Ирина Ставская - Чудесные каникулы
— Дверь на замке, — заметил Миликэ.
— Да. А если кто-нибудь придет к отцу? Надо сказать, где отец. Мама сказала, чтобы я сидел дома.
И по его решительному виду и неподвижной позе мальчики поняли, что не сдвинут Виорела с места ни за что на свете.
— Тогда пойдем сами, — сказал Миликэ.
Виорел пожал плечами, словно давал им понять, что они могут поступить, как им хочется.
— Но как мы найдем?
— Идите прямо, вот так, — начал он объяснять с большой охотой: видно было — рад-радешенек, что они больше не уговаривают его идти, — потом направо, потом налево, после опять прямо, пройдете мимо каменного колодца, потом еще немножко, и там найдете отца.
Показывая дорогу, Виорел размахивая хворостинкой то направо, то налево, то вперед, как бы прочерчивая дорогу в воздухе. Он остался очень доволен своими объяснениями и подумал, что даже Аникуца не объяснила бы так хорошо.
Миликэ и Тинел пошли одни. Углубились в лес. У тропинки то тут, то там колыхались крупные сиреневые колокольчики. Места были совсем незнакомые…
Мальчики шли так, как сказал им Виорел, тропинка уже несколько раз раздваивалась, они шли то налево, то направо, на колодец не набрели и лесника так и не нашли.
Они поняли, что сегодня уже не найдут его. Но вернуться снова к Виорелу по правильном дороге не захотели, подумали, что нет уже смысла.
Решили идти куда попало. Они уже знали, что в этом лесу невозможно заблудиться: если пойдешь в гору, набредешь на шоссе, которое ведет к городу Сороки; если пойдешь вниз, упрешься в Днестр, а по береговым тропинкам доберешься до лагеря. Так что ходить они одни по лесу не боялись: знали уже, что волков нет…
Только они не знали, что сам лес коварен, зовет тебя от ствола к стволу, от куста к кусту, уводит все дальше и дальше…
Миликэ и Тинел набрели на усыпанную земляникой поляну. Поели досыта… И еще собрали в целлофановый мешок. В другой — набрали грибов. Грибы открывались их глазам неожиданно, — высовывали шляпки из-под ржавых листьев и каждый словно говорил:
— Вот он я!
И Миликэ срезал его перочинным ножиком. С первого дня, как только прибыли в лагерь, Теофил Спиридонович наказал всем иметь при себе ножички. Если найдут грибы, чтобы не дергали их с корнем, а срезали аккуратно, — тогда на месте срезанного вырастет новый гриб. Иначе они переведутся.
Мама купила ему в Сороках маленький перочинный ножик. Миликэ носил его в кармане: он сам пришил этот карман к трусикам.
Потом пришла Тинелу очередь срезать ножку гриба. Должна же быть на свете справедливость — нельзя, чтобы один Миликэ срезал.
На обратном пути вспомнили о белках: они ни разу не посмотрели вверх, глядели все под ноги, разыскивая то грибы, то землянику. Только теперь заметили, что солнце все это время не стояло на месте, склонилось к западу. Тени в лесу загустели, и мальчики почувствовали, что они голодны, как звери.
— Неужели так поздно? — спросил Тинел озабоченно.
— Не думаю, — ответил Миликэ с притворной беспечностью. — Просто так кажется.
— Уже очень длинные тени.
— Деревья высокие, вот и тени кажутся длинными, — успокоил его Миликэ. У него еще теплилась надежда, что они успеют прийти в лагерь до возвращения Теофила Спиридоновича и быстренько перемоют черепки.
Но когда они пришли, наконец, в лагерь, голодные и озабоченные, увидели, что все уже вернулись.
Мама готовила ужин, Лина расставляла на столе тарелки.
Все были заняты, и никто не обратил на них внимания; тем лучше.
Может быть, Теофил Спиридонович забыл, и завтра или, может, даже сегодня после ужина они успеют закончить работу, и все обойдется. Миликэ успокоился окончательно: кто знает, может быть, никто даже не заметил их отсутствия? Может, мама решила, что они на раскопках, а Теофил Спиридонович подумал, что они в лагере?
Мешочек с грибами они положили у плиты, на полку: ягоды съели еще в лесу, так что рядом положили другой мешочек, весь испачканный земляничным розовым соком.
Умылись, поужинали и с интересом слушали разговоры за столом. О своих впечатлениях они предпочли молчать. Были рады, что никто их ни о чем не спрашивает.
Мальчики тайком бросили взгляд в сторону тех двух тазов; оба лежали в траве, перевернутые дном вверх. Куда делись черепки? Кто их помыл? Может быть, мама?
Ни один не посмел спросить.
Миликэ краешком глаза взглянул на Лину.
«Что это с ней? — подумал он удивленно, — сидит сияющая, будто у нее сегодня именины».
Теофил Спиридонович выпил чай, поставил алюминиевую кружку на стол и неожиданно сказал:
— Стало быть, сегодня вы потрудились. Как никогда.
Мальчишки подумали, что Теофил Спиридонович говорит о грибах, им показалось даже, что он их хвалит, мол, молодцы. И они готовы были улыбнуться. Но нет…
— Я убедился, что вы отлично справились с заданием, — сказал Теофил Спиридонович и пристально посмотрел на каждого.
Миликэ подумал, что это мама помыла черепки и не рассказала Теофилу Спиридоновичу. — Не успела или забыла. Миликэ стало неприятно. Надо сказать правду!
Тинел ничего не понимал. Как «справились»? Даже не притронулись к черепкам!
Миликэ пробубнил под нос:
— Мы их не мыли…
— Знаю без тебя, — неожиданно жестко ответил Теофил Спиридонович.
«Ого! Знает! Кто же все-таки помыл?» — подумал Миликэ.
Теофил Спиридонович между тем продолжал:
— И знаю, как все произошло. Идея принадлежит, конечно, Миликэ. Ему же не сидится, знаю я его нрав. И Тинела таскает за собой. Мама вам разрешила? Я вам разрешил?
Мальчики сидели с опущенными головами.
Теофил Спиридонович обратился к Валентине Александровне:
— Ты им разрешила?
— И не думала.
— Тем более, что они не выполнили своих обязанностей…
— Не спросили у меня, и я не заметила, когда они сбежали!
— Именно сбежали, а работу бросили. Что ты теперь можешь им сказать?
— Ты давал им задание, ты с них и спрашивай!
— Что же спрашивать? Пока они гуляли, Лина работала и за них и за себя. Не по-мужски это, вот что.
«А! Вот почему Лина сидит такая важная, как будто у нее сегодня именины!» — догадался Миликэ. И с сожалением подумал, что и он мог бы так же, если бы…
— Н-да, — продолжал Теофил Спиридонович. — Думал, растут два добрых, настоящих мужика. Можно будет на них положиться. И вот… Хорошо, что сестра выручила, а если бы нет…
Все смотрели на мальчишек: мама, Антон, Герасим, Дэнуц и, самое главное, Теофил Спиридонович.
Только Лина не смотрела и сидела так, словно все происходящее ее не касается.
Скажите, пожалуйста, какая скромница! Ее хвалят, а она даже не слышит! Как бы не так!
— Не смотри так косо на Лину, — поймал его взгляд Теофил Спиридонович. — Только благодаря ей я смогу склеить кувшины и на днях отвезти в Кишинев. А вы… — Теофил Спиридонович махнул с досадой рукой.
У Тинела от стыда слезы навернулись на глаза.
Теофил Спиридонович подумал, что Тинел все-таки младше.
— Конечно, оба виноваты. Но большая вина лежит на Миликэ.
Миликэ надул губы. Как жаль! Хорошо было бы, если б другие отвечали, исправляли его ошибки, другие делали и думали так, чтобы ему жилось хорошо и беззаботно.
— Тинела на этот раз прощаю. Хватит с него и проработки. Завтра мы начинаем раскопки на новом месте; Тинела возьмем, а Миликэ оставим в лагере. Пусть поразмыслит на досуге…
И Теофил Спиридонович посмотрел через голову Миликэ далеко-далеко, туда, где белесые воды Днестра сверкали на излучине между лесистыми холмами.
Миликэ не ожидал такого наказания. Он думал, Теофил Спиридонович потребует, чтобы мама не пустила его в кино, когда вернутся в Кишинев, или чтобы она не покупала ему мороженое, или еще какое-нибудь другое, похожее, наказание; или, может, потребует, чтобы мама заставила его заготовить хворосту на два дня. Мама никогда так не наказывала, но Миликэ знал, что у других такое бывает. И вот тебе…
«Что угодно, только не это», — мелькнуло у него в голове.
Миликэ вскочил со своего места и, красный, словно вымазал щеки земляничным соком, кинулся в лес, крикнув охрипшим голосом:
— Я не хочу больше жить в лагере! Уйду пешком в Кишинев!
Все остолбенели.
Первой очнулась мама. Она вскочила, хотела догнать его. Открыла рот, чтобы крикнуть, но не крикнула.
Лина схватила ее за руку:
— Не бойся, мама. Не уйдет он никуда.
— Довольно и того, что он ушел из лагеря… Смотри, наступает ночь…
В самом деле, солнце уже село.
— Он труслив и один далеко не уйдет… — заверила ее Лина.
Тинел почувствовал себя глубоко оскорбленным этой неожиданной характеристикой брата, но одновременно согласился: да, Миликэ трусоват. Правда, в лесу нет волков, Миликэ знает, и уже не обязательно карабкаться на дерево при первом шорохе…
