Александр Афанасьев - Народные русские сказки
У Антипки была распрезлющая жена да детей куча. Антипка– слово, баба – за рычаг[425] да в бок норовит. Захочет Антипка проучить жену, возьмет кнут, а баба разорется-раскричится, до того разозлится, что выхватит из люльки ребенка за ногу и давай им отмахиваться; глаза вытаращит, пена у рта, черт-чертом! Не стало Антипке житья. Что стареет жена, то хуже. Стал он задумываться, как бы жену сбыть? И придумал.
Воротился однажды из лесу такой развеселый и гуторит жене ласково: «Послушай-ка, моя женушка! Заживем мы с тобой по-боярскому, разряжу тебя павою, – ведь я нашел казны гибель страшную, несметную». – «Где, пострел? Покажи-ка мне! Не во сне ли тебе, чучелу, пригрезилось?» – «Нет, моя ластушка, нет, моя любушка! Хоть очми не досмотрел, а ушми дослышал, как злато-серебро перезвякивало». – «Да где?» – «Там, в лесу, в провале, что над самым крутояром, подле дуба-то тройчатого». – «Ну, пойдем, – говорит баба ласковее, – да смотри: коли сбрехал, задам вытаску! Как же ты слышал? Расскажи-ка мне». – «Вот видишь, захотелось мне швырнуть камень в еван-то[426] ямище; швырнул, а целковики да, кажись, лобанчики[427] так и зазвякали. Я в другой раз, ан еще дюжей! Я и в третий – право слово, звякают!» Пришли к ямищу – черно, глубоко! «Ну, жена, вот булыга[428] – брось сама, коли мне веры не даешь!»
Баба взяла камень да, наклонясь, бросила, а Антип тем часом потрафил ей в шею: баба кувырк, полетела в ямище и не пикнула. Только пришел Антип ко двору, детишки – все девчура мелкая – с визгом его встретили: «Батя, каши, батя, хлеба, батя, молока!» А тут сам корову дой, сам на речку беги – пеленки стирай, лошадей убирай да ночь не спи – малолеток качай. «Ай, ай! – вскричал Антип, почесываясь в затылке. – С бабой была беда, а без бабы десять бед, и работать некогда!» Обнищал Антип и вздумал думу новую: «Да пойду жену вытащу!» Начал собирать обрывки да веревки, от лаптей оборки, связал все вместе, наставил и надвил, на конце клепец[429] в аршин присадил; пошел к ямищу, опустил веревку с клепцом да потряхивает. И вот мудреное дело – на веревке что-то потяжелело, а не с бабу весом; стал наверх тащить, тащил-тащил, глядь – на конце чертенок сидит, вершков шести, весь в шерсти. Антип закричал: «Прочь! Знаю, ты мал, да шибко удал! Отцепись, проклятый, да ступай туда, где прежде был; на белый свет я тебя не пущу; слышь, как раз перекрещу».
Взмолился бесенок: «Антипушка! Я добрый черт, я тебе богатство дам: станут по чужим домам вселяться, а ты меня словом гони да деньги греби. Только, слышь, до двух раз! Выберу тебе богачей на заказ. Как злая баба в ямище упала, нам просто житья не стало!.. Вытащи, Антипушка! Я свое обещание сдержу, на корень твой двор посажу; будут у тебя батраки и батрачки, наймешь няньку за детьми ходить, будешь с господами хлеб-соль водить». Соблазнился Антип, вытащил беса наружу – на канате вдруг полегче стало, бесенка словно ветром унесло.
Не прошло и недели, как слышит Антип, что у богача-подрядчика в больших каменных палатах поднялась громотня, стукотня, по ночам хохот, беготня, жильцам житья не стало! Идет Антип к подрядчику, поклонился и говорит: «У вас, батюшка, в доме нечисто, поселился презлой бесенок; ты ничем его не выживешь, разве мне приказать изволишь». – «Гони, гони, Антипушка! – говорит подрядчик. – Во как поклонюсь». – «Добро! – отвечает Антип. – Из поклона ведь шубы не тачают, а я мужик бедный семьянистый; у меня семь дочерей – старшой лишь осьмой годок пошел, а баба-то сбежала, так за всем сам присмотри! Дай мне на каждую дочь по тысяче, я твой дом обойду, свистну да слово скажу – и не будет чертей».
Подрядчик не стал спорить, достал мошну, отсчитал семь тысяч и повел Антипа по своим упокоям. Антип что войдет в упокой, свистнет и закричит: «Вон!» В ответ ему из-за печки пищит: «Уйду!» Обошел весь дом – и везде сделалось и тихо и смирно. Поздравил хозяина с благодатью в дому; ну, хозяин подносит ему и вина заморского, и травнику, и наливки, а на стол закусок наставил: яйца вкрутую да щуку обливную,[430] разные колбасы и всякие припасы. Подгулял Антип, на целую неделю наелся – аж подпояску долой!
Простился с подрядчиком и поплелся до дому. Завелись у него и батраки, и батрачки, и кони славные, и всякого добра много. Молва об Антипе далеко бежит, что Антип – мастак ворожить, и хоть не бабка он, а большой чертогон!
Вот через месяц, через два, шлет из города откупщик гонца за Антипом. «Помоги, Антипушка, у нас несчастье», – сказывает гонец. «Что, ай дом горит?» – «Нет! Хоть не горит, а пуще того: нечистая сила откупом вертит; в дому и шум и гам, паутина да грязь по чанам. Откупщик за плату не постоит, только возьмись, брат, от беса полечить». – «Хорошо!» – промолвил Антип, заложил в беговые дрожки рысака и поехал к откупщику на двор. Откупщик берет его за руку, с честью в дом ведет, вперед ему ход отдает, что слово – почтенным величает, на мягки диваны сажает. «Родимый, помоги!» А Антип бородку гладит, на десять тысяч ладит; деньги в карман кладет и, свистнув, по палатам идет: прогнал беса, везде и тихо и смирно! «Спасибо, – сказал откупщик, – за твою послугу прикажу тебе бочку вина отвезти в дом».
Поехал Антип от него мимо гостиных рядов: на черепенники[431] и калачи уж и не глядит. «Подавай сластей!» – говорит. Приезжает домой, глядь – на дороге приказчик стоит: «Эй, Антип! Собирайся скорей на боярский двор». – «Зачем?» – «Да, вишь, черт поселился, бедами качает, боярыня слезно рыдает, дети ревмя ревут…» – «Родимый Иваныч! Помилуй, я в третий раз не смогу черта прогнать». – «Поди-ка изволь с барином толковать! Коли, говорит, к ночи не выгонит беса вон, так я его на конюшне с головы до пят испарю, на поселенье сошлю, а дочек на барщину возьму, на тальках-то[432] заморю!» – «Нечего делать, – отвечает Антип, – сейчас прибегу; дай только лошадь отпрягу».
Антип был мужик из десятка не простого, навострился людей надувать, захотел обмануть и духа злого. Отпряг рысака, долой новую одежу, сыскал старую и ту в клочки изорвал, волосы овином встрепал, переоделся в старье, сапоги на осметки[433] сменил да исцарапал в кровь лицо и побежал в село на боярский двор. «Ты зачем, – говорит бесенок, – разве забыл уговор?» – «Знаю, – отвечает Антип, – я гнать тебя не хочу, сам у боярина защиты ищу; ведь моя баба из ямы выдралась, следом за мною бежит, хочет со свету изжить!» – «Как? – закричал бесенок. – Из ямы выдралась, за тобою бежит! Нет, лучше я к братьям в ямище уйду; теперь, чай, без бабы пирушки в аду!» Убежал бесенок в ямище – и стихло в боярских хоромах. Тут боярин Антипку на милость принял, от барщины ему совсем отказал.
Воротился Антипка домой, глядь – на дворе бочка с вином стоит; не обманул откупщик! Созвал он соседей – и давай угощаться; на другой день надо опохмелиться, опохмелился да не в меру – опять пьян напился… С той самой поры начал он и по дням, и по ночам к бочке прикладываться: все ему жена грезится! Заснет – а она на грудь коленом станет да за горло давит; проснется – а она в углу стоит да кулаком грозит. Страшно и жутко! Поневоле за чарку возьмешься. Умер Антип от запою; отнесли его на погост,[434] девчонок на барщину взяли, а добро и казну по рукам растащили.
ЖЕНА-СПОРЩИЦА
У одного мужика была жена сварлива и упряма; уж что, бывало, захочет, дак муж дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на чужую скотину; как, бывало, зайдет на двор чужая скотина, дак уж муж и говори, что это ее. Страшно надоела жена мужу. Вот однажды и зашли к ней на двор барские гуси. Жена спрашивает: «Муж, чьи это гуси?» – «Барские». – «Как барские!» Вспылила со злости, пала на пол. «Я умру, – говорит, – сказывай: чьи гуси?» – «Барские». Жена охает, стонет. Муж наклонился к ней: «Что ты стонешь?» – «Да чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, умираю, беги скорей за попом».
Вот муж послал за попом; уж и поп едет. «Ну, – говорит муж, – вот и священник едет». Жена спрашивает: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, пущай священник идет, умираю!» Вот исповедали ее, приобщили, поп ушел. Муж опять: «Что с тобой, жена?» – «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, совсем умираю, готовь домовище![435]» Изготовили домовище. Муж подошел: «Ну, жена, уж и домовище готово». – «А чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, совсем умерла, клади в домовище».
Положили в домовище и послали за попом. Муж наклонился к жене, шепчет: «Уж домовище подымают, нести хотят отпевать в церковь». А она шепчет: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, несите!» Вот вынесли домовище, поставили в церкви, отпели панихиду. Муж подходит прощаться: «Уж и панихиду, – говорит, – отпели; выносить хотят на кладбище». Жена шепчет: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Несите на кладбище!»
Вот и вынесли; подняли домовище опущать в могилу, муж нагинается к ней: «Ну, жена, уж тебя в могилу опущают и землей тотчас засыплют». А она шепчет: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, опущайте и засыпайте!» Домовище опустили и засыпали землею. Так уходили бабу барские гуси!
