Анна Александрова - Зелёная пиала
Чайханщица встала, низко поклонилась гостям и, налив чай в зелёную пиалу, с усмешкой протянула её мужу.
— Ты потеряла разум, жена! — зашептал в испуге чайханщик. — Разве не знаешь ты поговорки — «Ишак рядом с конём не скачет»? Мне ли беседовать с такими людьми?!
— Ничего, — спокойно ответила мужу Сона-Эдже: — Хороший всадник и на ишаке от коня не отстанет. Стыдись, Овез! Если ты заставил меня, неучёную женщину, рассказывать, то тебе тем более не пристало отказываться.
— Ай, ай! — схватившись за голову, закричал чайханщик: — У меня, кажется, самовар погас! — и проворно юркнул за стойку.
Сона-Эдже улыбнулась и, не выпуская из рук пиалы, последовала за мужем. Вскоре из-за самовара донёсся её голос:
— Эй, Овез! Что за чай заварил ты сегодня? Он пропах чесноком и мутен, как закисший сок винограда!
— Не может быть, — возмутился чайханщик: — Я завариваю только первосортный чай!
— Ну, так, видно, ты разучился его заваривать! — всё так же спокойно продолжала Сона-Эдже.
— Я? Разучился заваривать чай? Я? Лучший чайханщик во всём районе?! — И вдруг набросился на жену: — Что ты кричишь? Или не видишь, что чайхана полна почтенных гостей?!.
— Попробуй сам! — настаивала жена. Чайханщик отхлебнул чая из первой попавшейся чашки, попробовал его на язык и медленно проглотил. Он рассердился:
— О, коварнейшая из женщин! Чай превосходен! Зачем ты позоришь своего мужа?
— Но ты не оттуда попробовал! Попробуй из другой пиалы! — сказала жена, протягивая разъярённому мужу зелёную пиалу.
— Из этой? И из этой попробую! — зашумел чайханщик, не замечая хитрости. С этими словами Овез-ага выхватил из рук жены зелёную пиалу, понюхал чай и, громко причмокивая, выпил до дна.
— О, это не чай, а нечто совершенно бесподобное, душистое и свежее, как аромат цветка! — мечтательно зашептал он, закатив глаза под самые брови.
— И я говорю то же самое! — засмеялась в ответ Сона-Эдже.
— Такой чай должны пить только знатоки! — не унимался чайханщик, ничего и никого не слушая. — Такой чай может обрадовать, удивить, разнежить, согреть и развеселить до слёз!..
— И даже заставить рассказывать такого упрямца, как ты, Овез! — закончила Сона-Эдже.
— Что? Что ты сказала, жена?! — воскликнул чайханщик и только теперь заметил, что держит в руках зелёную пиалу. — О, о, о! Вот она — прославленная хитрость женщины! — держась за голову обеими руками, застонал толстый Овез, и все засмеялись.
Чайханщица бросила на три подушки ещё две и решительно сказала:
— Садись, муж; место для тебя готово!
— О, твою хитрость и на сорока верблюдах не увезёшь! — с притворным отчаянием простонал Овез и, вытерев передником разгорячённое лицо, с размаху сел на подушки.
ДАРОВЫЕ ЛЕПЁШКИ
«Без капли не будет озера», — так говорят наши старики. Вы рассказывали о больших людях, о знаменитых прославленных мастерах, а я расскажу о простом чуречнике-хлебопёке. Он не ткал ковров, прекрасных, как райские рощи, не строил дворцов с башнями до самого неба; он месил тесто и продавал на базаре чуреки — лепёшки, но тоже был мастером своего дела. Не смейтесь, уж я-то знаю, что вкусно накормить человека — совсем не простое дело. Хвала тому, кто сварит вам жирный плов, да такой, что каждое зёрнышко риса лежит отдельно и блестит, как драгоценный камень! Слава тому, кто изжарит такой шашлык, что за семь ташей — вёрст — люди слышат его пряный запах и у каждого текут слюнки. Привет и честь тому, кто накормит вас вкусным хлебом, румяным и пышным, как вечернее облако!
Так вот — было это или не было, этого я не знаю, но жил в одном городе чуречник, по прозванию Дурды — Весёлый. С раннего утра до позднего вечера распевал он песни и пёк такие вкусные лепёшки, каких не пекли и в ханском дворце. И богатым и бедным — всем хотелось отведать этих лепёшек. Но двор у Дурды был тесен, и горело в нём только два тамдыра — печки, — а месить и раскатывать тесто помогали мастеру только жена да сын-подросток. Не могли же они втроём напечь лепёшек на целый город!
Соседи говорили ему:
— Не будь глупым, Дурды, — продавай лепёшки втрое дороже; богатые и втрое заплатят. А с богатыми поведёшься, и сам разбогатеешь: наймёшь батраков, купишь пекарню, не придётся работать ни тебе, ни твоей жене, ни сыну — будут за вас работать деньги.
Но Дурды в ответ только смеялся:
— Не сделаешь из овцы шакала, не сделаешь из меня жадного человека. Почему только богачи должны есть вкусные чуреки, если мой хлеб и беднякам по вкусу? У бедняков радостей мало, пускай порадуют их мои лепёшки!
Так отвечал купцам весёлый Дурды и продолжал торговать по-прежнему, пока не дожил до страшного часа.
В этот год не дала земля людям хлеба. В этот год не прошли дожди ни зимой, ни весной. Не растаял вовремя снег на вершинах гор. Обмелели реки, высохли каналы и не принесли на поля долгожданную воду. Сначала погиб хлопок, потом погибли ячмень и пшеница. Одна джугара вызрела на полях, но такая чахлая, что смотреть на неё было больно.
Заплакали старухи, развели старики руками:
— Много лет мы живём на свете, а такого неурожая никогда не видали!
Вот как было дело.
Ещё и зима не пришла, а голод уже стучался во все двери.
Богатые шли на базар в пекарню купца Азиза. У Азиза было сорок работников и двенадцать печей — тамдыров. Караваны привозили ему муку издалёка. И за маленькую лепёшку брал Азиз-ага большие деньги. Богачи платили ему по три звонких теньга за один чурек; а откуда взять бедняку такие деньги?
Пришло время Дурды — Весёлому показать своё уменье. У него не было ни муки, ни масла, но было щедрое сердце и неутомимые руки. А разве с такими руками и с таким большим сердцем нельзя сделать чуда? Никто не знал, из чего замешивал тесто Дурды в этот голодный год, но его лепёшки были такими же пышными и вкусными, как и прежде, и продавал их Дурды за ту же цену: ни гроша — пула — Дурды не накинул! Ай, много работы было у Дурды в эту зиму; теперь он не спал ни днём, ни ночью; от зари до зари и опять до зари хлопотал у печи; но разве один человек может накормить всех бедняков и всех голодных? И днём и ночью толпились они у дверей пекарни и ждали, пока Дурды вынесет на большом блюде румяные чуреки.
В эту зиму знатный купец Азиз-ага наживался с каждым днём всё больше и больше и с каждым днём становился всё толще и толще, а Дурды-чуречник не успевал утирать пот с лица полой своего халата и худел с каждым часом, но пел и шутил по-прежнему. Недаром прозвали его в народе Дурды — Весёлым. Разве не весёлая работа — кормить голодных? Хватило бы только сил. И Дурды трудился, не зная ни сна, ни отдыха.
Но вот однажды пришла к пекарю соседка-вдова и мать семерых детей. Она сказала:
— Последние времена пришли, Дурды-ага: голодных в городе с каждым днём всё больше, а купец Азиз берёт уже не три теньга, а двадцать теньга за одну лепёшку.
Услышав эти слова, Дурды выронил из рук скалку, которой раскатывал тесто. Он сбросил передник, наскоро вымыл руки и, затянув потуже кушак, побежал на базар к лавке купца Азиза.
Перед нарядной лавкой стояла толпа голодных, а приказчики в пёстрых халатах во всё горло расхваливали перед бедняками чуреки, поджаристые и румяные, слов: но солнце, пышки сдобные, варёные в кипящем масле, и десятки сортов пешме — рассыпчатого, как сахар, печенья.
Дурды растолкал торгашей локтями и прямо прошёл в лавку. Посреди лавки на белой кошме сидел сам Азиз-ага и прихлёбывал чай из прозрачной китайской чашечки.
— Стыдись, купец! — крикнул Дурды с порога. — В городе голод, а ты продаёшь хлеб по такой цене, какой не слыхали ни отцы наши, ни деды! Ты спрятал в карман совесть, а имя пекаря навсегда покрыл позором!
Но Азиз-ага даже не посмотрел на чуречника. Он не спеша отхлебнул глоток ароматного чая и процедил сквозь раздушенные усы:
— Хлеб мой и цена моя. Что хочу, то и беру!
Так ответил именитый купец, и Дурды понял, что говорить с ним о совести так же бесполезно, как учить барана читать стихи.
Но мудрецы говорят, — всё проходит. Прошёл и этот тяжёлый год. Пришла новая, счастливая осень: хлеб созрел, и люди повеселели. Дурды-чуречник снова стал печь лепёшки из просеянной пшеничной муки и смазывать их настоящим хлопковым маслом. Он стал толстым и круглым, как шар, и весёлым, как скворец. Только Азиз-ага был невесел. Он сидел в своей лавке печальный и хмурый, потому что не мог уже брать за свои лепёшки в двадцать раз дороже и доходы его уменьшились. День и ночь он сидел и думал, на чём бы ему нажиться, но за плохие лепёшки люди не хотели платить деньги, а хорошие самому хозяину стоили дорого. Не зря говорит народ: одной рукой двух арбузов не схватишь; а этого-то и хотелось жадному Азизу.
