Дина Сабитова - Цирк в шкатулке
— Здорово! — Марик во все глаза смотрел на шкатулку. — А если… Ей можно задать вообще любой вопрос?
— Наверное, любой. Только надо беречь механизм.
Видишь ли, это старинная вещь, ее шестеренки довольно-таки изношены. Начнешь открывать крышку ежеминутно — и сломается. Я отрываю ее далеко не каждый день… Так рассказывай, что ты собираешься делать там, на арене? Только давай продолжим разговор на свежем воздухе — жаль сидеть в четырех стенах в такой прекрасный вечер.
Эва захлопнула крышку шкатулки, золотистое свечение исчезло, а в фургоне стало совсем темно.
Они вышли, присели на ступени фургона, и Марик начал рассказывать, Эва кивала, удивлялась и ахала. Но когда подробности кончились, у Марика остался еще один невыясненный вопрос:
— Эва, а что ты делаешь потом? Потом, после того как открыла шкатулку?
— Наслаждаюсь музыкой, огоньками и кружением этих деревянных куколок, надетых на штырьки. И думаю, как удивительно и всякий раз по-иному поворачиваются там шестеренки. И какая разная играет музыка, — фыркнула Эва. — А что я, по-твоему, должна делать — плясать джигу под звон колокольцев?
— Эва, — не сдавался Марик, — а вот ты сегодня послала меня к Казимире. Ты испекла блинчики — ты никогда раньше этого не делала — и послала меня к Казимире с кофейником, хотя ее вполне можно было позвать к общему столу. Ты это нарочно так подстроила, чтоб…
— Для маленького мальчика с ангельски ясными глазами ты слишком подозрителен, дорогой мой, — проворчала Эва недовольным голосом. — Тебе бы в полицию податься. Гляди, скоро вырастут усищи, как у помощника начальника, — и будешь готов.
Тут она посмотрела на сердитое лицо Марика и добавила, вздохнув:
— Ну, я догадываюсь, что ты хочешь. Ты жаждешь спросить, неужели все заранее предопределено. И тебя, вероятно, интересует, кто именно крутит все эти шестеренки.
Она подняла лицо к усыпанному звездами июньскому небу.
— Так вот что я тебе скажу. Я — не знаю. Я просто иногда вижу, у кого следующий выход на арену.
— И ты просто стараешься помочь, чтобы все произошло именно так, как ты увидела?
— А я просто решила попробовать новый рецепт блинчиков, — отрезала Эва. — Ступай спать. Ты уже порядком утомил меня своими вопросами.
Глава пятнадцатая
Про то, как цирку дали ответ по существу, а Миска и Китценька собрались проникнуть во дворец
Самое красивое на свете — это синий бархат, расшитый серебряными нитями. Нет-нет, розовый атлас с белыми кружевами — вот что, пожалуй, лучше синего бархата… Хотя все-таки надо признать, что лиловый крепдешин, собранный воланами, — это и есть венец творения.
Китценька уже минут пятнадцать стояла перед витриной магазина «Собачкин рай».
На витрине многочисленные плюшевые собаки в изящных позах демонстрировали самые последние модные тенденции в сфере шлеек, ошейников и попонок.
Китценька вздохнула и еще раз обвела глазами всю витрину.
Не видать Китценьке новой бархатной попонки, увы.
Подробное, на восьми листах, в трех экземплярах, описание новой цирковой программы было представлено сегодня утром в министерство культуры. И, ко всеобщему удивлению, через час ожидания в приемной был получен ответ по существу.
Китценька не знала, что такое «ответпосуществу». Люди над ее головой говорили об этом, а Китценька думала, что ответпосуществу похож на пыльный ворох старых и латаных цирковых костюмов на дне сундука, от которых так же щекотно в носу и безудержно хочется чихнуть.
Если бы Китценька внимательно вслушалась в разговоры, вместо того чтоб чихать, она бы поняла, что ответ по существу очень озадачил всех циркачей.
— Нам выдали лицензию, — помахал в воздухе зеленой гербовой бумагой Иогансон. — И выступать мы имеем право. Но не можем. Выступления запрещены. Вплоть до особого распоряжения. Никто не знает, когда случится это самое особое распоряжение, но все намекают, что оно может грянуть в любой момент. А может и не грянуть еще неделю. Словом, полная неизвестность.
«Я маленькая собачка. От меня ничего не зависит, — думала Китценька, бродя по поляне и маясь от безделья. — Что я могу? Только ждать. И не скулить. Хотя очень хочется новую попонку».
В этот момент ее размышления прервала Шкатулка.
— Миска собралась сходить в город, в пекарню. Я попросила ее купить нам дрожжей. Не хочешь прогуляться вместе с ней?
Казимира никогда не отпускала маленькую Китценьку бродить одну, тем более в незнакомом городе. Но ведь пойти в город с Миской — это значило пойти под присмотром?
Город ошеломил собачку.
Обычно, когда Казимира гуляла по городу, она брала Китценьку на руки, и та смотрела на все с высоты Казимириного плеча. Были видны лица, и воротники, и шляпы с перьями, и шляпы с лентами, были видны окна первых этажей (куда Китценька любила заглядывать), пахло духами от дам и дымом сигар от мужчин.
Теперь со всех своих лапок Китценька бежала за Миской. И видела совсем другое. Ноги, ноги, ноги, туфли, босоножки, ботинки, сандалии, край велосипедного колеса (ай, увернуться скорее!), окурки, монетки, билетики, обертки от мороженого на тротуаре, кошки (ррргаф!), другие собаки, бегущие мимо. И запахи, запахи, запахи!!!
Незнакомые и оглушающие запахи.
Пробегающие мимо собаки иной раз останавливались и проявляли вежливый интерес. Однако Миска что-то негромко отвечала им и продолжала путь.
Наконец они добрались до пекарни, и, пока Миска покупала дрожжи, Китценька засмотрелась на витрину магазина по соседству.
Ее мечтания о крепдешиновой попонке были нарушены громким вздохом за спиной.
— Не понимаю, — сказала подошедшая сзади Миска, — что ты находишь в этом: глазеть на игрушечных собак, завернутых в тряпки.
Китценька глянула на Миску через плечо.
Миска была замечательная собака, однако, по мнению Китценьки, ей стоило бы почаще причесывать длинную черную шерсть (и тогда можно будет сказать: «Чудесная шелковистая шерсть»). И ошейник у Миски был очень потертый. Удобный, без сомнения, но…
— Понимаешь, Миска, ты ведь теперь тоже цирковая собака. А цирковая собака должна выглядеть так, чтоб те, кто ее видит, просто рвались прийти в цирк на представление. Мол, если в цирке такие великолепные собаки, такие яркие собаки, такие необыкновенно прекрасные собаки, — то наверняка представление будет грандиозным.
— Вот еще, — пробурчала Миска, вглядываясь в свое отражение в витрине. — По-моему, я нормальная собака. Все при мне. Главное, чтоб душа была на месте.
— Ну конечно. Но в собаке все должно быть прекрасно: и душа, и шерсть, и ошейник, и попонка, — вздохнула Китценька.
Ей было слегка неловко говорить все это старшей подруге. Но уж в чем-чем, а в попонках Китценька была знатоком.
Тут дверь магазина распахнулась и оттуда вышла толстая дама с доберманом. На добермане был клетчатый жилет с кармашками для часов. Китценька могла поклясться, что у такого солидного пса наверняка есть и карманные часы-луковица на толстой витой цепочке, просто он не взял их в магазин на примерку жилета.
Повинуясь непреодолимому внутреннему голосу, который вздыхал горестно уже добрых полчаса, Китценька сунула нос в приоткрытую дверь. А вслед за носом не удержалась и вошла в магазин вся целиком, вместе с белым кудрявым хвостиком.
Миска, которая не хотела оставлять подругу одну, была вынуждена зайти.
Через час уставшие собаки вывалились из дверей магазина, еле сдерживая себя в рамках приличий, чтоб не высунуть от утомления языки.
Миска была ошеломлена.
Хозяин магазина, увидев их на пороге, подскочил как ужаленный и завопил, что такую прекрасную пару он видит впервые, не будь он господин Филофаун. И что у него есть замечательные предложения, от которых уважаемые посетительницы просто не смогут отказаться.
Не успела Миска громче пробормотать, что у них совсем нет денег (вот только сдача от дрожжей — пара монеток), как она уже стояла перед большим зеркалом, а хозяин носил ей охапки каких-то одежек.
Китценька же повела себя самоотверженно. Она сразу же отказалась мерить жилетки, пальтишки и камзольчики, накидки и шлейки. Она твердо сказала, что, хотя сейчас они и не планируют больших покупок, однако ей бы хотелось показать подруге новинки сезона. И, возможно, убедить ее сменить имидж. Воодушевление господина Филофауна возросло от этих слов многократно (хотя казалось, что больше уже совсем некуда).
И Миска с удивлением услышала, что ей идут пальто из шотландки, отороченные бархатным кантом. Идут ошейники из золотисто-персиковой кожи с медными заклепками. А в выходном наряде из атласа цвета бордо она просто неотразима.
Надо признаться, что зеркало подтверждало эти слова. Там, в зеркале, Миска неожиданно для себя увидела элегантную незнакомку, которой для полного совершенства собачьего облика не хватало лишь чуточку более ухоженной шерсти.
