Георгий Полонский - Не покидай
- Аполлон - это Бог такой, Ваше Величество. Покровитель муз, - с оттенком жалости обронила свояченица с высоты своих познаний…
Жаль, но хлопать с оттяжечкой по ее ученому заду уже было некогда: появились в эту минуту королева Флора и принцесса Альбина, наряженные сверхизысканно…
- А вот и мы. Ну как - съедобны? - спросила принцесса, знавшая ответ наперед. Крадус далек был, конечно, от современной моды, как сверхсрочник из провинциального гарнизона; но вкус Альбины он одобрял и ставил высоко; вот со вкусом супруги было сложнее… Сегодня дочка была в прямо-таки отважном декольте и с ослепительной диадемой в волосах!
- Шикарно… По-моему, пенагонец должен дрогнуть, - скажи ты, Оттилия! От холки до копыт - ажур полнейший…
Оттилия по гороскопу была, кажется, Рыбой, но в большинстве случаев вела себя, как скорпион (с маленькой буквы - ибо здесь это не знак Зодиака, а просто сволочное насекомое):
- Во сколько же обошлась казне, выражаясь по-королевски, эта сбруя? - спросила она.
- Мы не купцы, дорогая сестра, мы не подсчитывали, - сказала Флора, стараясь не принимать эти пакости близко к сердцу. - Крадус, нехорошо так долго держать людей в вестибюле! Давай уже посадим их за стол…
И тут монарх выразился совершенно в стиле конюшни:
- Дышло им в глотку, а не стол! Им всем приглашение отменяется.
Пауза была. Никто ничего не понял.
- Это еще почему? - захлопала ресницами Альбина, - А гость?
- Выражаясь по-королевски, "вожжа под хвост попала"? - спросила Оттилия. Король опять пожалел, что отложено на потом его намерение насчет оттяжечки… И объяснил:
- Гость, гость попросил сам, чтобы все было по-семейному, без особых церемоний… В большом обществе он пока теряется без папы и мамы. Что вы так смотрите? Собственные его слова! Сопровождающих он лишился… И если бы только их! Не цепляйтесь ко мне, девочки, я и так не в себе: я ж мысленно в одной крупной операции участвую!… В общем, закуска вся пусть остается, а лишние тарелки - долой!
Мелькал знакомый нам лысый лакей; другие, помоложе, подчинялись ему. Дородный дворецкий в парадной ливрее наконец объявил:
- Наследный принц королевства Пенагонского - Его Высочество Пена-пью! ("пью" он выкрикнул отрывисто).
- Зови, ждем, милости просим! - сказала королева.
- А всем этим, в коридоре, скажи: до другого раза, мол, - велел Крадус дворецкому. - Еще наобедаются за счет казны. Дочка… ну как ты - в седле?
Альбина оскалилась напряженной улыбкой. Она ведь действительно решила, что нынешний визит на высшем уровне содержит в себе судьбоносные сюрпризы какие-то, специально для нее! Судьбоносные - не больше не меньше!
Король обратил взор к музыкантам и щелкнул пальцами - то была команда играть туш. Грянули они дружно… а вот продолжение пошло вразброд, звук "поплыл": дело в том, что музыканты увидели, как не повезло высокому гостю в первую же минуту. Вбежавший принц Пенапью хотел сделать грациозный общий поклон, но переборщил, видимо, в этой грации, или паркет был чересчуо отполирован, - так или иначе, гость растянулся! Музыкантов распирало от смеха, а внизу все перепугались жутко, но Пенапью успокоил их:
- Это из-за башмаков. Здесь мне дали на два номера больше. Сказали: зато с ноги Его Величества… Но это пустяки, господа. Здесь у вас падать - одно удовольствие! О таком падении я мог только мечтать, уверяю вас… когда над обрывом висел на своей кошмарной коряге…
Это говорилось, сидя на полу!… Левая нога была подвернута. На лице блуждала доверчивая улыбка.
Вспомним на миг его там, в условиях выбора между омутом и змеей…
Услышим еще разок дикий вопль его: "Ради гуманности!…"
И сделаем перерыв - ради нее же.
Конец первой части.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Дар речи
21.
Церемония знакомства с дамами была уже позади, гостя усадили, конечно же, рядом с принцессой Альбиной. Ее открытые плечи заметно конфузили его. Альбине мудрено было понять, в чем дело: стоило ли так напряженно готовиться к этой встрече, если гость предпочитал смотреть на какой-нибудь соусник или на свою вилку? И еще принцессу пугали листочки в руках отца, исписанные трудолюбивым Канцлером. Крадус откашлялся, музыка на галерее смолкла.
- Пап, ты только сокращай, умоляю! - шепнула королю дочка. - Если подряд, - все уснут!
Но это услышала Оттилия. И разъяснила Альбине, что сейчас он не папа, он - король при исполнении… Крадусу захотелось позлить "профессоршу", он предложил с наивным видом:
- Слушай, а может, передадим это гостю - он пролистает перед сном, а?
Ответом ему был испепеляющий взгляд; король вздохнул и начал свою писаную речь:
- "Ваше Высочество! Наш далекий и одновременно близкий пенагонский друг! Абидонцы давно чтут вашего родителя и вас как славных государственных мужей, мудрых в политике и приятных в обхождении. Вы впервые в нашей стране. Но дружба и горячая симпатия к вам, опережая ваш кортеж, по-весеннему согрела сегодня нашу столицу, говорящую вам "Добро пожаловать!" с особым радушием…"
(Невольно припомнилось принцу Пенапью это "особое радушие" на лицах хозяина и завсегдатаев таверны, полицейского, прохожих, юного живодера по кличке "Гиппократ"…)
"У нас в Абидонии, надо заметить, народ по характеру домосед, почти никто нигде не был. Но все замечательно отзываются о вашей стране, об ее живописной природе, ее добросовестных мастерах-умельцах…" - тут Крадус оторвался от текста, заговорил от себя:
- Вот это точно, это без лести, Ваше Высочество. Взять, к примеру, шорников ваших - поклон им! Лучшие седла у меня - из Пенагонии! Или возьмем стремена: так сработаны, что даже мертвый ты стремя не потеряешь!
Королева одернула его; она-то знала, что лошадиная тема грозит заполонить все! Крадус сделал над собой усилие и вернулся к листкам:
- "…парфюмерах, кожевниках, ткачах пенагонских, чьи изделия, поступающие к нашему королевскому двору, всегда радуют нас". Это факт, это он не соврал… только на первое место - все-таки шорников. "Восхищенная молва доставила нам данные и о тех необычайных талантах, коими наградили особу нашего гостя златокудрый Аполлон и его Музы…"
В этом месте король обменялся выразительными взглядами со свояченицей… Ясно же было: самому Канцлеру, с его особым сегодняшним насморком, не подвернулся бы под перо этот златокудрый с Музами… Какая-то скорпионья жидкость была в этой кудрявой фразе, и капнули ею не для гостя-слушателя, а, похоже, - для оратора самого!…
А гость вдруг засмущался ужасно:
- Полно, Ваше Величество… каких еще "необычайных"? Стоит ли? И вовсе это не молва восхищалась, а наша Пенагонская энциклопедия, я же знаю…
- Ну и что? - вмешалась Альбина. - Ведь там не выдумано, что вы в Королевском балетном театре выступали? Танцевали главного мотылька какого-то?
Эти слова причинили настоящее страдание принцу Пенапью! Всерьез говоря, выступление такое было на самом деле, но только один раз. Пробное оно было, неофициальное. Можно считать, репетиция. Прогон. И в зале сидели, слава Богу, только папа с мамой… А в Энциклопедии (деликатнейшний принц обозвал ее подлой!) напечатали, что успех был грандиозный, триумф… И принцу долго нельзя было поднять глаза на людей. Знали же люди, знали и радовались, что в балете "Легковерная любовь к огню" партия Первого мотылька не досталась выскочке августейших кровей! Ее, в конце-то концов, артист танцевал! И справедливо! А из-за Пенапью и неуклюжих его попыток только всю труппу задерживали зря, перенося премьеру с марта на май! Да если б и научился он делать это прилично, все равно - на публике, при полном зале, он просто умер бы! Сразу! Еще до первого фуэте! Этот балет, напоминавший королю и еще кое-кому о конфузе наследника, вообще мог быть запрещен ко всем чертям! Дирижер был на волосок от казни, от виселицы! Вот какой вклад в искусство мог внести он, принц Пенапью! Спасибо, удалось папу уговорить, чтобы он этого не делал…
Королева хотела успокоить его, - он так, бедный, разволновался… Принц стал полностью розовым (с сиреневым отливом) и продолжал объяснять:
- Помилуйте, но я-то знаю, что не было "восхищенной молвы"! Может, еще будет когда-нибудь… хотелось бы… но пока нет.
Оттилия выразила мнение, что подобная скромность - сама по себе талант, но ей лично обидно за королевскую речь, которую не дослушали, скомкали… Она вызвалась подытожить главное в этой речи. Но король сказал "я сам" и был краток:
- Здоровье нашего гостя! - Тут все выпили, наконец.
Но принц Пенапью, оказывается, страдал! И не только от грубой, топорной рекламы дома, в Пенагонии. Он еще и от местной неловкости страдал, от абидонской: он готов был провалиться сквозь землю из-за нее! Ведь приглашения к этому столу ожидало множество людей, но им всем отказали в последний момент… Может быть, их еще можно вернуть? - спрашивал гость, заглядывая каждому в лицо. Его уверяли, что всем именно приятно: все вышло так по-семейному!
