Мария Конопницкая - О гномах и сиротке Марысе
Дед покойный сказывал ему, что гномы любят в хатах у добрых людей селиться – по запечкам, по мышиным норкам, а ночью вылезают и всякую работу по дому делают: масло за хозяйку собьют, тесто замесят, пряжу спрядут, да такую белую, ясную – прямо серебром отливает.
Но не всегда сидят они в избе. Случается, и на конюшню заглянут:
лошадям гриву заплетут в мелкие косички, скребницей вычистят, да так, что шерсть как зеркало блестит…
А во время жатвы сядет гномик на меже и качает младенца, подвешенного в платке под ивой, чтобы спал крепко и не мешал матери жать. Захнычет младенец – гномик ему песенки чудесные поет. Потом, когда подрастет ребенок, песенки эти всплывают у него в памяти, словно кто их нашептывает.
А люди, глядя на мальца, только головой качают да приговаривают:
– Что за чудо! Поет и на свирели играет, будто кто его выучил! И невдомек им, что он просто песенки вспоминает, которые пели ему гномы, баюкая в поле под ивой.
Рассказывал еще дед, что его самого гномы так же вот петь научили, и он всегда потом оставлял для них на краешке лавки хлебных да творожных крошек. С полу они подбирать не станут – брезгают. А когда, бывало, в хате шла праздничная стряпня, дед отщипнет по кусочку от каждого кушанья – от пирога, от колбасы – и на лавку положит для своих маленьких помощников.
И дела у деда шли хорошо – кони были рослые, что твои лоси, шерсть на овцах пышная, как соломенная стреха, а таких дойных коров, как у него, во всей деревне не сыщешь. И не диво – покойная бабка всегда гномам молочка оставляла в ореховой скорлупке.
Так и шло, пока живы были старики и отец Петра. А после их смерти взял сирот под опеку дядя – новые порядки завел, хозяйство запустил, все, что только можно, себе тянул.
Обидел он сирот, разорил их вконец.
Тогда гномы среди бела дня, на виду у всех, вылезли из запечка, вышли из хаты и зашагали прочь. А с ними исчез и последний достаток. Ничего не осталось у сирот, но и дяде сиротское добро не пошло впрок. Вот о чем думал Петр, стоя в сторонке.
А гномы тем временем погрузили последние сундуки и шкатулки, расстелили дорогой бархат, усадили на него короля, придворные уселись тут же, пониже, а вся остальная братия разместилась как попало и загалдела, закричала, торопя крестьянина:
На оглоблю, на дрожину
Влез король со всей дружиной,
Сел в телегу в добрый час!
Эй, вези скорее нас!
– А куда везти-то? – спросил Петр, уже совсем приободрясь и повеселев. – Направо или налево?
А гномы в ответ:
Камень справа – полевей!
Камень слева – поправей!
Поезжай-ка, да живей!
Петр опять спрашивает:
– Да куда везти-то?
А гномы в ответ:
На поля, в леса, к ручьям,
Ближе к солнечным лучам!
Почесал Петр в затылке.
– А велика ли будет плата?
Может, головка мака сухого,
А может, и просто доброе слово… —
отвечают гномы.
– Э, нет, так дело не пойдет! Не согласен! Лошадь моя, телега моя, и все добро на ней – мое!
Не велик у гнома рост.
Да не так-то гномик прост!
Умён, смышлен самый малый даже!
Твой конь, твой воз – не твоя поклажа! —
закричали гномы и забряцали саблями.
– Ну ладно, половину давайте!
– Слушай, добрый человек! – тихим голосом сказал король Светлячок. – Тебе не то, что половины – миллионной доли этих сокровищ хватило бы, чтобы погибнуть. Богатство калечит хуже злой болезни. Тело становится немощным, дух слабеет, и человек сбивается с пути.
И гномы запели хором:
Эй, богач! Зачем живешь,
Коли хлеб чужой жуешь?
Когда они замолчали, король продолжал:
– Не все сокровища отдала мать-земля людям – она доверила их и нам, своим маленьким слугам. Мы стережем их, но не богатеем. Мы не превращаем слез бедняков в жемчуг, не покупаем и не продаем брильянтов, не чеканим из золота монеты. Мы только любуемся блеском драгоценностей, славим землю и верно храним ее богатства.
– Коли вы такой добрый, скажите, откуда же взялись эти сокровища? – спросил Петр.
– Из земли. Сокровища – это все, что потерял и чем пренебрег человек: пропавшая даром минута – сапфир; брошенный кусок хлеба – сверкающий жемчуг; сила, не послужившая на пользу людям, – чистое золото. Если бы люди не теряли своих сокровищ, они бы разбогатели. А так сокровища уходят в землю, и мы их стережем.
Петр разинул рот.
– Так, значит, вы, как слепые кроты, в земле живете? Что же вы там делаете?
А гномы хором ему в ответ:
Считаем, считаем
Песчинки в песке
И капли воды
В ручейке и в реке,
Капли росы,
Капли пота в жару,
Цветы на лугу,
Иголки в бору,
Заносим березкам
Итог на кору!
– Тьфу! – плюнул Петр. – Пойми тут! Велите, король, сидеть им тихо, а то у меня голова кругом идет! Ехать так ехать; только сперва скажите, в какую сторону и сколько вы мне заплатите.
Он взял вожжи в руки, собираясь идти рядом со своей клячей, потому что сесть ему было некуда.
– Будь покоен, добрый человек, – сказал король и поднял скипетр, – не обидим тебя, наградим за труды.
– Ладно! – отозвался Петр. – Положусь на твое королевское слово! Так куда же мы поедем?
Гномы закопошились, загудели, как пчелы в улье. Один предлагал одно, другой – другое. Тихий голос короля тонул в этом шуме.
Тут встал Чудило-Мудрило и заявил:
– Ни одно государство не может обойтись без ученых и ни один ученый – без книг, а потому пусть этот добрый поселянин отвезет нас туда, где много гусей; там я найду себе новое перо и покрою себя новой славой.
Тут Хвощ, который по уши провалился в сено, вскочил и закричал:
– Чепуха это все! На что мне твои книги и твоя слава, если я голоден? Сытое брюхо важнее всего, а остальное выеденного яйца не стоит! – И, обернувшись к королю, продолжал: – Если вы хотите, ваше величество, чтобы у вас в королевстве было спокойно, позаботьтесь, чтоб не было голодных. Вот мой совет: пусть крестьянин везет нас туда, где в горшках варится каша, а на сковородке шкварки шипят! Иначе я не согласен. – Верно! Верно! – закричали остальные. – Мы тоже не согласны!
И зашумели в телеге, словно повздорившие горожане. Король поднял сверкающий скипетр и, чтобы положить конец спорам, сказал:
– Раз нет меж вами согласия, слушайте мой приказ. – И обратился к Петру. – Вези нас, добрый человек, куда хочешь. Петр ухмыльнулся, левый глаз прищурил, а правым на Хвоща покосился и подумал: «Ну погоди ты у меня, толстяк! Других уж, так и быть, свезу с королем туда, где посытнее. А тебя, я не я буду, коли в Голодаевке не высажу. Там небось похудеешь!»
Щелкнул кнутом и тронулся в путь.
Глава четвертая
Хвощ встречается с сироткой Марысей
То ли голубь где воркует —
Стонет пущею лесною,
То ль соловушка тоскует —
Все прощается с весною?
То ли лес шумит – вздыхает,
Черный лес шумит ночами,
То ли ветер где рыдает,
Воет, плачет над полями?
Не соловушка горюет,
Ох, не лес, не вольный ветер —
Мать Марысю оставляет
Сиротой на белом свете!
Кто накормит? Кто напоит?
Кто укутает в морозы?
Кто присмотрит за чужою,
Приголубит, вытрет слезы?
В золотой ее качала
В тростниковой колыбели,
Ей теперь земля да лавка —
Две пуховые постели.
Убаюкивала песней,
Утром песенкой разбудит…
– Эй, вставай, – Марысе скажут, —
Будет спать! – чужие люди.
Мать кормила хлебцем белым,
Золотистым медом вволю…
Черствой коркою, сиротка,
Заедай лихую долю!
Бела льна полотна ткала,
Чтоб бела была рубашка…
Попаси гусей сначала,
Оборванка, замарашка!
Скрылось солнце за горою,
Догорело небо зорькой,
Мать Марысю оставляет
Навсегда сироткой горькой.
День-деньской Марыся плачет,
День-деньской не молвит слова…
Вот и жаворонок вьется,
Ласточка щебечет снова…
Вот и жаворонок вьется,
Верба ветки распушила,
Поросла травой зеленой
Материнская могила.
Материнская могила,
Буйной травкой заросла ты!
Дочка слезы утирает —
Люди выгнали из хаты…
Ты пойди-ка в мир широкий,
Ты пойди под вольно небо,
Эй, пойди-ка послужи-ка,
Сирота, за корку хлеба!…
Эй, пойди-ка походи-ка
С хворостиной за гусями,
Пусть-ка моют буйны ливни,
Солнце жжет тебя лучами.
Пусть-ка моют ливни буйны,
Пусть закружит буйный ветер.
Послужи за корку хлеба,
Коль одна на белом свете!…
Вот какая была у Марыси доля. Волосы у нее золотые, как солнце, глаза – лесные фиалки, а на сердце – печаль и тоска. – Сиротка Марыся, – спросит, бывало, хозяйка, у которой она гусей пасла, – отчего ты не смеешься, как другие?
А Марыся в ответ:
