Ольга Озаровская - Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской

Што из далечя да из чиста поля,
Из того роздолья широкого,
Тут не грузна тучя подымаласе,
Тут не обол око накаталосе,
Тут не оболоко обкаталосе, —
Подымался собака злодей Калин царь,
За им сорок царей, сорок царевичей,
За им сорок королей, королевичей,
За им силы мелкой числу-смету нет.
Как по-руському на сороки верстах
Тут и Киев град знаменуетсе,
А и церькви соборны оказаютсе.
Становил собака тут бел шатер.
У его шатра золоченой верхь,
Он садился на стул на рименьчятой,
А писал ерлык, скоро написывал,
Он скорей того запечятывал,
Отдает паслу немилосливу
А-й тому Борису королевичю:
«Уж ты ой еси, Борис, королевич сын!
Уж ты будешь в городи в Киеви
У великого княза у Владимера, —
Не давай ты строку на малой чяс».
Ишшо тут Борис, королевич сын,
Он берет ерлык, во корман кладет,
Он ведь скоро скачёт на добра коня,
Он ведь едёт к городу Киеву,
Ко великому князю, ко Владимеру.
Становил коня к дубову столбу,
Он везал коня к золоту кольцю.
Он в гридню идет не с упадками, —
Отпираёт двери он на пету;
Он в гридню идет, — Богу не молитьсе;
Через стол скочил, сам во место сел.
Он вымат ерлык, на стол кладет,
Ишша сам говорит таково слово;
«Ты Владимёр, князь стольникиевьской!
Ты бери ерлык, роспичятывай,
Ты скоре того прочитывай;
Ты миня посла не задерживай».
Как Владимёр, князь стольнекиевьской,
Он берет ерлык во свои руки,
Отдает Добрынюшки Микитичю.
Говорил Добрынюшка Микитичь сын:
«Я не знаю грамоты латыньскоë,
Ты отдай Олеши Поповичю».
Отдают Олеши Поповичю.
(У того было мозгу в головы, дак…)
Как Алешичька и Поповиць сын,
Он ведь скоро ерлык роспичятывал,
Он скоре того прочитывал.
Он скорее того же прочитывал.
Говорил как он таково слово:
«Ты Владимёр, князь стольникиевьской!
Харошо в ерлычьки написано
А написано со угрозою,
А су той угрозой великою:
Как стоит собака царь середи поля;
За им сорок царей, сорок царевичей,
За им сорок королей, королевичей,
За им силы мелкой числу-смету нет.
Как по руському на сороки верстах
Он ведь просит города Киеева
Без бою, без драки, без сеченья,
(Как нынешний ерманец.)
Без того кроволитья великого».
Запечалилса наш Влодимер князь,
Запечалилса-закручинилса;
Он повесил буйную голову
А на ту на правую сторону,
Потупил он очи в мать сыру землю.
Как во ту пору, во то времечько
Выходил как стар казак Илья Муровичь;
Говорил как он таково слово:
«Ты Влодимёр стольнокиевьской!
Ты бери свои золоты ключи,
Отмыкай-ко погребы глубоки-жа;
Ты насыпь ралечь нисту золота,[49]
Ты второй насыпь чиста серебра,
Ты третей ларец скатна земчюга;
Ты дари-ко Бориса королевичя,
Ты проси-ко строку на три месяця,
Штобы всем во городи покаятьсе,
Нам покаятьсе да исповедатьсе».
Ишша тут жа как Владимёр князь
Он берет свои золоты ключи,
Отмыкаë погребы глубоки жа;
Он насыпал ралечь нисту золота,
Он второй насыпал чиста серебра,
Он третей насыпал скатна земьчюга,
А дарит Бориса королевичя,
А просил ведь строку на три месяця,
Штобы всем во городи покаятьсе,
Нам покаятьсе да исповедатьсе.
Ишша тут Борис, королевичь сын,
Не дает ведь строку на три месеця;
Он дает ведь строку только на три дня.
(Все-жь таки дал!)
Спроважали Бориса королевичя,
Спроважали кнезья и бояра;
А во ту пору, во то времечько
Запечялилса наш Владимёр князь,
Запечялилса-закручинилса:
Он повесил буйную голову
Што на ту на праву сторону,
Потупил он очи в мать сыру землю.
Как во ту пору, во то времечько
Выходил как стар казак Илья Муровичь,
Выходил на середу кирпичнею;
Он ведь молитьсе Спасу Пречистому,
Он ведь Божьей Матери, Богородици.
Он пошел Илья на конюшон двор;
Он берет своёго добра коня;
Он накладыват уздицю тасмянную;
Он вуздат во уздилиця булатные;
Он накладывал тут ведь войлучёк,
Он на войлучёк седелышко;
Подпрягал двенадцеть подпруженёк,
А ишша две подпружки подпрягаюци
А не ради басы,[50] ради крепости,
А не шшиб бы богатыря доброй конь,
А не шшиб бы богатыря в чистом поли.
Он ведь скоро скачёт на добра коня;
У ворот приворотников не спрашивал, —
А махал через стену городовую,
А и ехал он день до вечера,
А и темну ночь до бела свету.
Приезжает он ко меньшой реки,
Ко меньшой реки, ко синю морю;
Он нашел тут тридцать три богатыря.
Он с добра коня слезываючи,
Он низкой поклон им воздаваючи:
«Уж вы здрастуйте, доньски казаки!»
«Уж ты зрасвуëш, наш ведь батюшко,
Уж ты стар казак да Илья Муровичь!
Ты давно ли из города Киева?
Але все ли у нас там по старому,
А и все ли у нас там по прежному?»
Говорит как тут да Илья Муровичь:
«Уж вы ой еси, доньски казаки!
И во городи у нас, во Киеви
Не по старому, не по прежному;
Как стоит царь собака середи поля;
За им сорок царей, сорок царевичей,
За им сорок королей, королевичей,
За им силы мелкой числу-смету нет.
Как по-руському на сороки верстах
Он ведь просит города Киева
Без бою, без драки, без сеченья,
Без того кровопролитья великого».
Говорил как тут да Илья Муровичь:
«Уж вы ой еси, доньски казаки!
Уж вы будите стоять ле за Киёв град,
Вы за те за церкви соборные,
Вы за те манастыри церьковные,
За того за князя, за Владимера?»
Говорят как тут доньски казаки:
«Уж ты батюшко наш, стар казак!
Ишша как не стоять нам за Киёв град,
Нам за те за церькви соборные,
Нам за те манастыри церьковные,
За того за князя за Владимера?»
Они скоро скачют на добрых коней
И поехали к городу к Киеву,
Ко великому князю ко Владимеру,
И поехало тридцеть три богатыря, —
Затресласе матушка сыра земля.
Они будут в городи в Киеви,
У великого князя у Владимера.
Зрадовался тут Владимер-от
Он на радошшах им и пир средил,
Он и пир средил, пировати стал.
Ишше все на пиру напивалисе,
Они все на чесном наедалисе.
Как один на пиру не упиваитсе
А и стар казак да Илья Муровичь;
Ишша сам говорил таково слово:
«Уж вы ой еси, доньски казаки!
Нынь приходит времечко строчьнеё.
А кому у нас ныньче ехати
На ту ли силу неверную?»
Говорят как доньски казаки:
«Уж ты батюшко наш, стар казак!
Ты останьсе в Киеви в городи
Стерекчи-сберекчи кнезя Владимера».
Гаварил как тут да Илья Муровичь:
«Тут не честь-хвала молодечькая,
Ой не выслуга богатырская —
Как Илейки в Киеви остатисе,
Будут малы робята все смеятисе».
Ишша тут Илья поежжаёт жа
А на ту на силу неверную.
Он берет с собою только товарышша,
Он берёт Добрынюшку Микитичя;
И берет ведь второго товаришша,
Он Тороп-слугу да мала паруха;
Он троима тут поежжаёт ведь
Он на ту на силу неверную.
А выходят на середу кирпичнею
Они молиться Спасу Пречистому,
Они Божьей Матери, Богородици;
Они скоро скачют на добрых коней,
У ворот приворотников не спрашивали, —
Они машут через стену городовую.
Они едут как по чисту полю, —
Во чистом поли курева стоят,
В куревы богатырей не видети.
Выежжают на поле чистое
А на ту на силу неверную.
Ишша тут два братьця испужалисе,
Испужалисе-устрашилисе
Они той ведь силы неверною;
Говорят они таково слово:
«Уж ты батюшко наш, стар казак!
Ты поставь этта нам бел шатёр,
Дай ты нам опочин дёржать».
Как поставил Илья тут им бел шатёр,
Ишша дал ведь им опочин дёржать;
Сам он тут им ведь наказывал
А наказывал наговаривал:
«Ой еси, вы два братця родимые!
Уж вы ой еси, доньски казаки!
Как Елейки худо будë можитьсе, —
Натену я стрелоцьку каленую
Я спушшу этта вам во бел шатер;
Уж вы гоните тогды во всю голову,
Вы рубите старого и малого».
Ишша сам Илья думу думаёт:
Он не знает, котору да ехати;
Он поехал силой середкою;
Поворотитсе, — дак переулками.
Он ведь день рубился до вечера,
Он и темну ночь до бела свиту,
Не пиваючи, не едаючи,
А добру коню отдоху не даваючи.
Как Илейки стало худо можитьсе;
Натенул он стрелочку каленую,
Он спустил богатырям во бел шатёр.
Ишша тут богатыри ото сну скочили,
Они скоро скачют на добрых коней,
Они гонят тут во всю голову,
Они рубят стараго и малого.
Они день рубились до вечера,
Они темну ночь до бела свету,
Не пиваючи, не едаючи,
А добрым коням отдоху не даваючи;
А прибили всех до единаго.
Ишша тут два братця не натешились,
Не натешились приросхвастались.
А один говорил таково слово:
«А было-б в матушки, в сырой земли,
А было бы в ей золото кольцë, —
Поворотил бы матушку сыру землю».
А другой говорил таково слово:
«А была бы на небо листвиця,[51]
Я прибил бы там до единого».
По грехам по их так ведь сделалось:
А который сечен был на двое,
А возстало тут два тотарина;
А которой сечен был на трое,
И возстало тут три тотарина.
Гаворит как тут да Илья Муровичь:
«Уж вы гой еси, два братёлка!
По грехам по нашим так сделалось».
Они поехали силой, середкой;
Поворотятсе, — дак переулками.
Они бились день да до вечера,
Они темну ночь до бела свету,
Не пиваючи, не едаючи,
А добрым коням отдоху не даваючи;
И прибили всех до единого.
Ишшо тут два братця где девалисе,
Я не знай, куда подевалисе.
(За похвасны слова скрозь землю прошли).
А один Илья оставаитьсе.
Он поехал к городу к Киёву
Ко великому князю ко Владимеру.
(Дальше не поетця, а говоритця. Дедушко так).
Становил коня к дубову столбу,
Он везал коня к золоту кольцю.
Он в гридню идет не с упадками, —
Отпираë двери он на пету;
Он ведь молитьсе Спасу Пречистому,
Он ведь Божьей Матери, Богородици;
Он Владимеру князю поклоняитьсе:
«Ты Владимёр князь стольникиевьской!
Ишша то ведь дело у нас сделано,
Ишша та роботушка сроблена.
Только не знать, где два братця девалисе
И не знать, куда потерялисе.
Как перва они да испужалисе;
А потом они не натешились,
Не натешились, приросхвастались.
А один говорил таково слово:
„А было бы в матушки в сырой земли,
А было бы в ей золото кольцë, —
Поворотил бы матушку сыру землю,
Я прибил бы там до единого".
А другой говорил таково слово:
„А было бы на небо листвеця, —
Я прибил бы там до единого".
По грехам по нашим так сделалось:
А которой сечен был на двое,
А востало тут два тотарина;
А которой сечен был на трое,
А востало тут три татарина».
Говорит как тут Владимёр князь:
«Ишша нет как их, — дак не искать же стать».
Он на радошшах тут и пир средил,
Он и пир средил, пировати стал.