это просто изображение улыбающейся женщины.
— Это и есть изображение улыбающейся женщины, — пожал плечами мальчик.
— Но с другой стороны, в этой улыбке столько всего таится, — продолжал отец. — Что это, гордость, сожаление, кокетство? А может, любовь? Посмотришь на нее подольше, получишь свой собственный ответ. У каждого свой взгляд на эту картину. По правде говоря, и «Мужество» можно назвать шедевром — маленьким шедевром.
— Ага, — Джеймс, похоже, был доволен.
Марвин поежился, пытаясь представить себе, с каким чувством он будет сейчас копировать шедевр.
Тут как раз появились Кристина и Денни. Денни нес что-то завернутое в кусок белой ткани.
— Всем привет! — Глаза Денни хитро посверкивали. — А вот и то, чего вы ждете…
Он откинул край ткани и выложил «Мужество» на середину стола.
Марвин, стараясь разглядеть рисунок, придвинулся поближе. И затаил дыхание.
Уверенные тонкие красивые линии — именно такие, как ему запомнилось. Девушка бесстрашно обхватила рычащего льва.
— Стоит кучу денег, да? — тихо, почти шепотом спросил Джеймс.
Кристина кивнула.
— За «Справедливость» мы заплатили семьсот тысяч долларов. «Добродетели» Дюрера датируются самым началом шестнадцатого века, поэтому они ценятся даже больше остальных рисунков великого мастера.
Денни кивнул, поглаживая пальцами раму.
— Музею Гетти повезло, нам досталось «Мужество». Такой маленький рисунок, но в превосходном состоянии. Совершенно исключительная работа. От Дюрера осталось больше тысячи рисунков, но «Добродетели» стоят особняком. — Он помедлил. — В них есть некое величие.
— Что? — удивился Джеймс.
— Возьмем «Справедливость», к примеру. Справедливость — всеобщий идеал, от нее зависит само существование цивилизации. Ради нее ведутся войны, люди жертвуют жизнью.
Кристина потянулась к пыльному альбому Дюрера, пролистнула несколько страниц.
— Есть замечательное высказывание Плутарха. Джеймс, ты знаешь, кто это? Древнегреческий философ и историк. — Она наконец нашла нужное место. — Вот тут: «Справедливость — первейшая из добродетелей, без справедливости, что пользы в доблести? Коли все мужи судили бы справедливо, в доблести вовсе не было бы нужды».
— А что такое доблесть? — спросил мальчик.
