Арчил Сулакаури - Приключения Саламуры
Но Саламура уже не слушал Фринту. Он выскочил из салона и рванулся вперёд, словно за ним гнались все охи и ахи Фринты, и пошёл на восток, как сказал ему старый поэт.
Требование освободить футболиста
Чаша терпения болельщиков переполнилась. Первое время жители Сноготка ещё как-то мирились с перебоями в футбольном календаре.
И рассуждали примерно так. Подножка, мол, хоть и без вины, а всё же виноват: сломал стекло и причинил ущерб красе и гордости нашего первого министра — его носу.
Но дни складывались в недели, а стадион всё пустовал. Жители Сноготка зароптали. Уж очень они любили футбол. И конечно же, обожали своего единственного, непревзойдённого мастера кожаного мяча.
Если вы сомневаетесь, прочитайте прошения, составленные мудрым Акти-Лу по просьбе болельщиков. Бородавка не отвечал болельщикам ни на одно из прощений.
В ярости он каждый раз так чихал, что птицы в дворцовом саду, словно спелые плоды, падали с деревьев на землю.
— Таким путём мы ничего не добьёмся, — сказал болельщикам кузнец. — Пробил час решительных действий. Все, кто искренне любит футбол, пойдёте со мной.
— Куда? — спросили истинные почитатели футбола.
— Во дворец. К первому министру! Мы не можем жить без футбола, значит, Бородавка должен освободить Подножку.
— Ура! — закричали болельщики.
— Пошли. Нельзя терять ни минуты! — встал кузнец и хлопнул молотом по наковальне.
Вы, наверное, уже догадались, что тайное собрание заговорщиков происходило в кузнице.
— Не понимаю, какая необходимость идти всем вместе, — сказал Цомизелия, отец прославленного поэта Хиларио Буэры.
Надо сказать, что тестодел при одном только упоминании имени первого министра дрожал, как осиновый лист. Каждый вечер после похищения Буэрой Фринты он прощался с женой и ждал — вот сейчас придут и заберут его в тюрьму.
— Конечно, всем идти не стоит, — поддержал Цомизелия парикмахер.
— Трусы вы! — отрезал кузнец, яростно раздувая мехи. Кузница наполнилась пеплом.
— А футбол смотреть хотите?
— Хотим! — в один голос ответили болельщики.
— Тогда надо идти во дворец.
Болельщики разбежались по кузнице. Одни сделали вид, что стряхивают с одежды пепел, другие притворились кашляющими, третьи усиленно тёрли глаза.
— Один я не пойду, — заявил кузнец. — Это не имеет смысла. Кто болеет за судьбы нашего футбола, пойдёт со мной. Ну, а если струсите, на весь мир раструблю о вашем позорном бегстве.
Между нами говоря, жители Сноготка не отличались храбростью, зато гордости у них было хоть отбавляй. А кузнец не любил шутить. Он и вправду мог покрыть их имена позором. Как-то сам собой у болельщиков прошёл кашель, перестали гореть глаза да и с одежды улетучился пепел. Кузнец вышел на улицу и пошёл, не оглядываясь, назад. А когда оглянулся, то увидел, что болельщики, правда, нехотя, но следовали за ним.
— Выше головы, твёрже шаг, — ободрял их кузнец.
Ряды болельщиков футбола сомкнулись, шаг стал уверенней.
Зуботычина — телохранитель Бородавки
Первый министр беседовал в своём дворце с… С кем же беседовал первый министр? Бьюсь об заклад, ни за что не догадаетесь…
Да с Саламурой, маленьким пастухом божьих коровок! Вы удивлены? А чему тут удивляться? Саламура, как вы помните, шел на восток.
Так он и оказался в столице прекраснейшей страны Сноготок. Правда, не без помощи своих верных друзей — божьих коровок и светлячков. Днём он выпускал аленьких букашек — они находили ему самую короткую дорогу, ночью светлячков — и те освещали путь. Наконец показались пограничные столбы. От них до столицы было всего несколько часов ходьбы.
И вот наш пастушок сидит в кабинете Бородавки и рассказывает о встрече с Фринтой.
— Значит, ты видел мою дочурку?
На глазах у первого министра показались слезы.
— Она велела передать вам привет.
— Бедняжка, наверное, изменилась, похудела.
— До этой встречи я не знал Фринту, так что мне трудно судить. Но, видно, она всё же похудела — личико у неё крохотное, один нос торчит.
— Кретин, нос — это наша семейная гордость, — обозлился Бородавка.
Саламура смешался, понял, что попал впросак.
— Значит… ты говоришь… Фринта не забыла меня? — продолжал расспрашивать первый министр.
— Она только о вас и говорила. Сказала, что лучше и добрее нет на свете человека.
— Продолжай. Что ещё сказала Фринта?
— Сказала, что вы будете рады слышать о ней.
— А ещё что?
— «У моего отца, говорит, такое доброе сердце…»
— Ты что-то мнёшься, продолжай.
— «…и он наградит тебя…» — выпалил наконец Саламура.
Первый министр, известный всему миру скряга, недовольно нахмурил брови, скосил глаза в сторону несгораемого шкафа и чихнул. У Саламуры сердце упало. Можно было подумать, что кто-то незаметно подкрался к пастушку и выстрелил из ружья у самого его уха.
— Так и сказала… наградит?
— Именно так. Но мне не нужно никакого вознаграждения. Я благодарен судьбе и за то, что нашёл наконец страну Сноготок.
— А зачем тебе так уж надо было сюда попасть?
— Видите ли… мне сказали, что моя подружка находится у вас.
— Кто она?
— Может, вы слыхали о ней, господин министр, и поможете мне…
— Попробую, но кто она?
— Байя, пастушка светлячков.
— Что ты сказал?! — подскочил Бородавка.
У Саламуры от страха пересохло в горле. Он не мог понять, отчего вдруг так подбросило в кресле первого министра.
— Зачем ты ищешь Байю? — угрожающе засопел Бородавка.
— Господин… Байю похитили… А я обещал ей показать восход солнца… Вот и пришёл сюда, чтобы забрать пастушку и вернуть её светлячкам. А там и восход ей покажу…
— Так, так, понятно! Значит, ты решил показать ей восход солнца? — Первый министр криво усмехнулся и вдруг ударил кулаком по столу. — Я… я покажу вам обоим… Не будь этой мерзкой девчонки, моя Фринта стала бы королевой… Боже, до чего я дожил, моя дочка замужем за сыном тестодела! Тьфу! Говоришь, Фринта обещала тебе награду, что ж, ты её получишь. Уж я тебя одарю! Зуботычина! — завопил первый министр.
Дверь распахнулась. В кабинет вкатилось нечто круглое, как арбуз. Это был Зуботычина — личный телохранитель Бородавки. Самый сильный человек в государстве Сноготок. Его боялись все.
— Арестовать! — крикнул первый министр, указывая на Саламуру. — За преступление против государства.
Зуботычина исподлобья взглянул на бедного пастуха, облизнулся, почесал лысую голову и покатился на Саламуру.
Зуботычина избивает болельщиков футбола
Кто знает, как повернулось бы колесо судьбы Саламуры, если бы не шум, неожиданно ворвавшийся в кабинет с улицы. Бородавка и его телохранитель бросились к окну. Сначала первый министр, за ним Зуботычина.
Под окном стояла огромная толпа. Демонстранты что-то выкрикивали. Первый министр закрыл руками уши. Кузнец успокоил возбуждённых болельщиков.
— Достойнейший из министров, — обратился он к Бородавке. — Просвещённейший и мудрейший. Смилуйся и освободи вашего знаменитого футболиста Подножку.
— Нет и нет, — отрезал первый министр.
Толпа вновь загомонила.
— Простите его.
— Умоляем вас.
— Он больше не будет.
— Подножка подлец и упрямец! — крикнул Бородавка. — Я предложил ему место тюремного надзирателя, а он отказался. Ни за что не прощу.
— Вы должны простить его.
— Сжальтесь над нами.
— Без футбола мы и жизни не рады.
— Не уйдём отсюда! Бородавка побагровел:
— На что это похоже, Зуботычина?! Бунт?!
Телохранитель с готовностью уставился на первого министра.
— А ну, разгони этих бунтарей! — приказал Бородавка.
Тучный телохранитель с удивительной лёгкостью побежал по лестнице. Скорее, он не побежал, а покатился. Первый министр захлопнул окно и последовал за ним. А Саламура?
И первый министр, и Зуботычина забыли о нём. Бородавка, надо сказать, в последнее время стал очень забывчивым. Придворные даже посмеивались: мол, у старика склероз и он плохо кончит.
Пастушок открыл створку окна и выглянул на улицу. Болельщики, решив, что это первый министр, зашумели. Вдруг вся толпа попятилась назад. Саламура высунулся в окно. Из парадного подъезда вихрем вылетел на бунтарей Зуботычина.
— Не бойтесь, братья! — крикнул кузнец. — Он один, а нас много.
Личный телохранитель первого министра заработал кулаками. И как! Одним ударом троих сбивал с ног. Многие тут же оказались на земле. Колонна дрогнула, некоторые болельщики показали спины.
— Куда вы, братья! — кричал кузнец.
Телохранитель всё яростней молотил болельщиков кулаками. Первый министр стоял у дверей подъезда и потирал от удовольствия руки. Зуботычина, набычив голову, врезался в самую гущу толпы. Опьянённый успехом и сознанием, что за ним наблюдает сам первый министр, он уже никого и ничего не видел: размахивал руками во всех направлениях.
