Роберт Греч - Муц-Великан
— На фабрике у Сыра в-Масле машина оторвала мне руку, и теперь я уже не нужен никому из толстосумов, — жаловался один.
— При постройке одного замка большая пряничная плита раздробила мне ногу, и я теперь голодаю, — причитывал другой.
— Со мной произошло несчастье в руднике Без-Забот, и я теперь из-за этого сижу без куска хлеба, — плакался третий.
— Меня на войне предательская пуля превратила в инвалида: одна нога — не две ноги, — укорял четвертый и грозил кулаком на север по направлению к Стране Чудес.
— Я немощен и стар, и меня вечно мучает запах пряника! — кричал седой старик. — Когда ты избавишь нас от этих страданий?
— Через несколько дней. Так обещал мне советник Полная-Чаша. Через несколько дней все переменится, говорил советник Полная-Чаша. — И Муц быстро двинулся дальше, потому что картина нужды сжимала ему сердце.
Попробовал Муц прогуляться за город и заглянуть в окна маленьких заводов. Он посвистывал в такт грохоту машин и приветствовал рабочих громким «алло!»
Все бросили работу, вышли на улицу и окружили великана. Явились те, кто изготовляют прекрасные вещи, продающиеся в магазинах толстосумов; пришли женщины и девушки, которые ткут за стучащими машинами пестрые ткани, шьют платья и обувь; кондитерши, что готовят для толстосумов с утра до ночи пряники и другие сладости. И все стали жаловаться.
— Мы так прилежны, великан, — и вечно бедны!
— Все принадлежит толстосумам! Все! А нас валит с ног запах марципана! Когда же ты нас освободишь?
— Через несколько дней, обещал мне советник Полная-Чаша. Через несколько дней многое переменится, — уверял Муц, пересадил Буца на другое плечо и ушел разыскивать старца Громовое-Слово.
Они нашли старого пророка в ветхом безобразном домишке бедного квартала, где Громовое-Слово в своей каморке вбивал гвозди в подошвы и латал маленькие ботинки лилипутов. Угнетенный и желчный, он сидел на своей скамеечке, как бы все еще стыдясь своего бегства с Дворцовой горы.
— Через несколько дней все переменится! Через несколько дней вы будете свободны, так обещал мне советник Полная-Чаша, — громко крикнул Муц в каморку Громового-Слова.
Но старик почти не поднял головы. Желчно и злобно продолжал он колотить по башмачку и между одним ударом молотка и другим буркнул:
— Пока у короля на голове корона, мы будем в рабстве и нам не избыть своей нужды.
«Ты ничего больше не можешь сказать? Это я и без тебя знаю»… — И старик снова взялся за свою работу.
Затем Муц и Буц ушли оттуда, и Муц стал убивать время в столице, как настоящий шмеркенштейновский бездельник: он разглядывал себя в окнах домов, как в зеркале, и строил при этом страшные гримасы; дразнил полицейских, которые десятками прогуливались по столице, охраняя от аппетита лилипутов пряничные здания; портил королевские таблички, возвещавшие во всех концах города:
Его Королевское Величество провели бессонную ночь.
Аппетит: как и прежде, плохой.
Цвет лица: попрежнему утомленный.
Общее состояние: под носом у короля от поры до времени появляются маленькие капли жидкости.
Врачи надеются, что можно будет предотвратить осложнения.
Муц приписывал карандашом внизу:
Против насморка помогает настойка из ромашки! Муц.
Посвистывая, он прошелся по пряничному кварталу, где башенки из сахарной глазури в тихой дреме поднимались к небу. В пряничних апартаментах, облицованных зеленой, красной, синей или желтой патокой, проводили дни толстосумы и их семьи. Им прислуживали слуги, одетые в красные или синие фраки, они играли с изнеженными комнатными собачками или высчитывали к размышляли над тем, как выжать побольше богатства из своих фабрик, рудников и земель. Некоторые толстосумы по целым дням только и занимались расчетами и планами, — от этого у них иногда неделями гудело в голове.
В этом тихом аристократическом квартале Муц останавливался у садовых решеток, дразнил собак, заглядывал в комнаты и от скуки бранился:
— Фи! Вы заставляете лилипутов строить себе пряничные дворцы, а кормите их картошкой! Фи!
Толстосумы озлились, вышли на балконы и закричали великану:
— Все не могут жить в пряничных замках! Наши сыновья требуют сахарных замков, дочери также, когда они выходят замуж. Пойми: для лилипутов ничего не может остаться. У нас есть свои страдания. Нам от этих лакомств иногда бывает тошно. Очень тошно!
Так огрызались толстосумы вслух, а в душе они клялись предать нахального великана ужасной смерти.
Летающие жители страны чудес
Четыре дня безобразничал Муц в столице. В эти дни на королевских дощечках можно было читать:
Его Королевское Величество провели бессонную ночь.
Аппетита — никакого.
Цвет лица: белый как известь.
Общее состояние: две новых морщины на лбу.
Поведение великана сильно угнетало короля. Он беспокойно ходил по замку и скрежетал зубами:
— Он должен висеть! Он будет висеть!
Но, так как и в Лилипутии нельзя кого-нибудь повесить, не поймав, — король вздыхал после каждого припадка ярости:
— Ах, если бы уже прибыли войска!
Вызванные войска находились на расстоянии двухдневного перехода от столицы. Пипин изнывал от нетерпения и вымещал злобу на слугах. Он велел натянуть на себя длинные кавалерийские сапоги и бесцельно слонялся по двору. Блеянье двурогих в конюшнях казалось ему насмешливым хохотом. Поэтому он велел стянуть с себя сапоги, надел легкие комнатные туфли и направился в синий конфетный зал. Там сидел за бутылкой вина принц Пип и, неустанно водя пальцами по винной луже, разукрашивал стол сетью каналов. Это еще больше взбесило Пипина: он вышел оттуда в своих шитых пантофельках и для своего успокоения приказал подать себе в шоколадной гостиной два паштета из улиток. Но аппетитный завтрак был испорчен королевой Пипиной. Она ядовито посматривала на своего супруга и сопровождала каждый кусок какой-нибудь колкостью:
— Беда с этим человеком! Иметь войско и несколько сот полицейских, и допустить, чтобы великан все еще был на свободе. Да, такому королю легче одолеть паштет из улиток!
Рассерженный Пипин убежал в уединенную светелку, приказал лейб-слуге разостлать перед собой карту страны и стал высчитывать, когда войска доберутся, наконец, в столицу.
Но ему не удалось закончить своих вычислений. В то время, как он водил пальцем по карте, из города донесся какой-то шум.
— Не успело взойти солнце, как там уже опять начинаются проделки этого великана! — злобно поморщился Пипин.
Шум усилился. Его сменил громкий гам, и Пипин приказал закрыть окна.
Гам усилился и перешел в тысячеголосый гул.
Тогда Пипин велел закупорить себе уши ватой и разразился проклятиями.
— Вот окаянный! Что он натворил там внизу?!
Но Муц на этот раз ничего не натворил: он смирно сидел перед своей пещерой. Гул, доносившийся из столицы, испугал его самого, и пробудил его от утреннего сна. Он сидел с Буцом на скате горы, протирал заспанные глаза, глядел на город, который, как затейливая игрушка, раскинулся у его ног, и наблюдал необычное, загадочное зрелище: высоко над столицей реяли странные необыкновенные существа. Они летели, но то не были птицы; все же они имели крылья. Бело-красные крылья, прикрепленные к темным, стройным крохотным телам…
У Муца от изумления отвисла нижняя челюсть, а Буц подскочил, как ошпаренный, сжал кулаки и заревел:
— Бело-красные! Жители Страны Чудес! Бело-красные! Жители Страны Чудес!
И бросился бежать вниз, а Муц следом за ним. Оба мчались в город, на улицах которого раздавались крики лилипутов.
* * *Столица редко видела на своих улицах такую массу возбужденного народа. Мужчины, женщины, дети потоками струились из домов, фабрик, полей, собирались на улицах, пристально глядели в воздух, поднимали кулаки к небу, шумели, ревели, орали:
— Вон из нашей страны!
— Чортово отродье!
— Вон из нашей страны!
Шапки, сапоги, камни, комья земли летали в воздух и падали вниз — на головы рассвирепевшей толпы. А чужестранцы гордо реяли над ней, описывая большие круги между небом и землей и, с видом превосходства, смотрели на шумный город.
Полицейские с сверкающими саблями прибежали на площадь, важно уставились в воздух и заревели:
— Стой! Ни с места! Вы все арестованы именем короля! — И дали несколько выстрелов вверх.
Но странные существа продолжали отважно крутиться над угрожающей, озлобленной и стреляющей толпой и смело смотрели вниз на город, где тысячи лилипутов неистовствовали до хрипоты, а толстосумы с вышек своих вилл боязливо поглядывали на бело-красных летчиков.
Солнце просвечивало через красные полотнища крыльев, они походили на языки пламени. Так, в огненном сиянии солнца, чужестранцы около часа крутились над столицей Лилипутии, а затем большими взмахами крыльев повернули обратно на северо-запад. Но кутерьма в столице не ослабевала. Лилипуты словно забыли свою нужду, пряничные муки и толстосумов. Ненависть к пришельцам как бы смела с лица земли их бедствия.
