Беатрикс Поттер - Питер-кролик и другие
Но это только в старых сказках рассказывается, что будто бы в ночь перед Рождеством звери начинают говорить человеческими словами. Правда, изредка встречаются такие люди, которые уверяют, будто понимают, что звери говорят.
Когда часы на городском Соборе пробили полночь, Симпкину показалось, что он услышал ответ на свой вопрос. Он выбрался из дому и пошёл по заснеженным улицам. Со всех коньков старых глостерских крыш доносились тысячи весёлых голосов, которые распевали старинные рождественские гимны — все, какие мне довелось в жизни услышать, а некоторые и не доводилось вовсе никогда.
Сперва Симпкин разобрал, что прокричал петух:
— Хозяйка, вставай, пеки пироги!
— Ой-ей-ей-ей! — вздохнул голодный Симпкин.
На одном из чердаков зажёгся свет, послышался топот танцующих кошачьих лап.
— Тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота! — пробормотал Симпкин. — Все коты в городе Глостере пляшут, кроме меня.
Под деревянными стрехами все воробышки-скворушки распевали в ожидании рождественского пирога. На соборной колокольне пробудились галки. И хотя на дворе стояла полночь, вовсю заливались дрозды и малиновки: воздух так и звенел от тоненьких птичьих голосов. У бедного голодного Симпкина всё это вызывало одну лишь досаду. Особенно его сердили пронзительные голоса, доносившиеся из-за деревянной решётки в каком-то чердачном окне. Наверняка голоса эти принадлежали летучим мышам. Вечно они в самые лютые морозы что-то бормочут во сне, ну прямо как старый портной из Глостера. Они выговаривали нечто загадочное, что-то вроде:
„Ззум“, — сказал зелёный шмель.
„Жжу“, — пчела сказала.
Скажем мы и „ззум“ и „жжу“
И все начнём сначала.
Симпкин пошёл прочь, потряхивая ушами, точно у него в шапке засела пчела.
Из окошка портняжной мастерской на улицу падал свет. Когда Симпкин подкрался к окну и заглянул внутрь, он увидел, что там горит множество свечей. До него донеслось звяканье ножниц, треск обрываемых ниток, а тоненькие мышиные голосочки весело пели:
Двадцать три портняжки
Пошли ловить улитку,
С собою захвативши
Сиреневую нитку.
Из них один портняжка,
Чей был всех выше рост,
Улитку подрядился
К утру поймать за хвост.
Но хитрая улитка,
На них наставив рожки,
Заставила портняжек
Спасаться по дорожке!
Бегите, бегите, а не то забодает!
И тут же, не сделав и минутной передышки, тоненькие мышиные голосочки опять завели песенку:
Муку для нашей леди
Просеем через сито,
Овсяные лепёшки
Уложены в корыто.
Каштаны жарить будем
Мы в печке целый час…
— Мяу! Мяу! — прервал их пение Симпкин и стал скрестись в дверь. Но ключ-то ведь находился у портного под подушкой, и коту было никак не войти в дверь.
Серенькие мышки только посмеялись над ним и снова затянули хором:
За прялками сидели
Три мышки у окошка,
В окошко постучалась
К ним миссис Пусси — кошка.
— Чем заняты, ребята?
— Прядём из шерсти пряжу.
Прядём её прилежно
Отнюдь не на продажу!
Для джентльменов платье
Из пряжи будет выткано.
— Впустите на минутку,
Я стану резать нитки вам,
Перекушу — и сразу начну мотать в клубки.
— Ах нет, не надо, право,
Не впустим, миссис Пусси,
А ну как вместо ниток
Нам головы откусишь!
— Мяу! Мяу! — завопил Симпкин, а мышки сказали:
— Хей, дидл, динкети? И тут же запели:
Хей, диддл, динкети, поппети, пет!
На каждом купце красный плащик надет:
Шёлковый ворот, подол меховой.
Купцы с весёлой песней идут по мостовой.
Мышки при этом отбивали такт серебряными напёрсточками, но Симпкину все эти песни не нравились нисколечко.
Он всё принюхивался и мяукал под дверью. А из-за двери неслись уж совсем чудные припевки:
Купил я в воскресенье
Горшки и горшочки,
Чепцы и черепочки
За фартинг за один.
— И всё положил под чашки в кухонном шкафчике, — добавили мышки с издёвкой.
— Мяу! Царап! Царап! — лупил Симпкин лапами по оконной раме.
А мышки в ответ на это все вскочили на ноги и завопили хором:
— Не хватает шнурочка! Не хватает шнурочка!
И тут же задёрнули шторы, так что Симпкин ничего больше видеть не мог.
Но через щёлочки в шторах до него всё-таки доносились серебряный стук напёрсточков и тоненькие мышиные голосочки, которые выпевали:
— Не хватает шнурочка! Не хватает шнурочка!
Симпкин отошёл от дверей мастерской и направился обратно к дому, о чём-то глубоко задумавшись.
Дома он обнаружил, что хозяин спит спокойно: температура у него спала. Тогда Симпкин на цыпочках прошёлся* по кухне и достал свёрточек с вишнёвым шёлком из заварочного чайника.
В незанавешенное окно падал лунный свет.
Симпкин хорошенько рассмотрел моточек, и ему стало стыдно, потому что он оказался гораздо хуже, чем добрые маленькие мышки.
Когда старый портной проснулся на следующее утро, первое, что он увидел, это моточек вишнёвого шёлка, лежащий на его стёганом одеяле. А рядом с кроватью стоял глубоко раскаявшийся Симпкин.
— Увы! — воскликнул портной. — Я конченый человек, мне пора расползаться по швам. Но зато — вот он, мой моточек вишнёвого шёлка!
Солнце золотило снег, когда портной поднялся с постели, оделся и вышел на улицу. Симпкин бежал впереди.
Скворцы насвистывали, усевшись на края каминных труб, дрозды и малиновки тоже напевали что-то своё, совсем не то, что они пели полночной порой.
— Увы! — вздыхал старый портной. — Теперь у меня есть вишнёвые нитки для шнурочка. Но сил у меня нет, и времени осталось разве что обметать одну-единственную петельку: ведь уже наступило рождественское утро! А глостерский мэр венчается в полдень. И где же его вишнёвого цвета камзол?
Он отпер дверь своей маленькой мастерской, и Симпкин кинулся туда первым, точно заранее знал, что он там обнаружит.
Но в мастерской решительно никого не было.
Ни одной — ни единой серенькой мышки!
Стол был чисто вытерт тряпочкой. Обрывки ниток и лоскуточки были подобраны с пола.
А на столе — о радость! — старый портной не удержался от громкого возгласа — там, на столе, где он оставил всего лишь крой вишнёвого плиса — лежал красивейший камзол и расшитый атласный жилет, какой ещё ни разу не носил ни один мэр города Глостера.
На камзоле красовалась вышивка из розочек и анютиных глазок, а по жилету были разбросаны маки и васильки.
Всё было готово, кроме одной-единственной петельки, которая оставалась необмётанной, а к тому месту, где ей полагалось быть, булавкой была прикреплена записочка.
На ней бисерным почерком было написано: „Не хватает шнурочка“.
С этого самого дня счастье повернулось лицом к старому портному из Глостера.
Он разбогател и растолстел чрезвычайно.
Он шил потрясающие жилеты для всех богатых купцов города Глостера, и для всех благородных джентльменов в его окрестностях.
Никто ещё нигде не встречал таких тонких кружевных манжет и расшитых лацканов!
Но его петли — каждая из них была настоящим шедевром!
Стежки, какими обмётывались петли, были такие изящные, такие изящные, что невозможно было вообразить, как старый человек в очках может сделать их скрюченными пальцами. Стежки были такие крошечные, такие крошечные — казалось, что их могли сделать только маленькие серенькие мышки!
