Павел Калмыков - Лето разноцветно-косолапое
Действительно, с людской поляны доносились возгласы, кашель, треск сучьев, смех. Кажется, там заметили пропажу рюкзака. Наверное, радуются. (Тедди до сих пор был уверен, что рюкзаки с продуктами люди приносят в лес специально для кормления медведей.)
В ожидании Махи-разведчицы Тедди достал из рюкзака консервную банку и попытался открыть зубами. Ничего не вышло. Только помял немного. Где же эта Маха? Велела ждать… И люди того пуще расшумелись. А что, если… Ну конечно — она угодила в лапы к людям!
И — делать нечего — Тедди набрался храбрости и отправился выручать бедовую напарницу. Рюкзак, конечно, бросил — до рюкзака ли теперь? Вот она, знакомая полянка… Не видно Росомахи… Горит костёр, люди бегают, как разворошённые муравьи, перекрикиваются, шарят по кустам яркими лучами…
Вдруг один луч ударил прямо в глаза медвежонку. Он шарахнулся и попал прямо под ноги человеку.
— Сюда, сюда! — закричал человек. — Попался, преступник! Это медвежонок!
Он попытался схватить Тедди за шкирку, но тот извернулся и цапнул обидчика за рукав. Тут подоспели ещё люди, и бежать стало некуда. Тедди полез на дерево, выше и выше, а люди светили на него лучами фонарей и громко улюлюкали. Один из туристов сильно потряс дерево, а потом тоже стал карабкаться вверх.
— А ну, слезай, воришка! Такой маленький, а уже промышляет. Чему тебя только мать учит?
И тут люди примолкли. Сообразили: если есть мишутка, то рядом должна быть и мать, медведица. Ведь не мог же он, малявка, утащить один такой рюкзачище.
— Так, ребятки, прекращай охоту, — скомандовал главный из людей (наверное, президент). — Пусть этот уголовник идёт в лес куда хочет, а мы все отходим к костру; фальшфейер у кого?
Тедди вцепился в ветку почти на самой верхушке дерева, ветка гнулась и качалась — вот-вот сломается. Медвежонок жалобно ревел.
И в ответ ему издали послышался голос Аксиньи Потаповны:
— Да за что же мне такое наказание, неслухи окаянные? Ни днём бабке отдыха, ни ночью покоя! Где ты там надрываешься, Феденька? Ох, задам я тебе, если выручу!
Люди услышали её тревожный голос; хоть и не поняли ни слова, но догадались — большая медведица идёт. И чтобы отпугнуть её, зажгли на поляне свой фальшфейер — яркий-яркий огонь с красным дымом.
— Феденька! — звала медведица.
— Здесь я, — отозвался медвежонок с дерева.
— Ну, слезай скорее!
— А вы наказывать не будете?
— Буду, буду, как не быть.
— У-у-у… — замычал Тедди.
(У Бхалу, что ли, научился?)
— Слезай, а то сейчас уйду.
И Тедди — куда денешься? — стал спускаться.
— А Росомаху, наверно, поймали, — посетовал он.
— Видела я твою Росомаху, — сказала медведица. — Бежала прочь стрелой, хвост трубой — шкуру свою спасала.
— А я её ждал…
— Вот и дождался. Ну-ка… — Аксинья Потаповна засунула воспитанника под мышку да свободной лапой шлёпнула его пониже хвоста: — Это тебе за то, что убежал без спросу — раз! Это — что с Росомахой связался — два! Это — что людей растревожил — три! Из ружья в тебя ещё не стреляли? Собаки за штаны не трепали? А это — впрок, ещё не знаю за что, но уж найдётся за что — четыре! А теперь пошли-ка отсюда поскорее.
— А консервы? — всхлипывая, вспомнил Тедди.
— Какие консервы?
— Вкусные. В рюкзаке.
— Ах, вкусные?! Не зря я тебя впрок налупила — это тебе было за консервы! Никогда и ничего у людей не бери, даже если сами дадут. Слышишь, никогда, если жизнь дорога.
— А как же вы тогда брали мёд?…
— Единственный и последний раз в жизни просила. И случай особый, и человек тот особый — один такой на всю Камчатку, кто медведя понимает.
Медвежонок примолк обиженно и пристыженно. Голоса людей за спиной звучали всё дальше — они там пели под гитару бравые песни.
— Это у вас на Камчатке люди злые, — пробубнил Тедди себе под нос. — А вот у нас в Америке…
Потаповна со вздохом обняла его.
— Эх, Федя, Федя. На, пощупай-ка моё левое ухо.
Тедди ощупал губами мохнатое ухо старой медведицы и нашёл в нём круглую сквозную дырку, незаметную под шерстью.
— Добрый человек из ружья прострелил. Между прочим, из Америки приезжал поохотиться. А водили его по лесу наши, камчатские…
(Кто-то из читателей попрекнёт Аксинью Потаповну за непедагогичные методы. Зато доходчивые. У медведиц мало времени на воспитание. В четыре года человеческий ребёнок ещё в садик ходит, а медвежонок уже собственной жизнью жить начинает. Чему мать не научила — тому на своей шкуре учится. А шкура у медведя одна, не снимается.)
Летний снег
И вот отряд разноцветных пионеров почти дошёл до снегов — вон уже они, белые полянки на склонах, лапой подать, только поднимись в гору. Но это тебе не по лестнице взойти — надо пробираться зигзагами в зарослях стлаников. Стланики — это такие деревца, рябиновые, ольховые, берёзовые, кедровые, которые не стоймя растут, а вдоль склона горы стелются. Помните австралийскую сказку? Там низкое небо не давало деревьям подняться в рост. Здесь, на Камчатке, небо ни при чём, просто слой почвы на склоне тонкий, корни вглубь не запустишь. Вот деревца и жмутся к земле, стволы причудливо изогнуты, ветки переплелись — так их никакие сильные ветры не выдернут, не сдуют. Издали стланик красиво выглядит, кудрявым ковром, а вот пробираться сквозь него — и медведь упарится. Особенно в горку.
— Фуф, мне жарко! — пожаловался индийский медвежонок Бхалу. — Джунгли какие-то!
— Ничего, ничего! — подбадривал его Умка, раздвигая упругие смолистые ветви кедрача. — Сейчас выйдем на снег, остынем.
И они вышли! Вот он, маленький клочок зимней свежести, уцелевший в тени зелёных сопок! Умка ринулся вперёд огромными скачками и с разлёту плюхнулся на снег брюхом, растопырив лапы в стороны. Он был счастлив.
Бхалу нюхал снег с недоверием. Пахло приятно, сладковато, словно бы какой-то прохладной ягодой. Из-под края снежника выбегал тонкий ручеёк и пробивалась юная жёлтая травка. Бхалу ступил на снег лапой — ничего, не щиплет, немного щекотно.
Бабушка Коала попробовала снег на вкус. Поразмыслила и заела эвкалиптовой капелькой из флакончика, чтобы не простудить горло. И улыбнулась: неплохо — эвкалиптовое мороженое.
Аксинья Потаповна и сама с удовольствием повалялась на снегу — хорошо! Свежо! А когда встала и отряхнулась — обнаружила, что медвежьего полку на снежнике прибыло. Молодая бурая мамаша тоже привела своё семейство освежиться. Да и тоже увидела посторонних и замерла в нерешительности.
— Ксюша! — окликнула Аксинья Потаповна.
— Ой, крёстная! — обрадовалась молодая медведица, узнав её. — Тётя Аксинья! Как же я вас давно не видела!
Медведицы приветливо обнюхались.
— Славные у тебя деточки. Это ведь первые?
— Да, сын и дочка. Ой, уже все нервы с ними истрепала, такие неслухи! А я про ваш отряд слышала — и как вы только с ними управляетесь?… Эй, Мишка! — закричала медведица Ксюша своему сыночку. — Ты зачем снег ешь? Выплюнь сейчас же, простудишься!
— Да не простудится, — успокоила Аксинья Потаповна. — Ты сама девчонкой была, разве не ела снег? Пусть играют, что с ними случится.
И медведицы завели беседу о проблемах воспитания, а медвежата — и чёрные, и бурые, и рыжие, и белые — затеяли снежные игры. Тут им и снежки, и обсыпания, и закапывания, и, конечно, катания с горки. Не на санках и не на лыжах — на собственной шкуре. Лучше всего на спине, а можно и на боку, а то и вовсе кувырком. Докатишься сверху донизу, до самой травки, а потом бегом опять наверх — и снова вниз, дрыгая лапами. Весело!
Даже Коала, хоть и бабушка, не погнушалась скатиться разок со склона. Будет что рассказать австралийским внучатам: в Австралии про снег разве что краем уха от пингвинов слышали.
Только чёрно-белая медведевочка Панда сидела одиноко на краю снежника, поглядывая на резвящихся через плечо. Стеснялась. Ей бы и хотелось познакомиться с бурой Настёной, дочерью медведицы Ксюши, да не хватало решимости. (А Настёна — та кувыркалась наравне с мальчишками.)
— Одиноко тебе, — послышался рядом участливый голос. — Как я тебя понимаю.
Панда скосила глаза и совсем рядом увидела Маху-Росомаху.
— Меня тоже никто не любит, — пожаловалась Росомаха. — А я ведь не такая, как обо мне думают.
Панда ничего не ответила, только повернулась к Росомахе спиной. Но та лишь обошла застенчивую медведевочку с другой стороны и продолжала:
— Зря меня так грубо обзывают — «Росо-Маха», на самом деле моё имя — Роз-Мари. Я хорошая. Давай мы с тобой будем тайно дружить. А потом…
Что «потом», лохматая интриганка не досказала. Раздался лай — громкий собачий лай! «Роз-Мари» подскочила на месте, выгнув спину горбом, да как понесётся вниз по склону! Не вприпрыжку и не скользом, даже не кувырками — а просто-таки колесом, обгоняя съезжающих медвежаток. Доколесилась до края снежника — покатилась по траве, врезалась в кусты и с треском исчезла в стланиках.
