Ханс Андерсен - Сказки. Истории
Обличение мещанства и аристократии («Гадкий утенок», «Счастливое семейство», «Штопальная игла», «Воротничок», «Ель», «Пастушка и трубочист», «Тень»), судьбы искусства в буржуазном обществе («Соловей», «Старый дом»), жизнь большого города («Девочка со спичками») — вот далеко не полный перечень новых современных тем в творчестве Андерсена этого периода. Обличение мещанства, ранее прозвучавшее в сказках «Свинопас» и «Оле-Лукойе», становится основной темой Андерсена в 1840-х годах. И для Дании это было делом огромной важности, если учесть отмеченный Ф. Энгельсом мещанский, филистерский характер, свойственный многим слоям датского общества того времени.[14] Но экономическая и политическая отсталость Дании, слабость демократического движения в стране привели к некоторым противоречиям в сказках Андерсена. Наряду с обличительной линией в произведениях этого периода появляются пессимистические и сентиментально-религиозные нотки («Девочка со спичками», «История одной матери» и др.).
1840-е годы — период появления таких мудрых социальных сказок Андерсена, как «Гадкий утенок», «Снежная королева» и «Тень», — сказок, в которых своеобразная новаторская художественная манера писателя получает дальнейшее развитие. Бесконечно расширяется диапазон сказки, в нее широким потоком хлынула теперь повседневная будничная жизнь и природа. Если в первом сборнике сказок Андерсена выступают лишь отдельные персонифицированные явления природы — цветы, река и др., то в 1840-х годах писатель воссоздает датскую природу гораздо шире. В сказках оживают чудесные луга, леса и сады, необозримые лапландские просторы, плодородные поля, канавы, поросшие красными и желтыми цветами, древние курганы. «В особенности люблю я эти большие, залитые солнцем зеленые лужайки посреди леса, эти зеленые равнины, где пасутся олени и лоси… Я могу часами ходить и созерцать окружающее, но эти часы, я надеюсь, не пропадают даром; точно так же, как солнечный луч влияет на пластинку дагерротипа, так влияют они на мою мысль, и рождается правдивая картина», — писал Андерсен 23 июня 1845 года. В сказку Андерсена в 1840-х годах широко вводятся элементы национальной истории. Вместе с тем в ней все большее место занимает современность. Описание жизни народа, введение темы науки придает сказкам Андерсена большую достоверность и реалистичность. Писатель в такой мере насыщает сказку реальным жизненным материалом, что сам начинает сомневаться, остается ли она сказкой, не превращается ли в маленькую повесть или в бытовой рассказ. Отсюда — колебания Андерсена в определении того, что такое «сказка» и что такое «история», высказанные им в сказке «Бузинная матушка». С одной стороны, он ставит между ними знак равенства, так как один из героев заявляет, что любой предмет, на который упадет взор, может превратиться в сказку и из любого предмета, к которому прикасаются, можно извлечь историю. Однако от того, что героями сказки становятся реальные люди, обычные предметы, птицы и животные, сама сказка не теряет своей необычности, волшебства, фантастичности.
Важными вехами дальнейшего развития общественных и литературных взглядов Андерсена были революция 1848 года во Франции, ее отзвуки в Дании, известные в истории под названием «мартовские события», и войны, которые Дания вела со Шлезвиг-Гольштейном. Андерсен не участвовал в волнениях, происходивших в Копенгагене. Тем не менее, в последовавших за «мартовскими событиями» романе «Две баронессы» (1848), в путевом очерке «По Швеции» (1851) и в новом романе «Быть или не быть» (1857) ощутимы сложные философские раздумья и усиление общественных мотивов. В книге «По Швеции», куда Андерсен включил несколько историй, предваряющих его сборники «Истории» (1852–1855) и «Новые сказки и истории» (1868–1872), бросается в глаза возросший интерес автора к национальным преданиям. Последнее, впрочем, так же как ненависть сказочника к кровопролитию и его гимны миру, которые занимают значительное место в его историях, письмах и дневниках 1850–1860 годов, вызвано современными ему войнами.
Почему Андерсен стал называть свои произведения последнего периода уже не «сказки», а «истории»? Нельзя сказать, что сборник «Истории» представляет собой абсолютно новое явление, что в этом сборнике совершенно исчезла сказка и ее всецело заменила только история, прозаический рассказ и т. д. Отнюдь нет. Во многих отношениях этот сборник похож на предшествовавшие ему. В «Истории» вошли и переделки народных сказок («Ханс Чурбан»), и оригинальные сказки, продолжающие обличительную линию прежних сказок Андерсена («Истинная правда»). Только все они стали еще более современными и актуальными. Буржуазная ограниченность людей, видящих мир лишь со своей узкой точки зрения, как нельзя лучше проявляется в истории «Пятеро из одного стручка». По-прежнему использованы в этом сборнике естественные свойства птиц, растений, игрушек как средство юмора, сатиры и иронии над человеческими свойствами. Только адресат стал более определенный: современный датский буржуа. Но наряду с развитием и видоизменением старых линии происходит постепенное введение нового. Расширяется тематика сказок Андерсена. Он создает ряд произведений, навеянных революцией 1848 года и борьбой за демократические свободы («Всяк знай свое место», «Пропащая»). В его сказках затрагивается тема буржуазного накопительства и власти денег, особенно актуальная для Дании того времени («Свинья-копилка», «Домовой у лавочника»). Андерсен не отказался совершенно от жанра сказки, но углубил ее философское содержание, ее «взрослый» подтекст. Андерсеновская сказка-история становится более серьезной и все чаще носит реалистический характер, автор насыщает ее и некоторым научно-познавательным материалом. Он присматривается теперь к природе не только как поэт, но и как естествоиспытатель. В этот период Андерсен тщательно изучал животный и растительный мир, сообщая, что делает «натуралистические пометки для будущих произведении, что знает теперь язык всех зверей». Совместное путешествие с биологом Йонасом Коллином-младшим, для которого писатель собирал улиток, расширило его научный кругозор и помогло с такой скрупулезностью изобразить персонажей истории «Улитка и розовый куст». В произведениях, где действуют растения, птицы, животные, появляются конкретные ботанические и зоологические подробности, но сказки и истории не теряют при этом своей поэтической прелести. В научно-популярные, научно-фантастические и философские сказки и истории включаются конкретные данные техники и науки — географии и истории («Муза нового века», «Великий морской змей»). Большим новшеством для сказок и историй Андерсена 1860–1870 годов явилось его внимание к реально существовавшим людям, оставившим след в истории Дании («Ветер рассказывает о Вальдемаре До и его дочерях», «Епископ Бёрглумский и его свояк», «Предки птичницы Греты»).
Однако изменение названия нового сборника прежде всего связано с его большим, по сравнению с предыдущим, жанровым разнообразием. Когда в 1852 году появился первый выпуск сборника «Истории», сказочник сам объяснил причины появления нового заглавия: «Истории» — именно то название, которое я считаю наиболее подходящим в нашем языке для моих сказок… Народный язык подразумевает под этим заглавием и простое повествование, и наиболее смелое порождение фантазии; нянькины истории, басня и рассказ — обозначаются ребенком, крестьянином и простолюдинами словом «История». В новом сборнике, в самом деле, наблюдалось широкое жанровое различие. Наряду с картинками датской жизни, зарисовками с натуры («Истинная правда», «Есть же разница!»), большими многоплановыми новеллами («Иб и Христиночка»), социально-заостренными, реалистическими рассказами («Пропащая», «Всяк знай свое место» и т. д.) встречались и обработки народных сюжетов и мотивов («Ханс Чурбан», «Домовой у лавочника») и подлинно андерсеновские сказки («Пятеро из одного стручка», «Свинья-копилка»).
Особенно ярко проявляется жанровое разнообразие сказки в последнем сборнике Андерсена «Новые сказки и истории». Объединив в заглавии названия двух предыдущих своих сборников «Новые сказки» и «Истории», писатель подчеркнул преемственность произведений 1860–1870 годов по отношению к сказкам и историям 1840–1850 годов. Андерсен говорил, что в течение многих лет творческой жизни «испытал свои силы во всех радиусах сказочного круга» и потому ему иногда приходили в голову идеи или мотивы, уже затронутые им раньше. Но и тогда, когда он использовал фольклорные сюжеты или мотивы, он осовременивал их, как в сказках «Скороходы», «Что муженек ни сделает, все хорошо» и «Жаба», или придавал большую философичность, как в сказке «Муза нового века», «Великий морской змей», «Вен и Глен». В этот период Андерсен признается, что разочарован счастливыми концами народных сказок. Вспомнив в истории «Тернистый путь славы» шведскую народную сказку «Стрелок Брютте», герой которой после длительных страданий достигает славы и почестей, писатель рассуждает, что в реальной жизни все бывает гораздо хуже. И пишет ряд философских сказок, в которых «волшебником» новой эпохи для него становится наука и ее достижения. Хотя Андерсена часто упрекали в «философском направлении» его сказок, ему якобы не свойственном, он утверждал, что такие философские сказки, как «Муза нового века», совершенно в его духе. И, конечно, прав был не рецензент газеты «Флювепостен», не увидевший в 1852 году ничего нового в первом выпуске сборника «Истории», а Бьёрнстьерне Бьёрнсон, который прекрасно определил сущность новых творений Андерсена в начале 1860-х годов, когда уже выкристаллизовались основные их черты. «Совершенно неправильно, — заметил норвежский писатель, — называть то, что теперь пишет Андерсен, — „сказка“… Теперь, после того как Андерсен уже не раз отходил от жанра романа, драмы, философского рассказа, лишь для того чтобы дать всем этим подавляемым росткам пробиться, как дубу сквозь утес, на другом месте, теперь у него, видит бог, и драма, и роман, и философия наличествуют в сказке. То, что это больше не сказка — само собой разумеется. Это — нечто андерсеновское и совершенно неизвестное в литературной аптеке… это нечто, не имеющее границ ни сверху, ни снизу, следовательно, безграничное и по форме… Но эта необузданность и то, что все формы и весь мир трагического, комического, лирического, эпического, песни, проповеди, шутки, все живое и безжизненное сливаются здесь воедино, как в раю, заставляет трепетать в ожидании его следующей работы».
