Элвин Уайт - Паутинка Шарлотты
— И как вы это понимаете? — осведомилась миссис Эрабл.
— Что понимаю?
— Вы понимаете, как на паутине могла оказаться надпись?
— О нет, — ответил доктор Дориан. — Не понимаю. Я не понимаю и другого: в первую очередь того, как паук научился плети паутину. Когда на паутине появились слова, все сказали, что это чудо. Однако никто не заметил, что сама паутина уже чудо.
— А что такое чудесное вы видите в паутине? — удивилась миссис Эрабл. — Не вижу никаких причин называть паутину чудом. Паутина как паутина. Обыкновенная паутина.
— А вы когда-нибудь пробовали соткать паутину? — спросил ее доктор Дориан.
Миссис Эрабл смущенно заерзала на стуле.
— Нет, не пробовала, — ответила она. — Но я могу вышить салфеточку или связать носки…
— Несомненно, — согласился с ней доктор. — Но ведь вас кто-то этому научил?
— Меня научила моя мама.
— А кто научил паука? Каждый паучок умеет плести паутину, хотя его никто этому не учит. Разве это не чудо?
— Наверно, вы правы, — задумалась миссис Эрабл. — Я никогда не смотрела на пауков с такой точки зрения. И все же я не понимаю, как на паутине появились слова. А я не люблю, когда мне что-нибудь непонятно.
— Многие не любят, — вздыхая, поддержал ее доктор Дориан. — Я — врач. Предполагается, что врачи должны понимать все, но, хотя я и не могу понять всего, что происходит на свете, меня это очень мало трогает.
Миссис Эрабл взволнованно обратилась к доктору Дориану:
— Ферн говорит, что животные на ферме разговаривают друг с другом. Доктор Дориан, вы верите в то, что животные умеют говорить?
— Лично я никогда не встречал говорящее животное, — ответил он. — Но мой опыт еще ничего не доказывает. Вполне возможно, что какое-нибудь животное попыталось заговорить со мной, а я не уловил слов и не обратил на него никакого внимания. Дети более внимательны, чем взрослые. Если Ферн утверждает, что звери в сарае Цукермана разговаривают, я охотно ей верю. Может быть, если бы люди меньше болтали, животные говорили бы больше. Могу поклясться: все люди непереносимые болтуны.
— Вы точно камень у меня с души сняли, — обрадовалась миссис Эрабл. — Так вы считаете, что мне не стоит волноваться из-за моей девочки?
— Она выглядит здоровой?
— О да!
— Аппетит у нее хороший?
— О да! Она всегда голодная.
— По ночам она спит спокойно?
— О да! Вполне.
— Тогда нечего беспокоиться, — заключил доктор.
— Как вы считаете, она когда-нибудь будет думать о других вещах, кроме поросят, овец, гусей и пауков?
— А сколько ей лет?
— Восемь.
— Хорошо, — ответил доктор Дориан. — Я думаю, она всегда будет* любить животных. Но я сомневаюсь, что она всю жизнь просидит в сарае у Гомера Цу кермана. А как у нее насчет мальчиков? У нее есть знакомые мальчики?
— Есть один. Его зовут Генри Фасси, — радостно откликнулась миссис Эрабл.
Доктор Дориан снова закрыл глаза и погрузился в мысли.
— Генри Фасси, — пробормотал он. — Так-так. Замечательно. Я твердо убежден, что вам незачем волноваться. Пусть Ферн сидит в сарае со своими четвероногими друзьями сколько хочет. Замечу мимоходом, что сейчас обитатели фермы ей интересны не меньше, чем Генри Фасси. Но я предвижу тот день, когда Генри скажет ей что-нибудь такое, от чего она загорится. Просто удивительно, как ребятишки меняются год от года! А как поживает Эвери?
— Ах, Эвери, — усмехнулась миссис Эрабл. — Он в полном порядке. То он залезет в ядовитый кустарник, то его покусают пчелы и осы… Тащит домой змей, лягушек, бьет и ломает все, что попадет под руку. С ним все в порядке.
— Вот и отлично, — улыбнулся доктор.
Миссис Эрабл поблагодарила доктора Дориана за совет и попрощалась с ним. После беседы она почувствовала большое облегчение.
Глава 15. Кузнечики
В траве стрекотали кузнечики. Они пели печальную, монотонную песню о том, что лето кончается:
Лету конец, к нам идут холода,
Может, не будет тепла никогда?
Скоро настанут дождливые дни.
Солнце и свет нам заменят они.
Кузнечики считали своим долгом предупредить всех, что лето не может длиться вечно. Даже в самые ясные дни, самые красивые дни в году, когда лето клонится к закату и осень стоит у порога, они упорно твердят о зловещих переменах.
Все слышали грустную песню кузнечиков. Эвери и Ферн услышали ее, когда брели по пыльной дороге. Они поняли, что скоро пора в школу. Гусята тоже услышали песню и подумали, что они больше никогда не будут маленькими. А Шарлотте песня напомнила о том, что времени у нее остается совсем мало. До миссис Цукерман, хлопотавшей на кухне, тоже донеслась песенка кузнечиков, и ей неожиданно взгрустнулось.
— Вот и еще одно лето прошло, — вздохнула она.
А Лерви, который мастерил клетку для Вильбура, в стрекотании кузнечиков уловил известие о том, что пора копать картошку.
Кончилось лето, пожухла трава,
С яблонь уже облетает листва,
Вянут цветы, пожелтели поля,
Голой, безжизненной станет земля, —
пели кузнечики.
Овцы услышали причитания кузнечиков, и им стало настолько не по себе, что они проделали дыру в заборе и вылезли через нее в поле, которое лежало за дорогой. Гусь обнаружил, что путь на свободу открыт, и повел за собой через пролом всю семью. Выводок забрался во фруктовый сад, и там гуси принялись поедать паданки, валявшиеся на земле. Молодой клен, росший у болота, тоже услышал предсказания кузнечиков и от волнения покраснел.
Вильбур теперь был центром всеобщего внимания на ферме. Регулярное питание и добротная еда делали свое дело. Таким поросенком мог бы гордиться любой фермер.
Однажды на него пришло полюбоваться более сотни человек. Посетители в восхищении окружили загончик со всех сторон. Шарлотта выткала слово «БЛЕСТЯЩИЙ» на своей паутине, и шкурка Вильбура действительно блестела, когда он стоял, залитый солнечным светом.
С тех пор как паучиха начала ему помогать, он изо всех сил старался поддержать свою репутацию. Когда Шарлотта написала, что Вильбур — «ЧУДО-ПОРОСЕНОК», он лез из кожи вон чтобы выглядеть, как «ЧУДО-ПОРОСЕНОК». Когда на паутине появилось слово «ОГРОМНЫЙ», Вильбур надувался, чтобы казаться огромным. А теперь, когда надпись гласила, что Вильбур «БЛЕСТЯЩИЙ», он делал все возможное, чтобы оправдать свою характеристику.
Не так-то легко казаться «БЛЕСТЯЩИМ», но Вильбур решительно взялся за дело. Он слегка склонял голову и моргал длинными ресницами. Затем он делал глубокий вдох. А когда зрителям надоедало смотреть, как он моргает, Вильбур подпрыгивал и делал обратное сальто с боковым поворотом. И, глядя на этот акробатический этюд, публика просто выла от восторга.
— Ну как? — довольный собой, спрашивал Цукерман. — Блестяще, не правда ли?
Друзья и соседи Вильбура сначала опасались, что слава вскружит ему голову и он зазнается. Но поросенок никогда не задавался. Он был скромным, известность не испортила его. Вильбура все еще тревожила его судьба, потому что он не до конца верил, что обыкновенная паучиха может спасти ему жизнь. Часто его преследовали ночные кошмары: ему снилось, что люди с ножами и ружьями гонятся за ним. К счастью, это были лишь сны. Днем Вильбур обычно был весел и счастлив. Ни у одного поросенка в мире не было столько друзей, сколько у него, и он понимал, какая замечательная штука — дружба. Поэтому даже грустная песня кузнечиков не слишком опечалила его. Он знал, что скоро начнется Окружная Ярмарка, и готовился к поездке. Если он отличится на ярмарке и, может быть, даже получит денежный приз, то Цукерман не будет его убивать — в этом поросенок был уверен.
У паучихи были свои заботы, но она никому не сказала ни слова.
Однажды утром Вильбур спросил ее о ярмарке.
— Надеюсь, ты поедешь со мной, Шарлотта, — уверенно произнес он.
— Ну, я пока точно не знаю… — заколебалась Шарлотта. — Ярмарка состоится в неудобное для меня время. Мне бы не хотелось в эти дни уезжать далеко от дому.
— Почему? — спросил Вильбур.
— О, мне просто не хочется сейчас расставаться со своей паутиной. На ферме теперь происходит столько интересных вещей!
— Ну пожалуйста, поедем со мной! — взмолился Вильбур. — Ты NiHe очень нужна, Шарлотта! Ты обязательно должна поехать!
— Нет, — отказалась Шарлотта. — Я считаю, что мне лучше остаться дома. Мне предстоит кое-какая работа.
— А что это за работа? — поинтересовался поросенок.
— Кладка яиц. Мне пора сплести мешочек и наполнить его яйцами.
— А я и не знал, что ты можешь класть яйца, — поразился Вильбур.
— А что тут такого удивительного? — изумилась паучиха. — Я же универсальная.
— Скажи, пожалуйста, что такое «универсальная»? Полная яиц?
