Виктор Калугин - Литературные сказки народов СССР
— А сухари-то моченые? — спросил лодырь, едва раскрывая рот и не двигаясь с места.
— Что он сказал? — спрашивает барыня.
— Да что сказал, милостивая барыня, — ответил второй крестьянин. — Спрашивает, сухари моченые ли?
— Вот тебе и на, — удивилась барыня, — еще такого никогда не слыхала. А сам он мочить их не может?
— Слышь ты, лодырь: берешься ли сам сухари мочить?
— Не берусь, — отвечал лентяй. — Везите лучше дальше. Уж больно много хлопот ради брюха поганого!
Говорит тогда один из крестьян:
— Ваша воля, милостивая барыня, только зря вы ячмень на гусей переводите. Сами видите, неспроста, не за здорово живешь мы его на виселицу везем. Вы как думаете? Разве не взялось бы все село дружно, как один, кабы можно было его на путь наставить? Но кому помогать-то? Лень — сударыня знатная, локти у ней заплатаны…
У барыни тогда, при всей ее доброте сердечной, пропала охота к благодетельству, и сказала она:
— Люди добрые, делайте, как бог на душу положит!
А крестьяне повезли лентяя на место и повесили. Так избавился лентяй от крестьян и крестьяне от лентяя.
Пусть теперь пожалуют другие лентяи в то село, если с руки им и если духу хватит.
А я на седло сел, сказку сказал, как сумел.
Пять хлебов
Как-то шли по дороге двое знакомых. У одного в котомке было три хлеба, а у другого два.
Проголодавшись, уселись они в тени ветвистой ракиты, у колодца. Достал каждый свой хлеб, и собрались они вместе пообедать, чтоб веселее было. Только вынули хлеб из котомок, подходит к ним незнакомый прохожий, здоровается и просит его попотчевать: очень ему есть захотелось, а с собой съестного из дому не прихватил, и купить негде.
— Садись, добрый человек, и кушай с нами, — сказали путники. — Где двое едят, там и на третьего еды станет.
Не заставил себя незнакомец долго упрашивать, рядышком сел, и стали они все трое голый хлеб уписывать, студеной водой колодезной запивать, ибо другого питья у них не было.
Ели они, ели втроем, пока не исчезли все пять хлебов, словно их и не было. Вынул тогда незнакомец из кошелька пять лей, протянул их — наугад — тому, у кого три хлеба было, и сказал:
— Возьмите, люди добрые, в благодарность за то, что накормили меня досыта; выпейте в пути по стаканчику вина или делайте с этими деньгами, что заблагорассудится. Не знаю, как и отблагодарить вас за услугу, у меня ведь от голода в глазах темно было.
На первых порах не хотели они брать денег, но тот настаивал, и в конце концов они согласились. Вскоре попрощался с ними незнакомец и пошел восвояси, а те остались еще немного отдохнуть в тени под ракитой. Слово за слово, говорит один другому:
— На тебе, брат, два лея. Это твоя доля, делай с ней, что хочешь. Было у тебя два хлеба, значит два лея тебе по праву и следует. А себе я три лея оставлю, потому что у меня три таких же хлеба было.
— Как это? — возмутился второй. — Почему мне только два лея, а не два с половиной, сколько причитается каждому из нас? Он ведь мог ничего нам не дать, и как бы тогда было?
— Тогда, — ответил первый, — моя часть услуги равнялась бы трем долям, а твоя только двум, и все тут. А этак мы и поели бесплатно и деньги у нас в кошельке с избытком: у меня три лея и у тебя два — каждому по числу его хлебов. Думаю, сам господь бог не поделил бы справедливее.
— Нет, дружище, — возразил второй. — Я так считаю, что ты меня обижаешь. Давай лучше в суд обратимся, и как скажет судья, так тому и быть.
— Что ж, давай судиться, — сказал первый, — если ты недоволен. Я уверен, что суд будет на моей стороне. Правда, от роду не таскался я по судам.
Так и продолжали они путь, решив судиться; прибыли в город, где находился суд, явились к судье и рассказали ему подробно, один за другим, все, как было: как шли они вместе, как сели в дороге обедать; сколько хлебов было у каждого, как поел незнакомец наравне с ними, как в благодарность оставил им пять лей и как решил один из них поделить деньги.
Судья, выслушав внимательно обоих, сказал тому, кто был недоволен разделом:
— Ты, значит, считаешь, что тебя обидели?
— Да, господин судья, — ответил тот. — Мы и не думали брать у незнакомца деньги за еду; но раз уж так случилось, то надо было поровну поделить подарок нашего гостя. Так, по-моему, следовало поступить по справедливости.
— Если уж поступить по справедливости, — сказал судья, — то, будь добр, верни один лей, раз у него было три хлеба.
— Вот уж этого никак не ожидал я от вас, господин судья, — возмутился истец. — Я пришел в суд справедливости добиться, а вы, блюститель закона, еще хуже меня обижаете. Если таков будет и божий суд, то несдобровать нам всем.
— Так тебе кажется, — хладнокровно возразил судья, — а на самом деле вовсе не так. Было у тебя два хлеба?
— Да, господин судья, два у меня было.
— А у спутника твоего было три?
— Да, господин судья, три.
— Питья ни у кого из вас не было?
— Ничего, господин судья, кроме хлеба и студеной воды из колодца, да вознаградит господь того, кто выкопал его прохожим на радость.
— Ты, кажется, сам говорил, что все поровну поели, не так ли?
— Да, господин судья.
— Давайте тогда подсчитаем, сколько каждый хлеба съел: предположим, что каждый хлеб был разрезан на три равных куска. Сколько кусков получилось бы из твоих двух хлебов?
— Шесть кусков, господин судья.
— А у спутника твоего, из трех хлебов?
— Девять, господин судья.
— А всего сколько бы кусков получилось? Шесть и девять?
— Пятнадцать кусков, господин судья.
— Много ли человек съело эти пятнадцать кусков?
— Три человека, господин судья.
— Так! По сколько же кусков пришлось на каждого?
— По пять кусков, господин судья.
— Теперь припомни, сколько было у тебя кусков?
— Шесть кусков.
— А съел ты сколько?
— Пять кусков, господин судья.
— Значит, сверх того сколько осталось?
— Один только кусок, господин судья.
— А теперь перейдем к твоему спутнику. Вспомни, сколько кусков получилось бы из его трех хлебов?
— Девять кусков, господин судья.
— А сколько из них он съел?
— Пять кусков, как и я, господин судья.
— А лишку сколько осталось?
— Четыре куска, господин судья.
— Верно! Давай теперь разберемся. Выходит, что у тебя один только кусок остался, а у товарища твоего — целых четыре. А всего у вас у обоих пять кусков осталось сверх того, что сами съели.
— Именно пять, господин судья.
— Верно ли, что пять кусков этих гость ваш поел и в благодарность за это пять лей вам оставил?
— Верно, господин судья.
— Ну, значит, тебе только один лей причитается за тот кусок, что у тебя лишку остался, а товарищу твоему за четыре его куска четыре лея причитается. Так что будь добр, верни ему один лей. Если же ты считаешь мой суд неправильным, то ступай к самому богу, и пусть рассудит он справедливее меня.
Истец, видя, что крыть ему нечем, вернул, скрепя сердце, один лей и, пристыженный, ушел восвояси.
А товарищ его, восхищенный столь мудрым решением, поблагодарил судью и вышел, разводя руками и приговаривая:
— Если бы повсюду были такие судьи, которые себе очки втереть не дают, на веки вечные закаялись бы неправедные люди по судам таскаться.
Пустобрехи, именуемые защитниками, утратив возможность жить одним обманом, либо за дело бы взялись, либо всю жизнь горе бы мыкали.
А добрые люди от этого бы только выиграли.{230}
Ибрай Алтынсарин{231}
Каракылыш
Сказка
Некогда жили пять родных братьев. Все пятеро посеяли полдесятины хлеба. Когда урожай начал поспевать, братья заметили, что ночью кто-то приходит и травит хлеб.
После этого они стали караулить свой посев. Первым караулил старший брат, но он никого не видел. Так все четыре старших брата караулили четыре ночи. На пятую стал караулить самый младший из братьев. Звали его Каракылыш.
В ту ночь, когда охранял Каракылыш, с неба слетела вороная кобыла и начала было есть хлеб. Каракылыш поймал ее. Тогда вороная кобыла и говорит:
— Эй, мальчик, отпусти меня. У меня есть пять жеребят, я отдам их всех — по одному каждому из вас.
Каракылыш отпустил ее. Вслед за тем вороная кобыла привела пять жеребят и самого маленького отдала Каракылышу, а других четырех — четырем остальным братьям.
И вот, когда братья бывало начнут скачку, то Каракылыш обгонял всех на своем жеребенке.
Однажды Каракылыш увидел, что из земли тонкой струйкой идет дым, и подъехал туда. Смотрит — стоит избушка, принадлежавшая Старухе-Ненасытной{232}. А у этой старухи было пять дочерей. Комнаты у девиц для отдыха, игр, для приема пищи были отдельные.
