Борис Априлов - Самые новые приключения Лисенка
— Я заговорил с тобой потому, что должен был сказать тебе то, что сказал.
— Это само собой разумеется.
— Что разумеется?
— Что мы не будем с тобой разговаривать.
— Да, но разве я знал, что ты это знаешь — ну, то, что мы не будем разговаривать. Я думал, что должен тебе сказать и ты поймешь и только тогда мы начнем с тобой не разговаривать, потому что мне противно разговаривать со злюками вроде тебя.
— А я вовсе не собирался разговаривать с тобой. И если бы ты не заговорил со мной, то мне и не надо было бы отвечать тебе.
— Если бы я знал, что ты не будешь со мной разговаривать, и мне не надо говорить тебе, что я не хочу, чтобы ты разговаривал со мной, то я… Но ведь я не знал этого и потому сказал тебе, чтобы ты больше со мной ни о чем не разговаривал.
— Я не умер, от того, что сказал это тебе, и не помру, если скажешь мне что-нибудь ты!
— А я? Неужели ты думаешь, что я умру, если что-нибудь скажешь мне ты или я тебе?
— Но заговорил со мною ты.
— Чтобы сказать тебе.
— Но откуда ты взял, что я намерен с тобой разговаривать?
— Просто я подумал, что ты со мной заговоришь, и так как я не желаю с тобой разговаривать, то решил сразу же сказать тебе, что мы с тобой не разговариваем.
— Это я не разговариваю с животными, которые пинали меня.
— Я пинал бак.
— Но в баке был я!
— А что там тебе было надо. До этого времени я лягал не один бак и тебя в них не было.
— Не изворачивайся! Ты лягнул этот бак потому, что знал — там, внутри его, нахожусь я, — а вовсе не ради самого бака. Ты никогда не лягнешь пустой бак, а только полный.
— Да разве ты можешь заполнить целый бак. Даже тысяча таких, как ты, не заполнят его!
— Не изворачивайся. Я тебе сказал, что ты никогда не лягнул бы бак без Чимижимичамижами.
— Я не желаю слышать этого имени — оно раздражает меня. Оно мне как щекотка под мышкой, как заноза в мозгу. Лучше ты мне не напоминай его.
— Опять изворачиваешься. Я сказал, что ты всегда лягаешь бак, в котором нахожусь я, а ты ухватился за мое имя.
— А что ты ищешь в баках?
— А что ищешь ты возле баков?
— Спасаю тебя!
— Я бы не умер, если бы ты меня не спас. Никто тебя не просил спасать меня. Разве я тебя звал на помощь?
— Звал.
— Когда?
— Оба раза.
— Когда кто-то зовет на помощь, он зовет, чтобы его выручили из беды, но не таких, как ты, которые приходят только для того, чтобы лягнуть бак. Никогда я тебя не звал. Лично тебя, Я даже не знаю твоего имени.
— И я не знаю твоего имени.
— Потому что не можешь его запомнить.
— Не потому, а оттого, что ненавижу его.
— Нет, потому что не можешь его запомнить.
— Если бы очень захотел, — запомнил бы.
— Ты не можешь ни запомнить, ни очень захотеть.
— Когда пожелаю, могу и очень захотеть.
— Да ты же такой, что никогда и не сможешь пожелать этого.
— Если захочу, то пожелаю. Достаточно мне только по желать, и я захочу.
— Что захочешь?
— Очень захотеть.
— Что очень захотеть?
— Запомнить.
— Что?
— Твое имя.
— А разве мы говорим об имени?
— Да. Ты сказал, что я не могу запомнить твоего имени.
— Конечно, не можешь.
— Потому что ненавижу его.
— Не потому, что ненавидишь его, а потому что не можешь его запомнить.
— Нет, оттого что не очень-то хочу.
— Ой, от вас с ума сойти можно! — крикнул уже вне себя Димби. — Еще немножко и я исчезну.
— Почему? — удивился Мокси.
— Если вы не замолчите, я исчезну-растаю от нервного напряжения! Ведь вы как будто бы не должны разговаривать?
— Так я же это ему как раз и говорю — что с ним не желаю разговаривать, — заявил Мокси.
— А я ему говорю, что вовсе не нуждаюсь в разговорах с ним, — заявил Чими.
— Да, но не я же хочу разговаривать с тобой.
— Так что же — значит, это я хочу, да?
— Потому я тебе и сказал, что мы с тобой не разговариваем.
— А этого ты мог мне и не говорить.
— Откуда мне было знать, что ты не станешь со мной разговаривать. Не мог я этого знать. Вот потому, чтобы ты не стал со мной разговаривать, я и сказал, чтобы ты со мной ни о чем не разговаривал…
Димби заткнул пальцами уши. Смотреть на обоих ему казалось интереснее, чем слушать. Он видел, как Мокси и Чими открывают рот и, наверное, что-то запальчиво говорят друг другу, но ничего не слышал. Закрыв уши, Димби прилег у самой воды и снова стал глядеть на небо по той простой причине, что человек, каким бы делом он ни занимался, под конец всегда направляет свой взор к небу, как будто завершив свои дела на земле, но теперь задумал что-то другое.
Домби, который в это время приближался к омуту, еще издалека слышал разговор Мокси и Чими, но когда подошел к ним с удивлением увидел, что Димби заткнул себе пальцами уши. «Может быть, это какая-то новая игра», — подумал Домби и тоже заткнул пальцами уши. В самом деле, интересно. Смотришь, как ссорятся двое, но ничего не слышишь и только видишь, как раскрываются и закрываются их рты. Домби прилег рядом с Димби.
— Опять уставился на небо? — спросил он Димби. Димби не ответил ему — он ведь не слышал его. Да и не видел тоже. Только когда Домби поднялся, отошел к большому кусту, огляделся вокруг и вернулся — Домби заметил его.
— Ты что землянику нашел? — спросил его Димби.
— Увы! — сказал Домби.
Когда бы и куда бы он ни шел, Домби обычно вертел то туда, то сюда головой — искал землянику. Даже когда он порой лежал, отдыхая в лесу, вдруг вскакивал и принимался вглядываться в траву вокруг, надеясь увидеть какие-нибудь дикие ягоды. Он, правда, никогда ничего не находил — ну и что с того?
— Ты искал ее в этом месте по крайней мере уже раз сто, — попрекнул его Димби.
— Откуда ты знаешь… А почему ты всегда смотришь на небо?
— Не знаю… Если остается свободное время, смотрю на небо.
— Это ты нашел Чими?
— Да.
— Где?
— Далеко.
— А когда они с Мокси поссорились?
— Они не ссорятся, а просто говорят, что им неприятно разговаривать, потому что они ненавидят друг друга.
— Ах, вот оно что! — сказал Домби и снова улегся рядом с приятелем. — Ты видел Лисенка?
— Его-то я как раз видел — мы столкнулись с ним, когда искали лягушонка.
— Зачем ему понадобился лягушонок?
— Откуда мне знать. Полагаю, что скоро поймем.
— Если хочешь, давай позовем его.
— Ну что ж, давай!
Димби и Домби крикнули изо всех сил:
— Лисееенок!
Только тогда Мокси и Чими умолкли.
— Лисееенок! — крикнули еще раз Димби и Домби.
— Я тут, — ответил тихо Лисенок. — Стою в сторонке и слушаю, как эти двое уверяют друг друга, что им неприятно разговаривать. Димби, это ты его нашел?
— Да.
— А сейчас ищешь что-то другое?
— Да.
— На небе?
— А га.
— А я вот боюсь смотреть вверх.
— Почему?
— Мне вдруг становится тоскливо-тоскливо. Я спрашиваю себя: ну как там, наверху — пусто или не пусто. Если пусто, то почему пусто и кому понадобилась такая огромная пустота. Если же не пусто — тогда это интересно. Может быть, интереснее всего самого интересного на земле. Ну, а что если это самое интересное недостижимо, — думаю я, и мне становится грустно. Вот я и предпочитаю думать, что там пусто. Но чем больше я так об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что нет, там не пусто. Ну, кому могла понадобиться такая огромная пустота? Зачем? И ежели там пустота, то зачем она так освещена? Кому там может понадобиться свет? Пустота вполне может оставаться темной. — Лисенок умолк. Немного погодя, он спросил тихонько: Чими, как ты себя чувствуешь?
— Ты большой хитрец, если говорить на чистоту! — крикнул лягушонок. — Что ты меня дурачишь? Хочешь заморочить мне голову, чтобы потом обвести вокруг пальца, да? Чего ради ты отнимаешь у меня время? Почему меня ищешь? Зачем зовешь меня, а потом рассказываешь всякую чепуху про небо, про то да се?
— В самом деле, Лисенок, зачем мы его столько искали? С раннего утра погнал ты нас разыскивать его. На что он нам сдался? — недоумевал Мокси.
— Мы отведем его на конкурс.
— Какой конкурс?
— Что!?
— Конкурс на что?
— На самое длинное имя, — спокойно пояснил Лисенок. — Разве вы не слышали? Объявлен конкурс на самое длинное имя.
Все уставились на Лягушонка. Он казался им слишком маленьким и жалким, чтобы участвовать в любом конкурсе. Они представили как Чими выступает на этом конкурсе и сразу же увидели, как он с треском проваливается. Четверо приятелей все разглядывали и разглядывали его, а лягушонок злился, свирепел, был просто вне себя от ярости, и, наконец, не выдержав, крикнул:
— Все вы олухи! — и кинулся бежать.
