Уильям Николсон - Песнь Огня
Госпожа Холиш передала девочке мяса для Креота, а тот отказался есть, потому что горевал по своей корове. У госпожи Холиш это не вызвало сочувствия. Она сказала ему:
– Жаль корову, но все когда-нибудь умирают. Поплачешь – и перестанешь.
Пинто сидела под флагом в предрассветных сумерках и размышляла о словах госпожи Холиш. Что в них такого веселого? А ведь Креоту стало немного легче.
Поплачешь – и перестанешь…
«Если Бомен, Кестрель и Мампо не вернутся, – подумала Пинто, – если они не вернутся, я никогда не перестану плакать. Я буду плакать, пока не умру!»
Сзади послышался какой-то звук. Пинто обернулась – никого. Часовые сидели далеко, на гребне холма, а остальные мантхи спали под повозкой или рядом с ней. У Пинто зачесалось в горле, и вдруг стало очень противно, девочку чуть не вытошнило. А потом возникло совсем другое чувство: как будто она может сделать все, что захочет.
Пинто поднялась с земли, вскинула руки и запрыгала от буйной радости.
– Я все могу! Я все могу!
И тут на темной равнине что-то задвигалось. Потом еще и еще. К ним шли люди. Пинто прищурилась и с трудом узнала знакомую фигуру брата. А вот, согнувшись, бредет высокий Мампо…
– Они вернулись! – закричала Пинто. – Они вернулись! Вернулись!
Спасенные и спасители во главе с Боменом подошли к склону. Мантхи проснулись и с радостными криками полезли наверх, чтобы поскорее их обнять. И тут Ролло Клин, который только к концу пути признался, что ему очень больно, потерял сознание. Радость мантхов померкла. Аира Хаз бросилась к Ролло, приподняла его рубаху, покрытую коркой запекшейся крови, и все увидели огромную рану.
– Воды! Быстро!
– Мампо тоже ранен!
Мампо с трудом держался на ногах, пошатываясь и прижимая руки к животу. Пинто испуганно запричитала:
– Мампо! Нет! Ты не умрешь!
Бомен громко крикнул, перекрывая нарастающий шум:
– Мы живы! Все вернулись!
Бранко Так прижал к себе дочь и громко зарыдал. Пеплар Вармиш подбежала к плачущей матери. Анно Хаз обнял сына и тихо спросил:
– За вами гонятся?
– Нет, – ответил Бомен. – Они нас больше не тронут.
Коротышка Скуч занялся ранеными. С помощью Ланки и госпожи Холиш он промыл и аккуратно перевязал раны. Ланки даже спросила, как у него так ловко получается.
– Это почти как печь печенье, – услышала она вместо объяснения.
Кестрель убедилась, что о раненых позаботятся, и подошла к брату. Они долго стояли молча, обнявшись. Наконец страх ушел, сменившись радостью: они снова вместе.
Я знала, что ты меня найдешь. Знала.
– Ты видела, как дрался Мампо?
– И Руфи Блеш. Без них бы мы пропали.
Кот тихо мяукнул.
– И без Дымка. Без Дымка тоже.
Кот демонстративно отвернулся: мол, не нужна мне ваша благодарность! Впрочем, Бомен все верно сказал. И другим это знать не помешает.
Неподалеку Ланки, от ужаса широко раскрыв глаза, слушала рассказ Сирей.
– Ах, рыбка моя! Ах, милая!
– Я убила его, Ланки. – Глаза девушки горели. – Того, кто осмелился назвать меня своей невестой. Я убила его.
Сирей посмотрела на флаг, который все еще развевался на ветру. Он был сделан из очень знакомого материала – свадебного платья принцессы.
– Теперь я никогда не выйду замуж, Ланки. Я мужеубийца.
Пинто, все еще в странном настроении, не отходила от Мампо, крепко держа его за руку. Мампо гладил девочку по голове, тронутый ее пылкой преданностью.
– У тебя не опасная рана, – сказала Пинто. – Ты скоро поправишься.
– Да, – ответил Мампо, – надеюсь.
– Ты поправишься, потому что должен поправиться.
– Тогда точно поправлюсь, – улыбнулся Мампо.
– Когда я вырасту, – прошептала Пинто, – я выйду за тебя замуж.
Раньше она ни за что бы не решилась это сказать. А сейчас ей было все нипочем.
– Неужели, Кнопка?
Так девочку называл только Мампо. Пинто это нравилось, хотя она понимала, что в глазах друга еще выглядит ребенком.
– Так ты возьмешь меня в жены?
– До свадьбы тебе еще очень-очень долго…
– Если тебя попробует отобрать другая, я ее убью. Даже Кестрель. Особенно Кестрель.
Мампо отстранился, но Пинто вцепилась в его руку.
– Не надо так. Ты сама в это не веришь.
– Верю! Возьму и убью! Буду пырять ее ножом, пока не убью.
Мампо рассердился и оттолкнул маленькую подружку.
– А ты знаешь, что такое убивать? Я только что видел, как люди убивают друг друга. Больше никогда так не говори, слышишь?
Но Пинто было уже не остановить.
– Да, убью! Зарежу, заколю, пущу кровянку…
Мампо схватил ее за плечи и потряс.
– Пинто, ты сказала, что меня любишь. Любишь меня – люби и Кестрель. Понятно? Еще одно гадкое слово – и я тебе больше не друг.
Пинто замолчала, хотя внутри у нее все кипело. Ей очень хотелось сказать, как она ненавидит Кестрель, но тогда она потеряет Мампо! Ярость и любовь разрывали сердце Пинто. Вдруг ее охватила слабость. Из глаз брызнули слезы.
– Так нечестно! Нечестно!
Пинто развернулась и бросилась прочь, прочь, прочь.
Ее отсутствия никто не заметил. Все думали только о спасении от разбойников. Когда встало зимнее солнце, мантхи собрались вокруг повозки, чтобы позавтракать и поговорить.
Пинто, несчастная и дрожащая, тайком вернулась в лагерь. Тем временем остальные слушали рассказ Кестрель о Руфи Блеше и о том, как он им помог.
– Хотя Руфи совершил ужасный поступок, – закончила Кесс, – он искупил свою вину.
Пинто отвернулась от Кестрель и посмотрела на Мампо. Ей было грустно и плохо. «Никто меня не любит! Вот умру, тогда все пожалеете», – думала она.
Аира Хаз выслушала Кестрель с сочувствием.
– Бедный мальчик! Жестокие времена…
Кесс думала о том, что давным-давно, еще в Араманте, Руфи Блеш сочинил стихотворение. Ему даже дали за него медаль. И сейчас она видела перед собой не озлобленного беглеца из Домината, не бандита с изуродованным и окровавленным лицом, а мальчика, который написал:
Нет, я не грущу,
Просто жду и молчу.
Чтоб говорить смелей,
Жду улыбки твоей.
Мы ведь почти друзья,
Ты похож на меня.
Может быть, ты, как я,
Ждешь улыбки моей?
Глава 7
Последний костер
Мампо не сел в повозку, а как ни в чем не бывало пошел впереди, рядом с Боменом. Шагал он по-прежнему широко, да и раны заживали, но Бомен знал, что другу очень больно.
– Может, все-таки поедешь с Ролло?
– Ролло хромает. Я – нет.
– Мампо, я чувствую, тебе больно. Боль крадет силы.
– Пока могу, буду идти.
От повозки донесся чей-то крик:
– Бомен! Зовите Бомена!
Юноша бросился назад. Когда он пробегал мимо Креота, одна из коров испугалась и чуть его не затоптала.
– Эй, Смуглянка! – крикнул Креот. – Что с тобой, девочка?
Отец Бомена крепко держал Пинто. Девочка вопила и вырывалась. Лицо ее кровоточило.
– Уйдите! Не трогайте меня! Я вас всех ненавижу! Я тебя убью, я отрежу тебе голову, я люблю тебя, не смотри на меня, я выцарапаю тебе глаза, подойди ближе, обними меня, обидь меня, обижу тебя, люблю тебя, а-а-а! А-а-а-а! Убей меня! Убийца! Чудовище! А-а-а! А-а-а-а-а!
– Она расцарапала себе лицо, – сказала Кестрель со слезами на глазах. – Очень сильно.
– Убирайся! – завизжала Пинто, пытаясь высвободить руки. – Я ненавижу тебя! Я убью тебя!
Взглянув на кровавые царапины, Бомен все понял.
– Это муха, – сказал он. – Муха страсти.
Тут подбежал Мампо. Увидев его, Пинто закричала еще громче.
– Хочу Мампо! Заставьте его любить меня! Он не должен любить Кестрель! Не смотрите на меня, я убью вас, я убью Кестрель, отрежу ей голову, вырву глаза! Мампо… А-а-а! А-а-а-а-а!
– Кестрель, не слушай! Мампо, отойди! Это не Пинто! Кестрель и Мампо отошли подальше, так, чтобы Пинто их не видела.
Они старались не смотреть друг на друга. Бомен, не обращая внимания на крики девочки, обдумывал, что делать.
– Креот! – крикнул он наконец. – Свяжи одну корову! Помогите ему, кто-нибудь! И держите скотину крепко!
Отцу, который еле удерживал Пинто, Бомен сказал:
– Если муха одна, думаю, я смогу прогнать ее навсегда.
Креот понял, чего хочет Бомен, хоть и не знал зачем. Вместе с Беком Клином он накинул веревку на рог корове и туго натянул, чтобы она не убежала.
– Тихо, Звездочка, моя Звездочка, моя красавица, – попытался Креот успокоить напуганное животное. Корова нервничала все сильнее и рвалась прочь.
– Держите ее! – крикнул Бомен.
Сирей, которая тоже стояла рядом, догадалась, что нужно сделать. Она подбежала к стопке одеял, вытащила одно и набросила бедному животному на голову. Корова тут же затихла и растерянно закрутила головой.
Бомен и Анно поднесли Пинто к корове. Девочка извивалась и кричала:
– Прочь! Убейте меня! Спасите меня! А-а-а-а-а! Пусть мне будет больно!
Бомен обнял сестру и, пока Анно держал ее за ноги, подтащил еще ближе. Все это выглядело бы смешно, если бы не было так жаль одурманенной Пинто и беспомощной коровы.
