Брайан Джейкс - Меч Мартина
— Ух ты! Что случилось, Кэррол?
Удивленный аббат потряс головой:
— Не имею представления. Сестра Сетива, что это может означать?
Землеройка Сетива пожала плечами:
— Раньше такого не наблюдала. Неужели доплясались до постелей? День, конечно, был утомительный.
Рэдволльцы сидели, потягивая чай. Из аббатства не доносилось ни звука. Потом появилась Саро. Она приняла поданную ей услужливыми лапами кружку чая и уселась вместе со всеми:
— Да, годы мои не те, честно признаюсь. Ну и танец! Малышня проплясала по аббатству прямо к кроваткам. Плюх — и сразу захрапели. Я бы к ним с удовольствием присоединилась.
Торан выглядел озадаченным:
— А как же вечерний пир горой?
Аббат Кэррол поспешил успокоить друга:
— Не волнуйся, Торан, перенесем на завтрашний полдень. Провизия не пострадает.
Разочарованный Хорти печально повесил уши:
Брагун с интересом выслушал тираду и пригорюнился:
— А что твой скелет нам ответит, усопший голодный друг?
Хорти всхлипнул:
— А? Скелет, во… Он скажет… Поздно, опомнились, во, скажет он… Пусть совесть судит… сгубили молодца… и навсегда сомкнет уста, во.
И Хорти резво ускакал прочь, ловко выхватив последнюю лепешку из-под носа сестры Портулы.
11
Уже стемнело. У пруда шел разговор о жизни в аббатстве. Брагун и Саро слушали очень внимательно, особенно когда зашла речь о Марте. Рассказ вели, чередуясь, аббат Кэррол, сестра Сетива, Торан и сестра Портула. Марта уточняла и дополняла их повествование.
Выслушав рассказ, Брагун с глубоким сочувствием посмотрел на прикрытые одеяльцем ноги молодой зайчихи:
— И ты не можешь припомнить ни одного шага, сделанного хотя бы в раннем детстве, Марта?
— Нет, хотя много раз пыталась. Но каждый раз падаю как подкошенная. Ступни как будто туго связаны веревками.
Саро понравилась искренность Марты.
— Извини, Марта, а чем ты занимаешься в течение дня?
— О, всегда есть чем заняться. Рядом друзья, меня охотно возят, хотя я могу и сама передвигаться. Много читаю, учусь. Да, сестра Портула, я оставила книгу в сторожке. Отец Фред еще не спит, у него светится фонарь. Может быть, зайдем к нему?
Они направились к сторожке. Кресло Марты толкали Брагун и Саро. Отец Фред как будто ждал их и сразу же открыл дверь:
— Хе-хе, а мы вас поджидаем. Вон вас сколько… Присаживайтесь где сможете, тесновато, но места всем хватит.
— Так есть у нас что показать этой молодежи? — спросил отец Фред у дверной задвижки.
— Что-нибудь новое? — с ожиданием в голосе спросила Марта.
Старый еж пристроился на краешке своей кровати, середину которой занимала книга, и открыл фолиант на заложенной странице:
— Новое? Как только гонки закончились, я спас свои кресла и приступил к чтению. Есть на свете посерьезнее занятия, чем носиться по крепостным стенам. Ведь не зря же к вам обратился Мартин Воитель, дитя мое.
— Что сказал Мартин Воитель? — заинтересовался Брагун.
Зайчиха пояснила:
— Я заснула перед гобеленом в Большом зале и увидела Мартина и молодую мышь по имени Амил. Мартин велел мне побольше читать, потому что чтение — это знание.
Саро вздохнула и прищурилась:
— Я помню, как Мартин Воитель обратился к нам с Брагом, когда мы были совсем юными существами.
Аббат Кэррол удивленно уставился на нее поверх очков:
— Мартин беседовал с вами! И что же он вам сказал?
— А вот что:
Приключение вас ждет,
Выходите из ворот.
Бранный выбирайте труд,
Чтоб не развалить все тут.
Брагун засмеялся:
— Это у нее шуточки такие.
Фред переводил взгляд с Брагуна на Саро:
— А дело-то ведь нешуточное. Я как только вас двоих увидел на лужайке, сразу понял: вот они, те самые двое, о которых речь в стишке сестрицы Амил.
Хорти выпучил глаза:
— Во, во, вот так-так!
— Так вот, прекратите болтовню и слушайте. Я нашел историю сестры Амил. Она записана летописцем Скритто. Толково записана, между прочим.
Все затаили дыхание, и отец Фред приступил к чтению.
— Чума пришла в Глинобитную Обитель, великая напасть. Нынче утром мы схоронили четверых: трех сестер и одного брата. Больница наша не вмещает всех страждущих. Аббатство превратилось в обиталище скорби. Настоятельница Жермина и ее Совет пришли к горькому, но необходимому решению: чтобы выжить, мы должны бежать из Обители. Трудно поверить! Оставить родные стены и уйти в неведомые дали. Жермина предложила отправиться к Лесу Цветущих Мхов, в тех краях она надеется найти друзей и помощь. Много ли мы унесем с собой? О, время скорби и лишений!
Бедняжка сестра Амил не может идти, она передвигается лишь в своем кресле на колесиках. Она решила остаться. Я умолял ее, обещал толкать ее каталку, но она и слышать не хочет. Боится, что задержит нас, будет помехой. К сожалению, она права, ведь лесные тропы не созданы для инвалидных колясок. А ручьи, холмы, овраги, провалы… Скалы и болота… Да и зима наступит скоро. Мать Жермина еще не знает о решении Амил. Моя печальная обязанность — сообщить ей. Сестра Амил — чудесное создание. Сердце мое разрывается, когда подумаю, что придется оставить ее здесь, среди умирающих.
Торан громко всхлипнул, прервав повествование. Он вытер лапой мокрые глаза:
— Бедняжка! Остаться в заброшенном аббатстве… Нет, Марта, я бы тебя не оставил, что бы ни случилось!
— Мы бы тебя не оставили, Марта, — подтвердил Брагун.
— Я в этом не сомневаюсь, друзья, — заверила Марта, прежде чем остальные успели открыть рты. — Ой, извините, отец Фред, мы слушаем внимательно.
Привратник фыркнул и открыл другую заложенную страницу:
— Премного благодарен. Итак, продолжим чтение. Здесь Скритто описывает устройство лагеря в конце первого дня пути.
Мы стали свидетелями чуда! Я доверяю своим глазам, вы должны верить мне, ведь никогда я не искажал действительности в своих повествованиях. Мы приблизились к потоку с крутыми берегами, который присмотрели для первого ночлега. Я со своими письменными принадлежностями и мешком съестных припасов шел в середине цепочки братьев и сестер. Мать настоятельница возглавляла колонну, ее видно не было. Я вышел из Глинобитной Обители, раздавленный стыдом, ускользнул, как вор, не попрощавшись с сестрой Амил. Вдруг от хвоста колонны донеслись возгласы изумления и ликования. Быстро побежав назад, я увидел, что вызвало восторг моих собратьев. По вересковой пустоши, прихрамывая, но передвигаясь на собственных ногах, даже без помощи палки или посоха, к нам приближалась сестра Амил!
Снова отцу Фреду пришлось прервать чтение, так как возгласы ликования раздались и в его сторожке. Старый еж сделал вид, что собирается захлопнуть книгу:
— Кхм… Вы слушать будете или нам спать ложиться, а? Кхе-хе…
— Извини, друг, молчим и слушаем, — заверил его отец Кэррол. — Мы обрадовались за сестру Амил.
Фред снова нагнулся к книге, бормоча:
— Да, признаться, мы все тут тоже… так же радовались, когда я первый раз читал. Ну, продолжим:
«Чудо произошло или же подействовала магия? Когда я сообщил аббатисе о решении Амил, она опечалилась и сказала, что еще поговорит с сестрой. Свидетелем их беседы я не был, но сразу вспомнил об этом, как только увидел сестру Амил, свободно передвигающуюся без посторонней помощи. Вечером, когда сестра Амил, завернувшись в плащ, крепко спала возле костра, я подошел к аббатисе Жермине. Наша мудрая мать настоятельница поведала мне, что вручила Амил обрывок древнего пергамента, полученный ею много сезонов назад от искусного целителя. Очевидно, сестра Амил умело воспользовалась даром матери Жермииы. Был ли это рецепт целебной смеси или текст волшебного заклинания — этого мать настоятельница мне не сказала».
Марта чуть не застонала от разочарования, но заставила себя сидеть тихо, не мешая чтению.
Отец Фред продолжал:
— На следующее утро я подошел к сестре Амил, которая как будто крепла на глазах и шла уверенным, твердым шагом. Естественно, мне хотелось узнать подробнее о древнем пергаменте, сыгравшем решающую роль в ее жизни. Но сестра Амил вежливо, с какой-то таинственной улыбкой на устах уклонилась от моих настойчивых расспросов. Несколько раз в течение дневного марша я возобновлял попытки что-нибудь разузнать, но лишь вечером, после утомительного перехода по пересеченной местности под моросящим дождем, сидя у костра, она согласилась удовлетворить мое назойливое любопытство. Ее слова запечатлелись в моей памяти. Вот они, что бы они ни означали: «Надпись на пергаменте полезна лишь тому, кто, подобно мне, в ней нуждается, кто страдает телом или духом. Я храню в памяти строки, оставленные древним целителем. Пергамент остался в Обители, но сила его во мне. Каждый, кто нуждается и кто его найдет, может им воспользоваться».
