Андрей Гнездилов - Пути пилигримов
Была у местного помещика, отставного полковника артиллерии Саблина единственная дочка, Дашенька. Мать ее умерла в родах, отец ее воспитывал сам и, конечно, души в ней не чаял. Пользуясь слабостью родителя, девушка росла своевольная и строптивая.
Мужское воспитание сказалось и в ее привычках. Она и на коне лихо скакала, и из пистолета отменно целилась, и могла бы среди соседских барышень белой вороной слыть, да Бог одарил ее и женскими прелестями. Хороша собой была Дашенька. Глазки раскосые на мир глядели с восторгом и тайным трепетом, словно душа ее чистая подглядывала, где правда, а где ложь. На лице жило столько гримас, что хоть ее, без испытаний, в любую театральную труппу записывай, на первые роли. Ну а самым волшебным в Дашеньке был голос. Когда садилась она за клавикорды и пела — не было ей равных. Словно крылья поднимали слушателей в воздух, и летели они над полями росистыми, над лесами и горами, над реками и озерами… Да что описывать? Кому не ведомо очарование протяжных русских песен, что рождаются из сердца, а летят в беспредельность.
Словом, сокровище обитало в усадьбе полковника, и молва о нем сладко будоражила воображение молодцев, да и зрелых мужей. Но раз Саблин принадлежал к сословию военному, то среди офицеров Дашеньке и полагалось сделать выбор свой. А замуж она не спешила. Годы шли, и уже отец стал поторапливать дочку: хотелось ему потешить свою старость заботой о внуках.
И вот, не переча боле отцовской воле, Дашенька принялась выслушивать признания женихов. Был среди них и бравый майор Бывакин — сама фамилия его словно венчала — бретер, весельчак. Из чувства ль досады на отца и общество, понуждавших ее к серьезному шагу, девица на нем и остановила свой выбор.
Отец смирился, надеясь, что Бывакин, нашалившись вволю, готов остепениться. Родня помалкивала, гадая, что из этого получится. Меж тем полковник, потакая дочери, устроил в усадьбе бал-маскарад. Тщеславие его шептало, что размаху бала могут позавидовать в самой столице. Реквизиты и гардеробы нескольких бродячих театров, пара цыганских таборов, кулинары со всего уезда сулили празднику немалую прелесть. И в самом деле, маскарад удался на славу. Парк украсили цветными фонарями, полковой оркестр старался изо всех сил, цыгане пели и плясали, гости так перерядились, что не узнавали самих себя. Шампанское лилось рекой. Никто не мог узнать Даши, облаченной испанской танцовщицей и укрывшей личико под маской. Среди ночи оказалась она у старого пруда с юным идальго. Тени играли на траве, и окно баньки, отражая лунный свет, представлялось сказочным оком великана. Романтика да и только! Дашенька, войдя в роль, окончательно вскружила голову своему кавалеру, наизусть читала ему стихи, и идальго отвечал ей в рифму. Они понимали друг друга с полуслова. Еще минута— и оба почувствовали, что влюблены друг в друга. Они сбросили маски… Идальго оказался корнетом гусарского полка и обомлел, увидев дочь полковника, просватанную за Бывакина. «О, если б этот бал оказался более настоящим, чем наша жизнь!»— шепнул корнет на прощание. Дашенька в ответ только сжала его руку. В глазах ее блистали слезы.
Прошла пара дней, и в компании офицеров только и речи было об отшумевшем празднике.
— А что, брат Бывакин, скоро ль твое обручение? Когда уж мы потеряем в тебе лихого товарища по гулянкам? — говорил один.
— Не тут-то было, — отвечал майор. — Я своих привычек не меняю. Набью карманы полковничьими деньгами и закачу такие гулянки, каких вам и не снилось. Все ресторации, всех цыган в округе объедем, а жена подождет дома, никуда не денется.
Офицеры хохотали, лишь один вспыхнул, как маков цвет. Это был корнет Куорти, что на балу в костюме испанского идальго.
— Господин майор, не кажется ли вам, что, будь здесь ваша невеста, ваши слова прозвучали бы для нее оскорбительно?
Собрание замолкло в изумлении: юнец отчаянно рисковал. Бывакин насмешливо оглядел пылкого корнета.
— Кого вы хотите учить, сударь? Майора? Это все равно что воробей будет указывать, как летать соколу!
— Вы скорее походите на ястреба, сударь! — продолжал нарываться на ссору корнет.
— Довольно! — оборвал его Бывакин. — Завтра я ощиплю вам перья и научу держать свои мнения при себе.
Корнет покинул компанию. Уличная цыганка, заметив его, пошла навстречу:
— Давай погадаю, мой хороший!
— Отстань, — хмуро молвил корнет. — Я не нуждаюсь в твоих пророчествах! Возьми золотой и уходи прочь.
— Напрасно отказываешься. Я все знаю про тебя. Даже пулю могу заговорить, — тараторила цыганка, приняв деньги.
Куорти не остановился.
— К чему мне жизнь без Даши, тем паче знаю я, в какие руки она попадет. Лучше смерть…
Он вернулся домой и стал писать прощальное письмо возлюбленной. Проза не получалась, и он перешел на стихи. Вдохновение захватило его, и он чуть не забыл о грядущей дуэли.
Меж тем слух о готовящемся поединке мигом облетел всю округу. Узнала о нем и Дашенька. Гнев охватил ее, когда ей передали слова майора, но еще больше — страх за корнета. Он никогда не дрался на дуэли и не был известен как стрелок. Возможно, он просто хотел подставить себя под выстрел. И Даша решилась на отчаянную игру.
В гардеробе отца было гусарское обмундирование, грим водился в избытке, а секундант майора снимал флигель в усадьбе Саблиных. Второй секундант, со стороны Куорти, вечно был навеселе и ему не трудно было задурить голову, поднеся лишнюю чарку…
Утро дуэли выдалось туманным, и офицеры едва различали друг друга. Без лишних слов противники стали на позицию. Дали знак — сходиться. Едва майор поднял пистолет, как был ранен в грудь и упал, обливаясь кровью. Доктор увез его. Местность опустела.
Через час, в истинный срок дуэли, корнет, не дождавшись своего секунданта, верхом прискакал к назначенному месту. На траве, залитой кровью, лежала записка. «Мой добрый синьор! Я сама защитила свою честь. Возвращайтесь домой. Моя благодарность за ваш поступок безмерна. Ваша испанка».
Никто в обществе не догадался о подмене, корнета поздравляли, о Даше никто не мог и подумать.
Меж тем грянула война с французами. Полк Куорти собирался в поход.
Вечером у пруда встретились корнет и Дашенька. Сердца их трепетали от любви, и, вопреки близкой разлуке, они были счастливы. Вновь оба страстно желали остановить миг, сделать их встречу настоящим, а все остальное в мире — выдумкой. В небе появилось розовое облачко, походящее на ангела.
— Это твой ангел-хранитель! — сказала Дашенька.
— Ты мой ангел-хранитель! — отвечал корнет.
— Ну, значит, он наш! Давай попросим остановить время.
— Только не сейчас, а когда мы встретимся после победы…
И тут неожиданно в их сплетенные руки с нежнейшим благоуханием упал розовый цветок.
— Это знак! Ангел с нами! — прошептала Дашенька.
Да, все произошло, как они мечтали. В огне Бородинской битвы Куорти уцелел один из полка, сохранил знамя и был пожалован золотым оружием из рук Кутузова. Ангел ли, Дашенькина ли любовь сохранила его и от смерти, и от ран, но вернулся он в Саблино, закончив кампанию в побежденном Париже.
Однако же слухи о его смерти вместе с полком переменили Дашенькину судьбу. Отец ее тяжело болел и перед смертью соединил ее руку с рукой сына своего старого товарища. Дашенька стала генеральшей.
Узнав об измене, Куорти едва не лишил себя жизни. Но время лечит, он женился, хотя счастья своего не нашел. Оба продолжали тайно любить только друг друга.
Но эта история не могла закончиться так запросто. И действительно, они снова пришли на свидание к старому пруду, когда прошло изрядное количество лет и у обоих появились дети. У Дашеньки сын буквально воплотил в себе черты Куорти, у бывшего корнета дочь — вылитая Дашенька. Видно, эта схожесть детей с тем образом, что жил в душе, и подвигла пару на новую встречу. Был ненастный, дождливый день, и они решили войти в баньку. Со ржавым скрипом отворились двери. Дашенька вскрикнула, а Куорти схватился за сердце. Перед ними сидели юный корнет и барышня в кружевном белом платье с веером в руках. С минуту они глядели молча друг на друга, затем видение рассеялось. Слезы заволокли глаза возлюбленных.
— Наши грезы сбылись, и мы остались в том мгновении, когда исполнились небесного счастья. Это наш Ангел благословил нас волшебным цветком, — решили они.
И любовь их, в самом деле, не пропала втуне. Нет, они не соединились в брачном союзе, но это сделали их дети. А банька и пруд остались как память об этих чудных событиях. Вот и думайте, как умели любить в старину.
Мерлин
На высоте на горной Монсальвата,
Закованная в рыцарскую сталь
Еще хранит недремлющая стража
Святой сосуд, смарагдовый Грааль.
В некие года жил в Петербурге один чудак. Звали его Кристофор Карлович, а фамилия обозначала и его самого и его занятие — Кукольник. Знакомые величали его за глаза господин ТриК. Жил он в тихом переулке, в старой мансарде, занимался изготовлением кукол и, казалось, не нуждался ни в чьем обществе. Однако получалось так, что его жилище, располагавшееся в четырехгранной башне, было едва ли не самым привлекательным местом в городе. Старинные вещи, картины, скульптуры, музыкальные инструменты, часы, огромный камин и, главное, обилие кукольного народца — кого только не тянуло окунуться в мир, напоминающий детство? Кому не хотелось в сырой холодный вечер погреться у живого огня, поглядеть на город с высоты башни, встающей над крышами, и ощутить себя в сказке?
