Карл Сэндберг - Страна Рутамята
«Шарики убежали из сада. Посмотри на эти деревья, на них растут апельсины вперемежку с оранжевыми шариками. Посмотри на яблони, на них вперемежку красный пипин и красные шарики. Посмотри на арбузы. Длинные зеленые шарики с белыми и желтыми полосками – это душа арбуза. Она убежала от него, распрощалась с ним».
Шестая и последняя девочка постучала левой пяткой о правый носок, заложила большие пальцы за уши, помахала остальными в воздухе, потом прекратила ерзать и дрыгаться, застыла, глядя на свои шарики – шарики тоже совершенно успокоились, потому что исчез ветер – и промурлыкала, как будто самой себе под нос:
«Шарики убежали от шутих. У каждого шарика – своя шутиха. Все шутихи разрываются о страшным треском, а когда они разрываются о страшным треском, шарики становятся легкими и могут убежать от этого страшного треска и ускользнуть от огня. Без этого они не могут стать шариками. Они становятся легкими, потому что убегают от огня».
Серый Всадник слушал девочек, а лицо его озарилось надеждой, глаза засияли, и он дважды улыбнулся. А распрощавшись с ними, он запрокинул голову к небу и разразился громким, долгим, раскатистым смехом.
Покидая городок, он обернулся и последнее, что увидал, были девочки, каждая с шестью шариками, привязанными к шести косичкам, торчащим за спиной.
Одна из девочек постучала левой пяткой по правому носку и сказала: «Что за милый человек, наверно он наш дядюшка. Если он вернется снова, мы его спросим, что он думает о том, откуда берутся воздушные шарики».
Остальные пятеро ответили хором: «Да» или «Да, да» или даже «Да, да, да» – так быстро, как это делает шарик, когда убегает от огненной шутихи.
Иногда в январе идешь по проселочной дороге, поднимешь глаза к небу и вдруг видишь, что оно близко-близко.
Иногда в такие январские ночи звезды похожи на цифры, накорябанные школьницей, делающей уроки и только-только начавшей учить арифметику.
Вот в такую ночь Сенди Спорщикморщик шел по проселочной дороге туда, куда собирался идти – к дому Винни Вертихвостик, дочери мятного короля, живущего неподалеку от Печенка-с-луком-сити. Когда Сенди поднял глаза к небу, ему показалось, что небо вот тут прямо у него на носу, а на нем звездная надпись, как будто школьница решала арифметические примеры, вот цифра 4, а вот 7, и снова 4, и снова 7, и так по всему небу.
«Что за дикий холод?» – спросил сам себя Сенди Спорщикморщик. – Самая дикая дичь не такая дикая, как этот холод и ледяной ветер».
«Дорогие мои варежки, грейте мои пальцы», – время от времени повторял он своим вязаным шерстяным варежкам.
Дул страшный ветер, он как будто схватил Сенди за нос холодными ледяными мокрыми тисками, и они крепко держали нос и кололи его как булавками. Сенди стал тереть нос вязаными шерстяными варежками, тер-тер, пока холодные ледяные мокрые тиски не разжались. Нос снова стал теплым, а Сенди сказал: «Спасибо вам, варежки, за то, что вы согрели мой нос».
Он разговаривал с вязаными шерстяными варежками, как будто они два котенка или щеночка, два маленьких медвежонка или крошки-пони. «Вы мои приятели, вы мои спутники», – говорил он варежкам.
«А вы знаете, что у меня тут под левым локтем? – спросил он у варежек. – Сейчас я вам расскажу, что у меня тут, под левым локтем».
«Это не мандолина и не губная гармошка, не аккордеон, не органчик и не скрипка. Это гитара, особая испанская, исструнская, иззвонская гитара».
«Да-да, мои варежки, говорят, что такой здоровяк молодой, как я, должен иметь пианино. Когда играешь на пианино слышно всем в доме, к тому же на него удобно класть шляпу, пальто, книгу или цветы».
«Чихал я на это, варежки. Я им сказал, что видел в витрине скобяной лавки особую испанскую, исструнскую, иззвонскую гитару за восемь с половиной долларов».
«Так вот, варежки – вы меня слушаете, варежки? – после того, как была вылущена вся кукуруза, вымолочен весь овес и выкопана вся брюква, я положил восемь с половиной долларов в жилетный кармашек и отправился в скобяную лавку».
«Большие пальцы я засунул в жилетные кармашки, а остальными помахивал в воздухе как настоящий мужчина, гордый тем, что он собирается предпринять. Я сказал продавцу в скобяной лавке: „Сэр, товар, который мне желательно купить этим вечером, мне, одному из ваших лучших клиентов, товар, который мне желательно иметь, когда я его себе куплю, этот товар на витрине, сэр. Испанская, исструнская, иззвонская гитара“.
«А теперь, варежки – если вы меня слушаете – теперь я взял эту испанскую, исструнскую, иззвонскую гитару, чтобы спеть серенаду у дома Винни Вертихвостик, дочери мятного короля, живущего неподалеку от Печенка-с-луком-сити».
Холодный ветер жутко холодной ночи дул и дул, пытаясь выдуть гитару из-под локтя Сенди Спорщикморщика. И чем сильнее ветер дул, тем крепче Сенди прижимал гитару локтем, чтобы она никуда не делась.
Он шел и шел, шагая широким шагом, пока наконец не остановился, не выставил нос и не принюхался.
«Унюхал я что-нибудь или нет?» – спросил он, растирая нос вязаной шерстяной варежкой, пока тот снова не согрелся, а затем опять принюхался.
«Ах-ах-ах, вот тут растет мята у дома мятного короля и его дочери Винни Вертихвостик».
Наконец он подошел к дому, стал под окном и взял гитару, чтобы петь и аккомпанировать себе на гитаре.
«А теперь скажите мне, – обратился он к варежкам, – снять мне вас или не снимать? Если я вас сниму, холодный ветер жутко холодной ночи заморозит мне пальцы, так что они застынут словно льдышки, а как застывшими, жутко холодными пальцами играть на гитаре? Нет, я буду играть в варежках».
Так он и сделал. Он стал под окном Винни Вертихвостик и заиграл на гитаре в варежках, в теплых вязаных шерстяных варежках, которых он звал своими приятелями. Впервые молодой здоровяк пришел к своей милой, чтобы в жуткую ночь с холодным ветром и жутким холодом играть ей на гитаре в варежках.
Винни Вертихвостик открыла окно и бросила ему перышко пуночки в подарок, на память о ней. Еще долго потом милые в стране Рутамяте говорили своим возлюбленным: «Если хочешь на мне жениться, дай мне послушать, как в зимнюю ночь ты играешь под моим окном на гитаре в варежках».
А когда Сенди Спорщикморщик отправился домой, широко шагая широким шагом, он сказал своим варежкам: «Эта особая испанская, исструн-ская, иззвонская гитара принесет нам счастье». Он поднял глаза, ему показалось, что небо совсем близко, а звезды похожи на цифры в арифметических примерах школьницы, которая учится писать цифру 4 и цифру 7, и снова 4 и снова 7, и снова, и снова, и снова.
Когда в стране Рутамяте подрастают девочки, их учат тому, что надо делать и что не надо.
«Никогда не брыкайся ножкой в туфельке в сторону луны, если это время Бальной Луны, когда тонкий молодой месяц похож на носок и пятку ножки танцовщицы», – вот что советовал мистер Хоч, отец Крошки Капризули Хоч, своей дочери.
«Почему?» – спросила она.
«Потому что твоя туфелька полетит все выше и выше, прямо к месяцу и наденется на него, как будто месяц – ножка, готовая пуститься в пляс», – отвечал мистер Хоч и продолжал:
«Давным-давно между всеми ботинками, стоящими в спальнях и шкафах, разнеслась тайная весть.
Вот какой они секрет шептали друг другу: «Сегодня ночью все ботинки, туфельки и сапоги в мире отправятся на прогулку без ног. Сегодня, когда те, кто носит нас на ногах днем, улягутся спать, мы поднимемся и выйдем и будем гулять там, где всегда гуляем днем».
В середине ночи, когда все люди спали в своих кроватях, ботинки, туфельки и сапоги вышли из спален и шкафов. По улицам, по тротуарам, вверх-вниз по лестницам, вдоль коридоров топали, шагали, ковыляли ботинки, туфельки, сапоги.
Одни шли мягко, скользили легко и плавно, как люди днем. Другие ступали тяжело, с силой давя на каблуки, медленно перенося всю тяжесть на носки, как люди днем.
Одни выворачивали носки внутрь и косолапили, другие ходили пятки вместе, носки врозь, точно так же, как люди днем. Одни бежали радостно и быстро, другие тащились медленно и грустно.
В Крем-Торт-тауне тогда жила одна молоденькая девушка. Той ночью она вернулась домой с танцев и так устала от танцев всю ночь напролет: круг, круг, поворот, шаг туда, два сюда, топ носком, топ-топ каблучком, вперед, назад и опять на месте. Она так устала, что сбросила только одну туфельку, повалилась на постель и уснула, так и не сняв другой.
Она проснулась, когда было еще темно, выглянула в окно, поглядела на небо и увидела Бальную Луну, танцующую высоко в темно-синем море лунного неба.
«Что за месяц – прямо лунная бальная туфелька», – пропела она про себя.
Она открыла окно, снова воскликнула: «Что за месяц», и брыкнула ножкой в туфельке в сторону луны.
Туфелька соскочила и взлетела вверх, все выше и выше в лунном свете.
Она так и не вернулась назад, эта туфелька. Ее больше никто не видел. Когда девушку спросили, где ее туфелька, она ответила: «Она соскользнула с моей ноги и взлетала все выше и выше, пока я наконец не увидела, как она наделась прямо на месяц».
